Том 4. Пожиратели огня (с илл.), стр. 95
— Благодари этого благородного юношу, который защитил тебя своею грудью, не то тебя теперь уж не было бы в живых! — мрачно проговорил Дик.
— Благодетель мой, спаситель мой! Клянусь вам честью, мне не в чем себя упрекать… Выслушайте меня, умоляю вас!..
— Оставьте нас, — сказал Оливье, обращаясь к рабочим, — я за все отвечаю!
Смущенные решительным видом капитана, они поспешили уйти.
— О, благодарю вас, граф! — воскликнул Джонатан Спайерс. — Вы положили конец сцене, после которой оставшиеся в живых предавались бы самому горькому отчаянию, быть может, всю свою жизнь! Вы увидите, что я заслуживаю ваше уважение, только ваше, потому что ничьим другим я не дорожу!
Последние слова были брошены в адрес канадца, что тот прекрасно понял.
Видя, что граф становится на сторону убийцы вождя, канадец, возмущенный этим до глубины души, не мог удержаться, чтобы не воскликнуть:
— Так вот как вы отблагодарили меня за все мои благодеяния вам, за все, что сделал для вас Виллиго!
Но едва он произнес это, как понял, что вырыл между Оливье и собой бездонную пропасть, и готов был отдать теперь полжизни, чтобы взять свои слова обратно.
При столь неожиданном ударе Оливье страшно побледнел, и в нем заговорила гордость.
— Знайте, господин Дик Лефошер, что графы де Лорагю д'Антрэг всегда платили свои долги… И я поступлю так же!
В первый момент Дик даже не понял всего значения этих слов, его поразило только, что он назвал его господином, и это болезненно укололо старого траппера.
— Оливье, милый Оливье! Простите меня, простите старого траппера за невольно сорвавшееся горькое слово! Не называйте меня так, как вы сейчас назвали, мне это больно… Оливье, протяните мне руку и скажите мне, что все забыто! — начал он упрашивать.
Растроганный Оливье тотчас же протянул ему руку и добавил:
— Все забыто! И пусть об этом никогда больше не будет сказано ни одного слова! — затем, обернувшись к капитану, он спросил: — Так это вы стреляли в Виллиго и Коанука?
— Да, в ответ на предательское нападение, защищая свою жизнь, — ответил Красный Капитан. — Позвольте мне рассказать вам мою печальную историю, без чего вы не поймете моего появления здесь и моих действий, вероятно, восстановивших против меня этих туземцев.
— Мы вас слушаем! — коротко сказал Оливье.
В кратких, но прочувственных словах Джонатан Спайерс описал свое злополучное и тяжелое детство, свои мучения, обиды и страдания, отчаяние, когда у него украли первое изобретение, свой уход в Сан-Франциско, решение наложить на себя руки и счастливую случайность, пославшую в этот момент молодого графа, который спас ему жизнь и вдохнул в него мужество. Затем, перейдя к рассказу, относящемуся к его изобретению «Ремэмбера» и его связям с Ивановичем, он не скрыл от графа решительно ничего, кроме имени этого человека; не умолчал даже об обязательстве захватить в плен графа, которого он не знал и которого ему выдали за отвратительного авантюриста, причем он поставил условием, что его жизнь пощадят, равно как и жизнь всех французов, в память доброго поступка того неизвестного француза, который тогда сжалился над ним. Он трогательно описал чувства, которые испытал, узнав, что граф и есть именно тот человек, который некогда спас его, и рассказал о своем решении тотчас же встать на его сторону в борьбе с Невидимыми. Все это было так искренне, горячо и трогательно, что не только Оливье, но и Дик готовы были протянуть ему руку и с чувством пожать ее, но они ждали, как он объяснит им свою схватку с Виллиго.
— На этот счет, — закончил свою исповедь Джонатан Спайерс, — я не могу сказать вам ничего особенно точного, так как самому мне не все ясно, или, вернее, много вовсе не ясно. Когда я хотел вернуться на «Ремэмбер», чтобы объясниться с уполномоченным Невидимых, то не нашел своего «Лебедя» на том месте, где его оставил, а когда стал исследовать берег, чтобы найти какой-нибудь след пропавшего судна, на меня вдруг напали эти два туземца, следившие за мной от самого Франс-Стэшена. Когда я в одном из убитых мною туземцев узнал вождя Виллиго, то была минута, когда я поверил в западню, устроенную мне по приказанию кого-нибудь из обитателей этого дома, но тотчас же откинул эту мысль. Как вы видите, я ранил обоих туземцев, защищая свою жизнь; впрочем, я в этом отношении всецело полагаюсь на их показания, если только они в состоянии сказать всю правду.
В этот момент Лоран доложил, что Нирроба, которого Дик послал в деревню узнать о состоянии здоровья вождя, вернулся. Туземца впустили в библиотеку, и он подтвердил, со слов обоих нагарнуков, что они первые напали на белого человека, которого считают шпионом Невидимых, подосланным на погибель графу. Ничего более он не мог узнать, так как умирающие были чрезвычайно слабы и поминутно теряли сознание…
Едва Дик дослушал эти слова, как подошел к Джонатану Спайерсу и, протянув руку, сказал: «Забудем все!»
— Да, — сказал капитан, — факты были против меня, и вам было больно за вашего друга — забудем же все!
— Да, забудем все, что было между нами неприятного, — заметил Оливье, — с этого момента вы наш! — добавил он, обращаясь к своему гостю.
Но кто же похитил «Лебедя»? Этот вопрос оставался неразъясненным. Никаких сообщников Невидимых в буше не было, во всяком случае Виллиго и Коанук не способны были войти с ними в соглашение, так как намеревались убить капитана только потому, что приняли его за сообщника Невидимых.
Дик и Оливье были чрезвычайно обрадованы, узнав, что «человек в маске» находится на «Ремэмбере»: наконец-то они увидят лицом к лицу своего непримиримого и беспощадного врага и потребуют у него отчета в его возмутительных поступках; Оливье собирался даже вызвать его на дуэль.
— Никогда! — воскликнул канадец. — Мы будем судить его судом Линча!
— И я того же мнения, — сказал Джонатан Спайерс. — Всюду, где нет законного правосудия, безраздельно царит суд Линча, и только он один очищает землю от всяких негодяев, мерзавцев и преступников!
Но для того, чтобы захватить «человека в маске» и спасти от гибели честных обитателей «Ремэмбера», необходимо было добраться до железного колосса. А без «Лебедя» это могло быть сделано лишь с помощью водолазного колокола и скафандра, который нужно было заказать в Америке или Европе, так как в Австралии не было таких больших механических заводов.
— Так вы не видите никакого иного средства добраться до «Ремэмбера»? — спросил Оливье.
— Никакого, хотя я всячески напрягаю свой бедный мозг, чтобы придумать что-нибудь, Не могу же я, в самом деле, оставить там, под водой, Бог весть на сколько времени этих беззаветно доверившихся мне людей. Ведь в случае какой-нибудь оплошности с их стороны, которая может привести к порче машины, вырабатывающей воздух, они все погибнут, задохнувшись от отсутствия воздуха.
— Какой ужас! — воскликнули в один голос Дик и Оливье.
— Если бы мне удалось каким-нибудь образом поднять на поверхность «Ремэмбер», то я разыскал бы пропавшего «Лебедя» в самое короткое время. Я обыскал бы все уголки Австралии и нашел бы его, так как похитители его, кто бы они ни были, не могли, не зная внутреннего устройства судна, перебраться за океан ни по воздуху, ни по воде!
— Вот если бы наш приятель Джильпинг был в состоянии принять участие в нашей беседе, то, вероятно, нашел бы возможность дать нам какой-нибудь полезный совет! Несмотря на кое-какие свои слабости, это весьма серьезный ученый, — сказал Оливье, — один из выдающихся членов Лондонского Королевского общества!
XVI
РЕШЕНО БЫЛО ВЕЧЕРОМ СОБРАТЬСЯ НА совет, когда Джильпинг, основательно проспавшись, будет в состоянии принять в нем участие. Тем временем канадец поспешил к своему умирающему другу Виллиго. Тот метался в сильном бреду; ни Черный Орел, ни Коанук не узнавали своего друга. Вокруг них собрались многочисленные колдуны и знахари племени, но все их заклинания оставались бессильными.