Весенняя страсть, стр. 36
– Правда? – удивилась Николь, видевшая в этом только желание Гиллиама переманить крестьян на свою сторону.
Управляющий хмыкнул.
– Ты думаешь, твой отец хоть однажды поднял бы топор, чтобы помочь нам расчистить площадку для дома, или стал бы корчевать и рубить деревья, чтобы добыть нам материал для постройки домов?
Николь улыбнулась.
– Томас, ты сам прекрасно понимаешь, что мой отец никогда не сделал бы ничего подобного. И знаешь почему. Я думаю, ты неплохо воспользовался неопытностью бедняги новичка, незнакомого с нашими традициями. Я готова закрыть глаза на то, что ты лукавишь и обманываешь, подсчитывая пошлину, которую деревня обязана платить замку. Но предупреждаю, я дома и больше не собираюсь его покидать, так что у тебя не будет возможности и дальше дурить беднягу.
Томас рассмеялся привычным рокочущим смехом, в котором слышалось явное удовольствие.
– Девочка, мне нравится наша с тобой игра. Я думаю, мы обучим ей и молодого Тома, готовя его к следующему году.
– А что будет в следующем году? – спросила Николь.
– Меня одолели больные суставы. Думаю, на следующий год я стану настоящим инвалидом и обузой семье. На место управляющего есть два претендента: мой сын и Ральф Вуд. А поскольку Ральф – еще та задница, наверняка выберут моего Тома. А теперь мне надо спешить, есть дела поважнее, чем сидеть тут с тобой и точить лясы.
Он выбрался из-за стола и, покачиваясь, пошел к выходу. Да, он действительно болен, думала Николь, глядя ему вслед.
Она сжевала корочку булки. Конечно, нельзя принимать за чистую монету все, что говорит Томас. Он обязан защищать интересы жителей деревни, даже если они идут во вред замку Эшби.
Итак, голова ее мужа, оказывается, полна планов. Мимоходом сказанное Гиллиамом насчет рынка шерсти запало в голову Николь. Обитатели Эшби всегда занимались фермерством, но овец они держали большей частью для молока и мяса. Николь задумалась. В западной части Эшби есть отличное пастбище, подходящее для овец. Почему она сама не додумалась до этого раньше?
Девушка фыркнула, недовольная собой. Не один отец виноват в том, что из года в год ничего не менялось в Эшби. Это и ее ошибка. Ей никогда и в голову не приходило думать о переменах.
Нет, она не отступит в сторону и не передаст бразды правления в руки Гиллиама. Это ее дом, а не его. В конце концов, чье благополучие в опасности: ее собственное или Эшби? Но вряд ли верно так ставить вопрос, одернула она сама себя. Она хочет и будет участвовать в управлении хозяйством, которое называет и считает своим.
ГЛАВА 13
К концу дня Николь совершенно точно знала: во-первых, она не сможет работать, пока ноги не заживут, и, во-вторых, в кладовке с травами нет ее меча. И так как ничего нельзя было поделать ни с тем, ни с другим, девушка села у очага и вытянула ноги поближе к огню, надеясь, что от тепла раны заживут скорее. Из-за больных ног она снова оказалась в заточении и сидела в зале без дела, когда в доме было полно работы.
В дверь и через дымовое отверстие в зал потихоньку вползала темнота. Тишину нарушал лишь свист пляшущего в очаге пламени. Слуги Эшби и солдаты, завернувшиеся в одеяла на своих тюфяках, походили на холмики.
Ногам нужен был покой, и Николь решила заняться шитьем, чтобы не тратить зря времени. Она сшивала два больших куска ткани себе для нижнего платья. В корзинке уже лежали скроенные части верхнего платья. Оба были из грубого полотна коричневого цвета, предназначенного для солдатских туник. Конечно, вряд ли у нее получится модный наряд, но какая ей разница? Чего не хватало Николь, так это куска льняной ткани для столь необходимого в ее положении замужней женщины головного убора.
Если ноги скоро не заживут, она займется тем, что всегда оставляла на холодные зимние вечера. Давно замочен лен, в погребе лежит чистое руно, то и другое надо спрясть и соткать.
Дверь открылась. Николь подняла глаза и увидела Гиллиама с Джослином. Мальчик зевал, под глазами у него от усталости залегли тени. Еще бы, он целый день ходил по пятам за своим господином.
– Ну что, вы видели сову? – спросила Николь, когда они подошли к ней.
Воткнув иглу в ткань, девушка положила шитье в корзинку.
– Нет, миледи, – разочарованно покачал головой Джос.
Когда Гиллиам предложил поискать ночных птиц, мальчик усмехнулся и сказал, что его это не интересует.
– Лорд Гиллиам думает, что мы все-таки должны услышать когда-нибудь эту птицу.
Николь кивнула, снова влезая в башмаки. Тепло действительно помогло, мозоли подсохли. Она помешала огонь, потом прикрыла его ширмой и встала.
Подав Джослину лампу со стола, Николь сказала:
– Посвети мне, а я понесу ведро.
Вода, приготовленная на утро, стояла на другом конце стола.
– Я понесу воду, – сказал Гиллиам и взялся за ручку ведра. – Ты едва держишься на ногах.
– Я похожа на больную слабую женщину? – возмутилась Николь. Не нужна ей никакая помощь, особенно от него. – Вас не было целый день, и я вполне управлялась одна. Так что ни в чьей помощи я не нуждаюсь.
– Я ничуть в этом не сомневаюсь, – с улыбкой сказал Гиллиам. – Но поскольку я уже держу ведро, а тебе, чтобы его отнять, придется бороться, давай оставим все как есть. Пойдем, бедняга Джос с трудом держит глаза открытыми.
И Гиллиам направился к выходу.
Николь взглянула на мальчика, ожидая, что тот снова поправит своего господина, но Джослин только обреченно завел глаза к потолку и пошел за Гиллиамом. Удивленно качая головой, Николь отправилась следом. На этот раз ступать было не так больно, как утром, когда она шагала, будто на ходулях.
Они подождали ее у двери.
– Джослин, – сказала Николь, – я положила твой тюфяк на полу у нас в башне. Но там очень мало места, кровать слишком большая и занимает почти всю комнату. Твоему господину придется смотреть в оба, чтобы не наступить на тебя.
– Я никогда не наступлю на Джоса, – возразил Гиллиам, усмехаясь, и тут же его огромная ступня оказалась на ноге оруженосца. Тот покачнулся, еле удерживаясь от смеха, а когда Гиллиам едва не наступил во второй раз, мальчик с хохотом выскочил за дверь, прикрывая рукой пламя лампы, чтобы оно не погасло на ветру.
Кутаясь в накидку, чтобы защититься от ледяного ветра, Николь посмотрела вслед Джосу.
– Гиллиам, ему лучше спать в зале, здесь все время горит очаг, здесь тепло.
Она повернулась к мужу, но в темноте едва удавалось различить его темную фигуру. Правда, как всегда, она ощущала тепло, исходящее от него.
– Нет, он должен спать в моей комнате. Придет весна, мы построим зал, а в нем я запланировал для мальчика переднюю, где он будет держать свой тюфяк. А до тех пор нам всем придется потесниться. – Его рука скользнула под локоть жене, когда они пересекли дворик. – Втроем нам будет теплее, – добавил он.
Небо было тяжелым, дул сильный ветер, который на открытом месте едва не сбивал с ног. Гиллиам и Николь шли, наклонившись вперед, чтобы не упасть. Под ногами шуршали листья, из сарая доносилось мычание коров. Их догнала Ройя.
– Но она-то не будет спать с нами, правда? – В голосе Николь слышался страх.
Гиллиам тихо засмеялся.
– Ну что мне делать? Она больше нигде не останется. Прошлой ночью я привязал ее в конюшне. Конюхи говорят, она выла всю ночь напролет.
– Но Джослин не любит собак, – возразила Николь, поднимаясь по ступенькам. Хотя, если честно, она не столько беспокоилась о мальчике, сколько о себе.
Гиллиам обхватил рукой ее талию на случай, если Николь будет тяжело идти.
– После сегодняшнего дня он относится к ней без прежнего страха. Они с Ройей поняли друг друга. И ты тоже не волнуйся. Я не дам тебя ей в обиду, – засмеялся Гиллиам.
– Даже если она не съест меня живьем, она заразит нас блохами, – сказала Николь, понимая, что это совершенно неубедительный довод.
Джослин оставил дверь открытой и от своей лампы зажег ночную свечу. В скудном свете яркие занавеси вокруг кровати казались серым саваном, а сама кровать походила на пещеру.