Битва, стр. 21

Орри вскинул свою двустволку пугающего калибра, утопил крючок и… Я оглох на левое ухо, а длинный пучок пламени вырвался сначала из верхнего, а затем, через пару секунд, из нижнего ствола. И второй выстрел был уже лишним. Монстра сбило с баржи и швырнуло в воду уже первым попаданием. Удар пули шестисотого калибра весом шестьдесят граммов — дракона на задницу усаживает, не то что матку речных импов. Вторая пуля ударила молотом в уже неподвижное тело, покачивавшееся на волне и медленно погружающееся, выбив фонтан воды и крови, перевернув тушу и закружив в медленном водовороте.

— Всё, что ли? — спросила Лари, быстро заталкивая патроны в помповик.

— Всё, — ответил я, переламывая стволы «вампирки».

— Уверен? А мелочь? — спросила уже Маша, тяжело дыша.

— Матку убили, мелочь сейчас сама помрёт. Они друг без друга не живут, — ответил я, запихивая патроны.

— Точно, я в книжке читал, — подтвердил стоящий в дверях Орри, воинственно держащий свой убийственный, но разряженный штуцер наперевес. — Дальше спокойно пойдём. Импы даже нечисть вокруг распугать должны были.

— Точно? — на всякий случай переспросила меня Маша.

— Точно, — кивнул я. — Они всех подряд жрут, другая нечисть им тоже годится. Так что дальше спокойно пойти должны. Но до выхода из тумана всё равно никому не расслабляться.

— Расслабишься тут, — к моему удивлению, заявила до сей поры бесстрашная Лари.

Машу, слегка утомлённую, я отправил в купеческую каюту отдыхать. Балин ушёл к дизелю, а мы с Лари остались караулить на палубе. А заодно помыли её из шланга, сгоняя за борт сильной струёй речной воды кровь, ошметки грязно-зелёной плоти и куски каких-то непонятных костей. Досталось импам всё же неплохо. Пришлось даже на крышу рубки лезть, где Лари своим кнутом разрубила череп одной из тварей.

Ружей из рук не выпускали, а я мысленно отметил, что лучше коротких двустволок десятого калибра для такого боя ещё никто ничего не придумал. Хоть с каждого ствола поочерёдно бей, мало один хрен не кажется. А хоть дуплетом — тогда вообще как тур-ящер пробежал.

Однако дальнейший путь мимо Дурного болота прошёл почти спокойно. Один раз из тумана над головой вылетела непонятная тварь, напоминавшая лысую, уродливую обезьяну с кожистыми перепончатыми крыльями, но нападать не стала. Лишь завыла истошно, замахала крыльями, гоняя клубы густого, как кисель, тумана, и исчезла в нём, зависшем над нами сплошной серой пеленой. А вскоре и крик затих.

Несколько раз замечали длинную скользкую чёрную спину какой-то большой подводной твари, время от времени поднимавшейся к самой поверхности, но нападать на нас она не стала, да и намерения такого не проявляла. Возможно даже, это была не нечисть, а некий водяной монстр такого калибра, что ему никуда лезть не страшно. Драконы те же — тоже с нечистью ничего общего не имеют, а заодно её в упор не замечают.

Через пару часов Дурное болото осталось позади. Как-то моментально посветлело — сначала пробилось, а потом засветило во всю мощь солнце, веселя душу и согревая дрожащее от непонятного озноба тело, а перед нами опять раскинулась во всю свою почти километровую ширину река Улар. Велики здесь реки, в Старом мире таких и не было, если книгам верить. Точнее, было, но уже в низовьях, а реки здешние в нижнем своём течении уже на моря похожи.

Дальше Лари завалилась на корме загорать, убив меня окончательно белизной кожи и совершенством форм — и чего загорать, если загара нет и даже обгореть не получится? — а я ушёл в рубку к Орри, благо для двоих там места хватало вполне. Даже два высоких вращающихся стула имелись.

— Ну что, как посудина? — спросил я нашего шкипера.

— А хорошая, — степенно заявил тот. — Так и ходил бы на такой от верха до низа Великой.

— Лучше, чем грузовик? — подколол я.

— Грузовик — особь статья, а баржа — особь статья, — ответил гном, переиначив, сам того не зная, фразу исторической личности с нашей исторической родины. — На грузовике такого степенства в поездке нет, да и товара на нём поменьше везёшь. Была бы баржа твоя — напросился бы с тобой годик-другой поработать. У меня два года «большой жизни» [42] не израсходованы.

— Хм… Смотри, на слове поймаю.

— Будто у тебя баржа есть, — усмехнулся в бороду Орри.

— Если Пантелея своего выловлю и премии подобающие получу, куплю баржу. И «полевик» пассажирский.

— Машина-то тебе зачем? — не понял гном. — У тебя же полуторка, зверь-машина. Что может лучше-то быть?

— «Полевик» на палубу загнать и укрыть — без проблем. Понял, борода?

— А… Ножки лень топтать там, куда приедешь? — съехидничал в ответ Орри. — Но мысля здоровая. Весу в нём всего ничего, загнать по мосткам не проблема, а ездить всегда лучше, чем ходить. Недорого, и четверых везёт. Все уместимся.

— Все? — удивился я. — Ты это о чём?

— Будет у тебя баржа — наймусь в шкипера однозначно. Очень пока такая жизнь по мне. А водить, как я, ты в жизни не сумеешь. А ещё колдунья и эта… демоница голая.

— Демоница, положим, голая только наполовину, — встал я на защиту справедливости, хоть то, что на ней осталось, на звание «одежды» никак претендовать не могло. — А потом, она со мной временно, на этот раз только. Надеюсь, что Маша останется, очень хорошо с колдуньей на охоте, но даже не спрашивал пока.

— А ты спроси, — посоветовал Орри. — Девка на тебя такими глазами смотрит, а ты «не спра-а-ашивал».

— Это какими? — удивился я.

— А такими… влюблёнными. Не видел, как она защищать тебя кинулась, когда тебя жаба потащила?

— Можно подумать, что если бы тебя потащила, то она не кинулась бы, — усомнился я.

— Кинулась бы, — кивнул гном. — Но не с таким лицом. Приглядись, короче. А то на демоницу распутную всё таращишься. А колдунья девочка скромная, на глаза не лезет, не то что эта… — Орри ткнул пальцем в сторону кормы, но тон его, несмотря на текст речи, был скорее сожалеющим.

Вот оно как! И тут природные тифлинговские чары прокатились. Однако речь степенного гнома в защиту высокого чувства заставила меня задуматься. Я ещё не забыл первоначального недружелюбия Маши, вот до сих пор стараюсь дистанцию удерживать, чтобы её не напрягать. А если задуматься да недавнее повспоминать, то как бы смысл такого моего поведения теряется вовсе. Нет никакого смысла, в общем. А Маша мне нравится. А кому она может не понравиться? И красивая, и умная, и молодая…

Странно, однако, что я эдаких влюблённых взглядов не заметил. На меня это непохоже. А не врёт ли мне, часом, Орри? В издевательских, например, целях? Ладно, не буду дурака изображать и у него выспрашивать, попробую сам присмотреться. Может, и вправду говорят, что в последнюю очередь видишь то, что под носом?

Да, кстати, чуть не забыл. Я вышел из рубки и пошёл в трюм, в каюту, чтобы достать из рюкзака сыскной ордер и ордер арестный. Надо бы Орри с Балином в бумагу вписать, чтобы завтра проблем и вопросов меньше было, если на своих наткнёмся. А мы на них наткнёмся наверняка.

ГЛАВА 6,

в которой друзья вынужденно, но с удовольствием бездельничают, а герой получает полезную телеграмму

Утром следующего дня мы вышли к устью Улара, к тому самому месту, где он впадает в Великую. Дошли спокойно, ночью меняясь у штурвала и не останавливаясь. Вставать на якорь что у берега, что на середине реки ночью разумным не считается. Мало ли кто вскарабкается на борт по якорной цепи? Или в порту стой, или не стой вообще. А вот движение от девяти неприятностей из десяти потенциальных спасает. Не так просто уцепиться за высокий, обитый металлом борт судна, идущего на восьми узлах. И при этом ещё под винты не попасть.

В общем, постоял и я два часа возле штурвала, как раз в «собачью вахту», но меня это беспокоило мало. Лёг спать я в шесть часов вечера — в капитанской каюте да на свежих простынях. И к тому времени, как подошла моя очередь, отоспался за всю мазуту. Потому как перед этим долго поспать не удавалось. Три ночи, считай. Да ещё таких ночей, что врагу не пожелаешь.

вернуться

42

«Большая жизнь» — специфический гномий обычай. В возрасте около сорока лет гном может отправиться пожить в большом мире, поодаль от своих гор, на четыре года. Делается это для того, чтобы молодёжь осознанно принимала решение оставаться в общине со строгими правилами (сорок лет — для гнома не возраст). Большинство гномов из тех, кто, воспользовался «большой жизнью», возвращаются назад, единицы остаются жить среди людей, но их никто не винит. Если же гном покидает общину не в период «большой жизни», то его полагают если не предателем, то кем-то вроде того.