Сами мы не местные, стр. 41

– Так это здорово, – шепчу я практически ему в рот. – Получается, у нас одинаковые причины быть вместе. Мы оба уникальные совершенства и нуждаемся друг в друге для самооценки. – Я не удерживаюсь и хихикаю.

Азамат тоже усмехается, хотя и качает головой, в смысле, что я чушь порю, складывает меня рядом, нависает сверху и долго и трогательно целует. У него это по-прежнему забавно получается, как будто он боится обо что-то уколоться у меня во рту, но эффект мне очень нравится.

– Пусти руки помыть, – вставляю в промежутке.

Он неохотно откатывается в сторону.

Когда я прихожу из ванной, он уже благополучно дрыхнет. Ну вот, а я губу раскатала… Ладно, зато бессонницы точно не наблюдается. Укладываюсь ему под бочок, хотя по здешней горячей ночи это дурно пахнет альтруизмом.

Утро у меня начинается с тихих стонов над ухом. Оказывается, это Азамат проснулся, вспомнил, как вчера бессовестно задрых, и теперь ему ужасно стыдно.

– Лизонька, прости, пожалуйста, я даже не понимаю, как так получилось! Ведь и не устал, ничего, только моргнул – и уже утро! Извини, солнышко, ты очень обиделась?

– Да мне-то чего обижаться? Я, наоборот, порадовалась, что ты не будешь ворочаться полночи и выдумывать себе глупостей.

– Ой, ну это же такой стыд, взять и заснуть! Это ж надо! А еще сам обижался, идиот!

– Ну ладно тебе психовать, лучше бы ту же энергию на что-нибудь приятное употребил.

– Все, что угодно, рыбонька. Может, когда вернемся, походим по магазинам? Или свозить тебя куда-нибудь? Ты только скажи, что сделать, чтобы тебя умилостивить?

– Да я не сержусь!

Никак не верит.

– Ну надо же мне как-то реабилитироваться после такого позора!

Ладно, надо так надо.

– Тогда пошли купаться.

Он нервно взглядывает в окно, где вовсю светло.

– Ох-х, ну ладно. Купаться так купаться.

И мы идем. Без завтрака, потому что мне еще рано завтракать, у меня пищевод еще спит.

На берегу, впрочем, по-прежнему никого нет. Где-то далеко на горизонте маячат лодочки с рыбаками, во всяком случае, Азамат утверждает, что они там есть. Я не вижу. Мы кидаем шмотки все на то же дерево с белесой дымкой (оказывается, она мне вчера не померещилась) и плюхаемся в воду с разбега. Она со вчера чуток остыла, но солнышко припекает, так что в самый раз освежиться перед дорогой. Плавать неохота, и так с утра ноги тяжелые после вчерашнего заплыва с непривычки. Подбираю с берега свою босоножку на толстой пробковой подметке и кидаю в воду. Она хорошо плавает, можно играть как с мячиком. Азамат сначала понять не может, что это я делаю, зато потом мы радостно брызгаемся, перекидываемся босоножкой и распугиваем чаек. Чайки, кстати, тут просто гигантские, я их боюсь.

Азамат расслабляется и перестает постоянно оглядываться по сторонам, зато начинает заигрывать. Заниматься любовью на пляже я не люблю, песок везде попадает. А вот прямо в море никогда не пробовала, ой, ну сейчас попробую!

– А ты гарантируешь, что мы не нахлебаемся воды? – спрашиваю, когда он меня стискивает в могучих объятиях.

– Ты, конечно, сводишь меня с ума, но не настолько, чтобы я забыл, где верх, где низ, – усмехается он и выбрасывает мою босоножку на берег.

А потом мы перестаем разговаривать.

Пожалуй, я возьму этот опыт на вооружение в перспективе лета, потому что в воде не жарко.

Когда мы, счастливые и на нетвердых ногах, вылезаем и одеваемся, я все-таки решаю спросить про фигню на дереве.

– Слушай, Азамат, а что это такое?

– Дерево-помор, они тут, на юге, всегда по берегам растут.

– А вот это у него что? – Я тычу пальцем в непонятную дымку над трещинкой.

– А это в него молния попала пару лет назад, вот и раскололось.

Трещина действительно похожа на след от молнии, это вчера в темноте я ее приняла за развилку.

– Ну а что белое-то?

Азамат внимательно осматривает несчастное дерево вдоль и поперек.

– Где ты видишь белое?

– Ну вот над этой трещиной болтается такая то ли дымка, то ли пленка, полупрозрачная, беловатая.

Азамат обходит меня сзади и пригибается, чтобы посмотреть с моего ракурса.

– Большая?

– Ну да, на метр где-то свисает. Вот. – Я встаю на цыпочки и дотягиваюсь до кончика пальцами. – Я ее касаюсь.

Он мгновенно отдергивает мою руку.

– Не трогай.

– Так что это?

– Не знаю. Я это не вижу, так что лучше не трогать.

– Ну как же не видишь? – не унимаюсь я.

Тут нас перебивает неожиданно явившийся из кустов Алтонгирел.

– А, я так и думал, что она тебя с утра на пляж потащит, – довольно сообщает он.

– И тебе доброго утра, – откликаюсь я.

Азамат, впрочем, продолжает смотреть на дерево.

– Алтонгирел, вот скажи, ты тут видишь белую дымку? – тихо спрашивает он.

Духовник смотрит, трижды уточняет место, потом мотает головой.

– И я не вижу, – откликается Азамат. – А Лиза видит.

Взгляд у Алтонгирела тут же становится серьезно озабоченным.

– А какой она формы?

– У самой трещины потолще, потом как будто мешок свисает, а поверх него такая занавесочка с длинным концом, – стараюсь я. Как описать форму дымки, если она ни на что не похожа?

– Ты ее не трогала?

– Чуть-чуть совсем потрогала за кончик.

– И как на ощупь?

– Ну-у… на пену похоже, только очень мягкую…

Мужики переглядываются.

– Пойдем отсюда, – тихо и решительно говорит Алтонгирел.

Азамат кивает, мягко берет меня за плечико и подталкивает к тропинке.

– Так что это? – спрашиваю я на ходу.

– Ничего, – мрачно отвечает Алтоша.

Ладно, не хочешь говорить тут, я подожду.

Мы быстро доходим до постоялого двора, где я тут же лезу полоскаться, а они заказывают завтрак. Полоскание происходит в огромном деревянном тазу, в который вода поступает из крана в стене. Как ее потом выливают, мне неведомо.

Когда я спускаюсь на террасу завтракать, Азамат с духовником что-то оживленно обсуждают, сдвинув головы. Я замедляю шаг, надеясь что-нибудь ухватить, а то что-то тайна какая-то.

– Может быть, это временно, – с надеждой говорит Азамат.

– Это может пройти на несколько лет, но потом всегда возвращается.

– Но ведь она нормально соображает! – шепотом восклицает Азамат.

– Пока да. Но неизвестно, когда древесная слюнадоберется до нее окончательно. Ты можешь и не заметить разницы…

– И что такое «древесная слюна»? – с вызовом спрашиваю я, подходя поближе. Ох как мне это все не нравится!

Они оба отводят глаза.

– Ну?

– Это… такая болезнь… – начинает Алтоша. – Результат сглаза.

– И в чем она выражается? – Я на всякий случай сажусь.

– Ну эта штука живет на деревьях и, когда выбирает жертву, становится видимой. И тогда распыляет свои споры на жертву…

– И что происходит с жертвой?

Они оба молчат гораздо дольше, чем мне бы хотелось. Наконец Азамат решается ответить:

– Постепенное сумасшествие.

Глава 13

– Так, с этого места поподробнее. – Я решительно ставлю локти на стол. – У меня еще есть шанс отмыться?

Оба мотают головами.

– Если ты ее уже видишь, значит, заражена.

– А как у вас получается результат сглаза, если эта штука сама выбирает жертву?

– Можно так сглазить человека, что он становится жертвой, – раздраженно поясняет Алтоша в своей излюбленной манере, как будто уже сорок раз повторил. Ладно, по мне, даже лучше, чтобы он вел себя как обычно, а то, когда он бледнеет и таращится на меня как на смертницу, я начинаю паниковать. Может, еще пронесет…

– Ясно, а какие симптомы сумасшествия?

– У каждого свои.

– Например?

– Я так не помню. – Он пожимает плечами.

Ага. Значит, он не слишком хорошо осведомлен об этой дряни.

– А где есть эта информация?

Духовник тяжело вздыхает.

– В «Энциклопедии шакальих детищ» есть.