Гостеприимная Арктика, стр. 100

Упоминаемое Нансеном оседание инея на одежде, происходящее вследствие замерзания испарений тела, по-видимому, не может быть совершенно предотвращено. Большинству читателей, вероятно, не известно, что выделения кожи бывают не только в жидком состоянии, т. е. в виде пота; но физиологи знают, что со всей поверхности человеческого тела постоянно выделяются испарения. Во время морозов это легко доказать. Если при 45° C ниже нуля и при безветренной погоде снять перчатку и держать руку перед глазами, то можно видеть, что с каждого пальца поднимается струйка пара, хотя бы рука была совершенно сухой и холодной.

Этот «пар», невидимый при обычных температурах, постоянно выделяется из нашего тела и проходит сквозь белье. Но в холодном климате «точка росы» (или температура конденсации) достигается во втором или третьем слое одежды, где под влиянием наружного холода теплый «пар» превращается в иней. Если человек носит только два слоя одежды, то может оказаться, что «точка росы» будет достигнута на наружной поверхности второго слоя, так что весь иней образуется на поверхности одежды, откуда большую часть его можно счистить. Но если это произошло, например, при 30° C ниже нуля, то при понижении температуры еще на 10–15 градусов условия изменятся, и если утром иней образовывался на поверхности одежды, к вечеру он может образоваться между обоими ее слоями. Тогда, даже в случае ночлега в таком холоде, как это было у Нансена, т. е. при температуре в 30–35° C ниже нуля, часть этого инея растает, так как «точка росы» окажется дальше от тела, чем это было на открытом воздухе. Нансен промок бы, даже если бы он остался сидеть в палатке и не залезал в свой спальный мешок. Но в мешке весь иней таял, и Нансену фактически приходилось всю ночь спать в ванне из ледяной воды.

Конденсацию испарений внутри платья нельзя предотвратить; но легко достигнуть того, чтобы она не вызывала неприятных и вредных последствий. Это может быть достигнуто различными способами, из которых мы считаем наилучшим следующий.

Обычно я надеваю полный комплект «белья», в том числе и носки, из меха молодого оленя, волосом внутрь. Поверх носков я ношу две или три пары суконных туфель, а снаружи — просторные сапоги с холщевыми заготовками и с подметками из тюленьей кожи (эти эскимосские сапоги, усовершенствованные Мак-Клинтоком, оказались при сильных морозах более удовлетворительными, чем войлочная обувь, использованная английскими антарктическими экспедициями). Несколько пар суконных туфель я ношу потому, что их легко изготовить и чинить; для данной цели годились бы также несколько пар туфель из тюленьей шкуры, которые носят медные эскимосы.

Поверх моих меховых кальсон я носил обыкновенные брюки из дешевой материи, а поверх их — несколько пар просторных шаровар из легкого сукна, примерно такого покроя, как у китайцев. Когда наступает более теплая погода, я снимаю одну, две или три пары этих шаровар и расстилаю их на санях. Если же подует ветер или температура начинает понижаться, то я надеваю их снова, одни за другими, по мере надобности. На верхней части туловища я ношу меховую рубашку волосом внутрь и несколько более толстую меховую куртку волосом наружу. Поверх этой куртки надевается «снеговая рубашка» — нечто вроде прозодежды из легкого сукна, но эскимосского покроя. Очень плотные ткани непригодны для «снеговой рубашки», так как их волокна задерживают испарения тела, и потому иней образуется на внутренней поверхности ткани, тогда как при менее плотной материи он образовался бы снаружи.

Некоторые из моих спутников носили под меховым капюшоном вязаные шерстяные шапки, но я лично никогда этого не делал. Особенно нецелесообразно носить капюшон, края которого плотно прилегают к лицу, так как, если край капюшона окажется слишком близко от носа или рта, выдыхаемый пар попадет на этот край прежде, чем будет достигнута «точка росы», а потому образуется лед. Если же капюшон прикрывает лишь уши, то он достаточно далеко отстоит от ноздрей, и выдыхаемый пар успеет конденсироваться прежде, чем осядет; тогда образуется лишь легкий иней, который нетрудно счистить. Все эскимосы знают об этом явлении (хотя и не понимают его причины), а потому их капюшоны никогда не прилегают плотно к лицу. Курьезно, что белые люди, живущие среди эскимосов, обычно пытаются «усовершенствовать» капюшон, превращая его в плотно прилегающий; но в результате они во время морозов часто отмораживают себе на лице круг, соответствующий ледяной «кайме», которая в этих случаях образуется на капюшоне. Плотный капюшон годится только для тех путешественников, которым приходится проводить на открытом воздухе лишь несколько часов и которые имеют возможность ночевать в домах, где их платье высушивается (например, при путешествии по Аляске). Но для человека, который вынужден изо дня в день носить свое платье на холоде, такой капюшон неудобен.

Как вышеуказанная наша одежда, так и двухслойное эскимосское меховое платье являются достаточно теплыми, так что воздух, соприкасающийся с телом под «бельем», все время нагрет, так сказать, до тропической температуры. Поэтому правильно одетый полярный путешественник меньше страдает от холода, чем обитатели Норвегии или Шотландии, одевающиеся в пористые ткани, сквозь которые проникает ветер, понижающий температуру тела.

Страдания Нансена были вызваны тем, что он сидел в своем платье в палатке и, что еще хуже, влезал в нем в спальный мешок. Во время морозов мы не раскидываем палатку, а строим снежную хижину, как уже было объяснено выше, и затем разводим огонь. Сначала температура в хижине такая же, как снаружи, например -45° C. Печка топится на «платформе», которая лишь немногим ниже постелей, а тот из нас, кто собирается готовить пищу, стоит одетый во все свое платье на низком месте пола перед печкой. Как только воздух начнет немного согреваться, этот человек снимает свою «снеговую рубашку», а затем и верхнее платье, причем делает это прежде, чем иней, осевший на них, успеет хоть сколько-нибудь растаять; кроме того, снимаются все легкие шаровары и суконные туфли, на которых образовался иней. Обычно этот человек остается лишь в меховом нижнем белье, совершенно свободном от инея, и влезает в нем на спальную «платформу». Верхнее платье выбрасывается во входной «коридор», где оно остается на холоде, а потому не оттаивает.

Тем временем остальные люди находятся снаружи, где кормят собак и занимаются приготовлениями к ночлегу. К концу этих приготовлений внутри хижины уже тепло и уютно. Свое верхнее платье, покрытое инеем, все снимают во входном «коридоре» и входят в хижину лишь в «белье». Конечно, оно меховое и гораздо теплее обыкновенного.

Таким образом, наша одежда, как правило, всегда остается сухой. Если же она случайно промокнет, то ее можно высушить, повесив в снежной хижине или же, что еще целесообразнее, оставаясь в ней внутри хижины, так что тепло тела и тепло от печки действуют совместно и высыхание происходит быстрее. Иногда случалось, что ночью мой спальный мешок прикасался к снежной стене и частично промокал. Тогда на следующую ночь я поворачивал мешок мокрой стороной кверху, и за одну-две ночи он успевал вполне высохнуть.

ГЛАВА LIII. ВЕСЕННЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В 1917 Г.

К тому времени, когда мы добрались до мыса Грасси, я убедился, что помощь, которую нам оказывали люди и собаки, прибывшие с Гонзалесом, не окупала того количества сушеного мяса, которое требовалось для их прокормления. Нам пришлось даже задержаться на целую неделю в районе мыса Грасси, чтобы добыть еще нескольких мускусных быков. Вообще для меня было новостью и курьезом путешествовать с такой большой партией. Когда все наши упряжки были в сборе, получалась картина, напоминающая те арктические экспедиции, о которых мы читаем в книгах.

5 апреля я отослал обратно Иллуна и Пикалу с двумя упряжками. Они должны были захватить с собою Алинняка и женщин из лагеря у мыса Грасси и отправиться на юг, к заливу Лиддон.

С остальной партией я прошел вдоль восточного побережья о. Бордэн и вышел на морские льды к северу от него. В результате всех непредвиденных задержек и трудностей это произошло лишь 12 апреля, т. е. на месяц позже, чем мы рассчитывали.