Змеев столб, стр. 47
Путеец схватил Марию за плечи… и взорванная в Хаиме ярость освободилась от стражей. Свирепая жажда убийства, запустив тело с силой пращи, поглотила оглохший мир. Кулак со слепой точностью прицельного разбега саданул в каменную твердь рябой скулы; в кровавом тумане, застлавшем глаза, мелькнули дробины зрачков и провал черного чужого вопля…
Последнее, что очень четко увидел Хаим перед тем, как вокруг вспыхнули и заслонили свет алые и пурпурные столбы, показалось ему мимолетной грезой: безжизненно опустив руки, подстреленным ангелом летела с неба Мария, а на земле стояла женщина с мучительно знакомым лицом и прижимала к себе светловолосое дитя.
– Матушка, – удивился Хаим.
Глава 16
Будь благодарен
Он слепо пошарил рукой – Мария была рядом.
Монотонный грохот вибрировал в мозгу и стучал в висках. Тело налилось чугунной тяжестью. В левом глазу плавала багровая мгла. Правый, открывшись с трудом, уловил в пыльных сумерках смутное движение.
На двухэтажных нарах сидели и лежали люди. Полосы света и воздуха, двумя ручьями струясь из зарешеченных окон под потолком, прореживали душную взвесь, замешенную на испарениях пота и запахах парфюма. Хаим не мог сосредоточиться и понять, что происходит. Трудно сглотнул, – в вязкой слюне ощущался привкус крови. К щеке со лба подтекала липкая влага. Вдруг прямо перед ним встала и без всякого стеснения начала раздеваться старая женщина с дымчатым нимбом над головой. Сдергивая с себя платье за платьем, она страстно сыпала отрывистые русско-польские восклицания и складывала скинутую одежду в свитер. Мелькали унизанные кольцами руки, свитер толстел, а тело таяло.
Хаим напряг память и вспомнил ресторан «Оранж», заказной оперный концерт… Пани Ядвига. Он поразился причудливости своего бреда: явление хозяйки кабака блистательного Сенькина в таком странном месте и ракурсе не могло быть реальностью.
С верхней полки противоположных нар свешивалась голова Юозаса. Она мелко подрагивала в такт беспрерывному стуку. Внизу жена булочника кормила грудью ребенка…
Из темного провала к горлу взмыло всполошенное сердце: где Ромка?! Хаим попробовал подняться.
– Очнулся, – вздохнула Нийоле.
Старуха изрядно похудела, но была все такая же величественная. Посмотрела на Хаима – тоже узнала. Наверное, еще там, на станции.
– Лежи, лежи, – велела она. – Нельзя сразу.
– Железнодорожник кулаком тебе по лбу заехал, – пояснила Нийоле. – На пальце у него, видать, был перстень, потому и кровь на лбу – кожа немножко содралась. Успел в лицо разок пнуть, по глазу попал, и оттащили.
– Не вставай, потерпи до вечера, – сказала старуха. – Он хорошо влепил, сотрясение мозга наверняка есть. Если нужда придет, скажешь, – свожу до параши, она у другой стены.
«Параша» – русское женское имя», – подумал Хаим и снова заподозрил: бред.
– Это сортир, – усмехнулась старуха, словно прочитав его мысли. – Спасибо хоть дырки нам в полу продолбили для «санитарии».
– Где… наш ребенок? – собственный осипший голос резанул Хаиму слух.
Женщины переглянулись, и Нийоле принялась рассказывать:
– Когда этот сумасшедший кинул Ромку, какая-то тетка его поймала. Потом промешкала вам отдать или не захотела. Вы ж с Марией оба были как мертвые, и я испугалась взять мальчонку… Он плакал сильно… Тетка покричала: «Прости, прости», и ушла. Похоже, мать, или не видел? На сестренку твою похожа. Ты после удара сознание потерял, а Мария – раньше. Как железнодорожник к ней прыгнул, так и потеряла. Знакомый, что ли?
Не дождавшись ответа, Нийоле продолжила:
– Солдаты забросили ее в вагон с вещами вместе. Пока этого безумца крутили, пока начальник что-то выяснял и распоряжался, тот «наш» офицер приказал солдатам поместить тебя сюда и документы твои отдал сопроводителям. Потом начальник распекал его за это, а офицер сказал – ошибка вышла в суматохе. Мужчин уже увели, и начальник махнул рукой – ладно, мол, пускай. Закрыли нас, и тронулся поезд. Юозас места всем на нарах занял, приволок вас и вещи…
Хаим поблагодарил подростка. Нийоле всхлипнула:
– Офицер пожалел тебя, а моему не повезло… Повезли неизвестно куда…
– Ска-ска-сказа-али же – встре-тре-трети-имся в пу-пунктах следо-д-о-ова-ва-ания! – зашипел на нее пасынок.
По тому, как пошевелилась Мария, Хаим понял: жена не спит и все слышала.
Он закрыл глаза. Дрожащие кулаки сжимались сами собой. Костяшки пальцев запомнили уязвимость булыжной скулы… Неумолчные колеса выстукивали вопросительно-злорадную скороговорку: «За что? – За то! – За что? – За то!»
«Почему всякий раз стечение обстоятельств, сопровождающих нашу с Марией жизнь, либо ловушка, либо странное продолжение чьей-то игры?»
Хаим не знал, кого спрашивает, но кто-то ему отвечал.
«Не бывает безнаказанно полного счастья, за ним всегда таится угроза неизбежной платы. За то, что ты посмел дерзко отгородиться от мира счастьем, рано или поздно пришлось бы платить по счетам. Но судьба тебя хранит. Есть за что благодарить случай… Поезд везет вас туда, где счастью нет места. Хорошо, что ребенок остался, да и матушке в заботах о внуке не хватит времени плакать. Смирись и будь благодарен».
…Июньское солнце припекало крышу, и гнетущий зной в задраенной парилке усилился. Пахло насыщенными людскими эмоциями, неизвестностью и страданием. Становилось тяжче, когда тугой волной доносило из «параши».
Превозмогая спазмы тошноты, Хаим заставил себя сесть, снял с рюкзака скатку одеяла и подложил под голову Марии. Помахал ладонью над отрешенным лицом жены.
– Не трогай ее покуда, – сказала старуха. – Пусть душа немного остынет.
Голова кружилась, колени дрожали. Хаим развязал рюкзак, щелкнул застежкой саквояжа. Вещи Ромки им теперь не нужны, а маленькому Алоису пригодятся.
«Смирись и будь благодарен».
Хаим был благодарен белобрысому солдату. Хозяйственный парень затолкал во вместительный рюкзак большую эмалированную кастрюлю, а в нее – чайник, заботливо обернутый полотенцем, чтобы не гремел. Полотенца были напиханы во все зазоры. В чайнике обнаружилось подаренное Сарой столовое серебро, сбоку – Ромкины кружки и миски, несессер Марии, туалетный набор с женской мелочью, будильник, детская аптечка, даже коробка для шитья. Солдат ухитрился собрать раскатившиеся нитки в сваленном на полу скарбе…
Хаим открыл маленькую деревянную шкатулку, она тоже была здесь со всем, что в ней хранилось: кулон-сердце – подарок фрау Клейнерц, обручальные кольца, янтарные бусы, которые Хаим смастерил в Паланге с помощью кузнеца Иоганна… Боже Всевышний, какая пропасть между тем временем и этим!..
Люди приглушенно разговаривали на разных языках. Общая беда уравняла все национальности и сословия. Среди женщин и детей Хаим насчитал чуть больше десятка мужчин. Но мужчиной, собственно, можно было назвать только его, остальные – старики, два студента и подростки, подошедшие к грани взрослости.
– Откройте, дышать нечем! – прокричал кто-то страже в глухой створ тамбура.
Будто внимая просьбе, поезд замедлил ход. Лязгнули засовы, дверь отъехала в сторону, и в пещерный сумрак ворвался яркий день с отпечатанным на входе силуэтом вооруженного человека. Он стал выкликать фамилии по списку. Ответы возвращались усталым эхом: «Я, здесь, тут…»
– Мария Романовна Готлиб.
– На месте, – сказал Хаим.
Мужчина, щурясь, всмотрелся в лица поверх листка.
– Почему сама не отвечает?
– Не может… Пока не может… – зашелестели голоса.
– Хаим Исаакович Готлиб.
– Здесь.
Готлибы значились в списке последними.
– Четыре человека – за обедом в железнодорожный буфет, – приказал военный бесстрастно.
В вагоне посвежело. Мальчишки принесли подслащенный чай в ведрах, бак с пшенной кашей и хлеб. Зашуршала бумага, по вагону понеслись запахи захваченной из дома еды. Пани Ядвига достала из сумки кусок копченого окорока, пакет с вареной картошкой и огурцы.