Сами мы не местные, стр. 9

– Один из пастухов, – недоуменно отвечает Азамат. – Он же представился.

– Я ничего не поняла, что он говорил!

– А-а… ну да, он из Долхота, они там немного не так говорят… Но все то же самое, только чуть-чуть звучит по-другому. Ты привыкнешь.

– Надеюсь, – вздыхаю я. Стоило столько времени учить этот долбаный язык, чтобы обнаружить, что у него еще и диалекты есть! – Так чего он хотел?

– Ему Старейшина Унгуц птичку прислал, что мы сегодня здесь будем…

– Птичку?!

Азамат хохочет.

– Да нет! Это просто говорится так… ну вроде как сообщил или намекнул… То есть я не знаю, как именно. Может, человека послал, может, позвонил… кто его знает. Поэтому так и говорят, птичку послал, когда не знаешь, как именно. Так вот, он хочет показать нам табун, а еще говорит, что тут есть постоянные шатры, в которых можно заночевать.

– Хорошо, – киваю. – В постоянном шатре ведь теплее?

– Да, там печка и шкуры на полу.

Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Вот сейчас как раз один из таких моментов. Скажи мне кто два месяца назад, когда я собиралась бороздить космические просторы, что через эти самые два месяца я буду деловым тоном обсуждать с мужем, что в постоянном шатретеплее, потому что там печкаи шкуры, – да я бы сразу психовозку вызвала!

Глава 3

Я плюхаюсь на сиденье унгуца и с трудом удерживаюсь от того, чтобы немедленно заснуть. Все-таки тяжело с непривычки шастать по лесу на лыжах. Но, как я понимаю, это не последний на сегодня аттракцион.

Мы взмываем над полем и летим прочь от внушительных гор вдоль берега вслед за едва различимой в снегу фигуркой всадника. Солнце уже намекает, что оно тоже за день нагулялось и хочет баиньки где-то там, за снежным горизонтом. Мы же вызывающе показываем ему длинный нос с рогами и летим к новым приключениям.

Минут через пять мы обгоняем нашего пастуха, он машет нам снизу рукой и указывает, в какую сторону лететь дальше, что мы и делаем. Еще через пять минут, судя по всему, прибываем на место.

Здесь снежная гладь подвытоптана, из нее, как луковицы, торчат четыре шатра, у них из вершинок вместо перьев струится дым. Азамат сажает нас в нескольких шагах от крайнего жилища. Вылезать наружу мне очень не хочется, но в шатре спать все-таки удобнее, чем в кабине, так что мы снова вытряхиваемся на снег.

Едва коснувшись ногами земли, я замечаю, что на нас с лаем несутся два пса, вероятно, пастушьи помощники. Да как несутся – уши и язык развеваются где-то за спиной, задние лапы вперед передних – в общем, того и гляди, врежутся в бок унгуца. Я порываюсь запрыгнуть обратно в кабину: не то чтобы я боялась собак, но эти уж очень жаждут встречи, на мой вкус.

– Лиза, да чего ты от собак шарахаешься? Они ведь табун охраняют, это свои собаки.

– Ага, только они нас впервые видят и вряд ли им дали наш словесный портрет.

Азамат хихикает и отмахивается от меня, а когда собаки подбегают поближе, рявкает на них какое-то жуткое сочетание согласных, которое, видимо, означает «цыц».

Собаки тормозят так, что снег столбом, а правая даже наворачивается через голову. В глазах их сразу воцаряется покорность, мольба о прощении и надежда, а вдруг дадут что-нибудь сгрызть.

– Ничего себе охраннички! – говорю. – Это, если правильное слово знать, кто угодно их окоротить может?

– А вот и не кто угодно, – наставительно говорит Азамат. – А только тот, у кого право есть. Это же не просто так дворняги, их специально выводили, чтобы чуяли, что у человека на уме. Я вот знаю, что я их хозяин, – они ко мне и подлизываются.

Псы и впрямь принялись тереться у его ног и просительно заглядывать в глаза. Только бы лизаться не начали, надеюсь, манерам их тоже обучают…

Тут на звук собак из шатров появляются люди – трое мужиков, укутанных в длинные шубы до самых пят. Азамат кричит им что-то приветственное, и мы двигаемся им навстречу. Мужики поначалу совершенно неприлично на него пялятся, потом немного неуверенно кланяются. Азамат кивает в ответ, и мы заходим в шатер.

Муданжский шатер – это такая огромная круглая палатка из шкур, на первый взгляд кое-как накинутых на каркас. Посередке разведен костер, обложенный в два ряда аккуратными камушками, а под боком у него пригрелась металлическая печечка без одной стенки; ее труба изогнута, а на сгибе припаяна перевернутая воронка, своего рода вытяжка, в которую уходит дым от костра, и все это поднимается к дыре в потолке. Пол застелен шкурами, на каркасе растут крючочки для подвешивания одежды, утвари и мешков с чем угодно. Каркас у шатра металлический, в нем отражается и бликует золотистое пламя. В шатре весьма просторно, человек десять легко улягутся; крыша у самых стен на высоте моего плеча, а в центре метра четыре. На печке пыхтит чугунок, время от времени выплевывая несколько пенистых капель, которые с шипением стекают по его боку, наполняя воздух сытным дымным запахом.

– Мы уж думали, вы вовсе не приедете, – неожиданно понятно говорит один из пастухов. У него тоже есть акцент, но какой-то другой, более четкий. – Зачем столичному барину переться в эту глушь…

– А я не столичный, – хмыкает Азамат, – я из Худула, мне степь что лужица.

– А-а, земляк! – с явным облегчением восклицает пастух.

Другой тоже что-то говорит, но его я, увы, не понимаю. Внятный продолжает:

– А я по другую сторону Рулмирна от Худула родился. Поехал вот в столицу на заработки, да и осел на полдороге. Красиво тут…

Они некоторое время обсуждают местные пейзажи, пока мы рассаживаемся у огня, а пастухи заканчивают приготовления к ужину. Эти потрясающие люди так и ходят тут в своих длинных шубах, кажется, вообще без застежек. И варежки прямо из рукавов растут, только кончики пальцев и можно высвободить. Мне-то в верхней одежде через пару минут становится невыносимо жарко, так что я стаскиваю для начала шапку и шарф. Появление в студии моих лохматых кудряшек вызывает резкую паузу в разговоре; пастухи оторопело переводят взгляд с меня на Азамата и обратно.

– Жена, – наконец коротко и категорично произносит Азамат.

Я довольно улыбаюсь и подсаживаюсь к нему поближе, чтобы ни у кого не возникло сомнений.

– Красивая… – протягивает северянин таким тоном, каким говорят «не может быть!».

– Сам удивляюсь, – усмехается Азамат.

Молчание затягивается, и мне становится неловко.

– Может, я схожу до унгуца, принесу еды? Раз уж мы ее столько набрали…

Азамат немедленно подрывается пойти вместе со мной.

Уже около самолетика он также порывается сам дотащить и термопак, и одеяла, и какую-то одежду для спанья, но руки у него все-таки только две, так что я обращаю его внимание на то, что термопак с колесиками и его можно катить. И укатываю, пока Азамат не придумал контраргументов.

Сквозь шатер прекрасно слышно, что говорят внутри. Даже лучше, чем мне бы хотелось, – конечно, они обсуждают Азамата. И откуда у такого урода такая жена, и с какой стати он получил эту землю, неужели не нашлось более достойных, и так далее. И это только из того, что я могу понять. Собаки у них тут явно умнее людей.

Когда я вхожу, они, конечно, замолкают, но и это не очень-то почтительно выглядит. Они ведь знают, что сквозь шкуры все слышно, а у муданжцев такой слух, что Азамат, наверное, от самого унгуца все разбирал. Я уже собираюсь с духом сказать заготовленную гадость, но тут меня огорошивают вопросом:

– Как муж?

Это спросил один из долхотчан, так что я поначалу не уверена, что правильно его поняла. Поэтому я переспрашиваю, повернувшись к северянину. Он повторяет все точно так же:

– Как муж?

– Как его здоровье? – уточняю я.

Они смеются и мотают головами. Муданжцы очень забавно мотают головой – до предела и притормаживая на дальней точке, как будто методично оглядываются через оба плеча. Я недоумеваю:

– А что тогда?

– Ну… ну как муж? – продолжают настаивать пастухи.