Интервенция любви (СИ), стр. 46

Впервые за эти недели Инга отвечала ему с такой же силой и страстью, с такой же нуждой. Несмотря на то, что только что кончила, она поняла – все равно возбуждена. Просто не могла остаться равнодушной к такой потребности Нестора.

– Еще, – прохрипел он, словно озвучивая ее мысли. – Хочу, чтобы ты еще кончила, – властно велел Нестор.

И пока она пыталась осмыслить затуманенным мозгом это заявление, не отпуская ее, обернул плечи Инги тканью, заменяющей им полотенце, и пошел в сторону спальни.

Видит Бог, он свое обещание-требование исполнил. Даже чересчур. Нестор с такой неистовостью, с такой жадностью добивался оргазма Инги, что его собственное удовольствие, казалось, отошло на задний план.

Он брал ее еще два раза в течение этого вечера и ночи. Каждый раз неумолимо требовал, чтобы она кончила. Иногда, не единожды.

Даже когда Инга в последний раз взмолилась, кажется, просто не в силах вытерпеть прикосновение к своей, чересчур натертой плоти, он не уступил. На несколько мгновений завис над Ингой, прекратив свои погружения внутрь ее тела. Провел пальцами по сухим губам Инги, словно о чем-то раздумывая. И неожиданно для Инги отстранился. Вышел из влагалища. Опустился вниз всем телом, руками зафиксировав, прижав ее бедра. И прижался к уже слишком чувствительному с непривычки клитору губами. Языком заменил свои пальцы.

К пораженной оторопи Инги, он не вернулся к собственному удовлетворению, пока действительно, в четвертый раз, не заставил ее пережить оргазм. И только когда Инга захныкала, уже не имея сил и на стоны, Нестор с силой погрузился в ее тело, конвульсивно сократившееся, сжавшееся вокруг его плоти. И буквально в три погружения, кончил сам, откинув голову. Практически рухнув на Ингу после.

На традиционное омовение ни у нее, ни у него, похоже, сил не осталось. Да и мыл он ее вроде как уже. И на следующие несколько часов Инга просто провалилась в какой-то сонный ступор, ощущая, что Нестор лежит рядом, продолжая ее держать в плотном кольце своих рук.

Глава 15

О том, насколько сильно она на самом деле забыла о реальности, Инга осознала только через три дня. Мир, весь остальной мир за пределами этого старого дома будто отдалился от нее. Или же сама Инга дистанцировалась от мира. Не обдуманно, не планируемо, словно с разбегу ухнула, упала в снежный сугроб: пушистый, мягкий, но и оглушающий. Замораживающий ее сознание и тело, делающий все остальное – ненастоящим. Все, кроме этой конкретной секунды, в которой ты еще пытаешься мыслить и жить. Дышать.

Вот так и с ней сейчас происходило. Только ее «сугроб» на поверку оказался обжигающе горячим, о чем Инга в жизни бы не догадалась, когда Нестор помогал ей скрыться от следствия или держал на прицеле пистолета.

Об этом она тоже забыла, кстати. То есть, вроде и помнила, но где-то там, за пределами сознания. Как все мы по умолчанию помним, что Земля круглая и вращается вокруг солнца. Хотя, после первой недели в этом доме, один на один со всем его «нюансами», Инга не стала бы утверждать, что действительно все знает о Земле или мире, в котором прожила всю жизнь.

Еще менее она знала о мужчине, который эти дни находился рядом с ней. Не потому, что он почти все время молчал и не спешил рассказывать о своих жизненных увлечениях или о том, чем занимался раньше. Однако, ведь да, не спешил. Но Инга не глупая, вроде, и сама могла сделать определенные выводы. Так вот эти самые выводы, сделанные за первые сутки общения с Лютым, и рухнули теперь, дезориентировав Ингу, заставив затеряться в сложных хитросплетениях личности данного мужчины. Отграничили от всего остального.

Он был наемником? Убийцей, устраняющим людей за деньги?

Да, она не имела в этом сомнений.

Он должен был убить ее? Ответ, очевидно, так же был положительным.

Он не сделал этого из-за каких-то своих отношений с Соболевыми или Боруцким? Из-за счастливой случайности такого своевременного звонка Карины? Да.

Но на этом все очевидности касательно Нестора для Инги заканчивались.

Зачем тому, кто воспринимал ее лишь заказом, просить тело Инги в оплату помощи? Он мог бы просто взять ее, не помогая, сила тут была на его стороне. Зачем беспокоиться о ее здоровье, питании, оргазме, в конце концов? Для чего поднимать риторические вопросы о счастье?

Она не понимала этого три дня назад. Не имела представления и сейчас. И загадка его личности настолько заполнила ее сознание, что Инга забыла думать о том, как стояла под его прицелом, как нашла мертвого Мишу, как оправдывалась перед следователями, пораженная предъявленными обвинениями.

Тем более что в последние дни, после того его сбивающего с ног и не укладывающегося в мозге требования: «покажи», отношения между ними стали еще более странными и непонятными.

Глубокими, до дрожи в пальцах. И глухими, как монолитная бетонная стена.

Он теперь одевал ее. Не помогал натянуть футболку или брюки, а выбирал из нехитрого гардероба, что сегодня следует надеть Инге, в чем ей, по его мнению, будет удобней и лучше, а что стоит в этот день отложить для стирки. Или, в принципе, не следует трогать. Единственное, чем Инга себя подбадривала и старалась успокоить – что Нестор не накупил всяких чулок-кружев или, того круче, тематических костюмов, и не заставляет ее дефилировать по дому в чем-то подобном. И то, счастье.

Честное слово, у нее кончились аргументы и доводы. Он не внимал ее словам и примерам. Ни спокойным, ни выплеснутым криком. Нестор, определенно, считал, что лучше знает, в чем нуждается Инга. И воплощал это в жизнь. И не скажешь, ведь, что ошибался. Просто он совершенно не прислушивался к ней, ее словам. Не спрашивал ее мнения.

Если Нестор считал, что Инга должна поесть – он ее кормил; думал, что она нуждается в свежем воздухе (а после ее истерики он считал, что гулять Инга должна была регулярно) – значит, они гуляли, даже если она не хотела. В таком случае Нестор просто брал ее на руки, преодолевая любое сопротивление и пресекая все ее возражения, и выходил с Ингой на улицу. Если замечал какие-то признаки усталости – он укладывал ее спать.

Она чувствовала себя комнатной домашней собачкой. Этаким йоркширским терьером, которого заботливый хозяин оберегал и о котором заботился.

А заботился Нестор о ней так, как никто до этого. С какой-то маниакальной одержимостью. Так, что Инга хотела кричать, и в то же время, желала забраться к нему на руки, прижаться к Нестору и больше никогда не отстраняться.

Как же ей хотелось понять его, Господи! Донести свои мысли и чувства. Чтобы не ощущать себя собачонкой. Или живой куклой заигравшегося взрослого мальчишки. Потому что, при всем своем стремлении сделать ей как можно лучше, создать оптимальные условия, Нестор, кажется, в принципе не допускал, что Инга имеет свое представление о собственных желаниях.

И вот этот вот дисбаланс, это несоответствие в Несторе; ее собственные противоречивые чувства, когда хотелось наорать на него, и в то же время прижаться крепче, обнять, поцеловать, просто по голове погладить, чтобы убрать растерянное и потрясенное выражение глаз от каждой ласки. Его шок от любого ее объятия, который и сейчас еще ощущался. Его странная, покоряющая реакция, когда казалось, что он всем телом пытается впитать в себя малейшее ее прикосновение. Все это настолько поглотило Ингу, что остальное в принципе отошло на задний план, до лучшего времени для анализа.

Пока мимо их дома не проехала машина.

Чужая. Милицейская.

Инга поначалу даже не сразу сообразила, что это за шум. Отвыкла как-то, да и звук работающего двигателя здесь – стойко ассоциировался у нее с Нестором, но он-то как раз никуда не уезжал, а сидел на кровати. А Инга сидела на его коленях, пока он вертел в своей руке ее ладонь, зачем-то внимательно изучая каждый палец. Так сосредоточенно, словно в мире важнее ничего этой ладони и не было, а он хотел запомнить точное расположение каждой линии, подживших трещин и заусениц у ногтей. Которые он все-таки сам обрезал, так и не вернув ей ножницы. Инге от этого хотелось стукнуться головой об стену. Или его стукнуть.