Машина пространства, стр. 87

У каждого из нас свой рассказ, мистер Тернбулл, — заявил он на прощание. — Всего вам доброго…

И, поклонившись, стал решительно спускаться с холма, на ходу пряча книжицу в нагрудный карман.

— Странно все-таки ведет себя мистер Уэллс, — проронил я вполголоса. — То вместе с нами очертя голову пускается во все тяжкие, то бросает нас как раз в ту минуту, когда мы более всего в нем нуждаемся…

Меня прервал новый пронзительный свисток, в точности такой же, какой мы слышали минутой ранее. Только теперь его не составляло труда опознать. Мы с Амелией одновременно повернулись и всмотрелись с гребня Примроуз-хилла на северо-восток, туда, где проходит железнодорожная линия на Юстон. И спустя миг увидели, как по заржавленным рельсам, выпуская громадные белые клубы пара, медленно катится поезд. Машинист посигналил в третий раз, и свисток пронесся эхом по всему городу, раскинувшемуся внизу под нами. Словно, в ответ, раздался иной звук — это ударили колокола в церкви близ Сент-Джонс-Вуд. Вспугнутые птицы побросали свою жуткую трапезу и, шумно хлопая крыльями, взмыли к небу.

Мы с Амелией весело прыгали на гребне холма, махая платками пассажирам. Когда поезд неторопливо скрылся из виду, я привлек Амелию к себе и расцеловал. И с радостным чувством вновь вспыхнувшей в сердце надежды мы вдвоем уселись на раме бывшей машины пространства поджидать возвращающихся в Лондон людей.

Послесловие. Двойное Зазеркалье Кристофера Приста

Не странно ли, фантастика в фантастике? Роман, продлевающий миры Уэллса? Двойное Зазеркалье воображения, которое, однако, не только не удаляет нас от реальности, а, наоборот, укрупняет кое-какие существенные ее черты?

Таков роман К. Приста «Машина пространства».

Перед нами первый перевод Приста, поэтому уместно сказать несколько слов об авторе. Он англичанин, родился в 1944 году. Его литературный дебют состоялся в 1970 году, но ни у читателей, ни у критиков энтузиазма не вызвал; роман «Индоктринированный» представлял собой формалистический изыск в области композиции и стиля, который мог скорее усыпить, чем увлечь кого бы то ни было. Подобные произведения были весьма характерны для возникшей в те годы «новой волны» англо-американской фантастики, внешне внушительной, шумной, бурливой, но вскоре опавшей и вынесшей на берег не так уж много ценного.

Отход Приста от «новой волны» стал очевиден уже в новом его романе «Фуга для Сумеречного острова», который был издан в 1972 году. Изобразив развал и гибель общественной структуры Англии, Прист заявил о себе как социальный фантаст. Но критика тут же отметила, что роман не вполне оригинален, слишком ощутимо влияние классика английской фантастики Джона Уиндема. А любая вторичность, как известно, почти автоматически отбрасывает произведение на литературную периферию.

Подлинный успех Присту принес третий его роман «Опрокинутый мир», вышедший в 1974 году. Это безусловно талантливое и оригинальное произведение сразу выдвинуло молодого писателя в первый ряд англо-американской фантастики. Пересказ «Опрокинутою мира», заняв много места, все равно, естественно, не заменил бы оригинала. Поэтому лишь упомянем, что созвучием темы, сюжетной отточенностью, научной проработкой обоснования, насыщенностью содержания и гуманистической направленностью идеи этот роман, пожалуй, более всего соразмерен известному у нас «Концу вечности» А. Азимова.

Кристофер Прист и далее с завидной периодичностью продолжает выпускать по роману каждые два года. Сейчас это профессиональный писатель, который одновременно читает курс фантастики в Лондонском университете (фантастика ныне преподается не менее чем в тысяче университетов и колледжей США, Англии, Канады).

Даже беглое описание творческой биографии Кристофера Приста позволяет заметить, что для него характерен непрерывный поиск, что каждое новое его произведение существенно отличается от предыдущего. Датированный 1976 годом роман «Машина пространства» углубляет эту линию творчества молодого английского фантаста.

Осуществлен дерзкий, неожиданный и для писателя очень рискованный замысел. Ведь любая попытка совместить тобой выдуманный мир с мирами, которые создало воображение такого классика, как Уэллс, неизбежно оборачивается соревнованием талантов.

Правда, и сама литература не чурается проб, сходных с попыткой Кристофера Приста. Речь, понятно, идет не о тех случаях, когда поденщики, в угоду рынку, перехватывая полюбившиеся читателю сюжеты и образы, начинают кропать книжечки, допустим, о «новых похождениях Шерлока Холмса». Такое бывало, но это факт торгашеской морали, а не литературы. Упомяну о другом. В советской фантастике, например, есть повесть о том, как в дни нашествия уэллсовских марсиан некий офицер английской армии предал человечество и стал служить инопланетным агрессорам. Таково сюжетное содержание повести Л. Лагина «Майор Велл Эндрю». Это тоже своеобразная достройка уэллсовской фантастики, дополняющий ее эпизод, который советский писатель удачно насытил жгучим, политически современным осмыслением психологии архипредательства.

Значит, можно!

Но у Лагина это именно небольшая, без покушения на оригинал достройка. Прист же сливает воедино сюжет «Машины времени» с сюжетом «Борьбы миров» и на этой основе возводит самостоятельное здание, которое, хотя и выдержано в стиле уэллсовской архитектуры, но тем не менее остается пристовским. Смысл?

«Восхитительный образчик литературной ностальгии» — так отозвалась о «Машине пространства» лондонская «Санди таймс». Итак, если верить рецензенту, пером автора водила тоска по прошлому. Она подвигла его на огромную и рискованную работу пересотворения миров уэллсовской фантастики.

Действительно, в западном искусстве сейчас ощутимо направление «ретро». Этот «возврат к прошлому» заметен также в стиле одежды, мебели, архитектуры. И если бы роман Приста был только талантливым выражением «ретро» в фантастике, то и тогда он заслуживал бы внимания как своеобразная художественная призма, через которую можно вглядеться в это сложное и неоднозначное явление культурной жизни. Но хотя формальные признаки «ретро» в романе наличествуют, он все же интересен не как образец социально-психологического феномена «тоски по прошлому». Иное, думается, подвигло писателя на эту работу.

Дли начала попробуем вглядеться в самих себя. Кто из нас, особенно в детстве, буйно не пересотворял реалии мира, одновременно достраивая и развивая сюжеты любимых книг? Чье воображение не проигрывало те или иные сцены, не вводило туда новые ситуации, не перемещало героев из одного художественного пространства-времени в другое? Кто помнит эти увлекательные игры фантазии, в ком они не угасли с возрастом, тот легко узнает в романе Приста свое, родное, хорошо знакомое. И отыщет чисто художественный исток его замысла. В этом смысле Прист просто-напросто талантливо закрепил на бумаге ту скрытую игру элементами воображаемых миров, без которой наше сознание уподобилось бы мертвенно отражающему зеркалу.

Итак, странное двойное Зазеркалье Приста, его фантастика в фантастике — самая обычная, если вдуматься, хорошо знакомая нам вещь, хотя об этой творческой особенности сознания мы порой как-то забываем. Возможно потому, что действие кажется сопряженным исключительно с логикой и расчетом, волей и знанием, а подспудная игра воображения часто представляется, чем-то пассивным и личным, меж тем как в действительности именно эта моделирующая возможные ситуации, поступки, решения деятельность сознания (и подсознания!) стоит у истока любого действия, о чем нам неоднократно напоминали многие, включая Ленина, мыслители. Вот почему, в частности, дорог и ценен любой удачный эксперимент, который раздвигает пределы человеческой фантазии. И средства литературы тут играют далеко не последнюю роль.

Но, разумеется, эксперимент эксперименту рознь. На год раньше «Машины пространства» появился роман американского писателя Филиппа Фармера «Вторая записная книжка Филеаса Фогга». Внешне Фармер проделал почти ту же операцию, что и Прист. Достроил, развил, переиначил сюжет жюль-верновского «Вокруг света в 80 дней», ввел в повествование других героев великого фантаста и, опираясь на эту основу, изобразил описанные Жюлем Верном события… как историю схватки за обладание миром враждующих агентов двух звездных цивилизаций! Мало того, в соавторы этой ахинеи Фармер ловко зачислил самого Жюля Верна, который якобы о чем-то догадывался, но, опасаясь истины, лишь рассеял в своих произведениях кое-какие, понятные только вдумчивому человеку намеки. Словом, он, Фармер, лишь выявил в сочинениях Жюля Верна потайное дно… Ну, а дальше уже нетрудно снять маску с благородного капитана Немо, этого в действительности агента инопланетян, который, попиратствовав в море, позже стал — кем бы вы думали? — боссом преступного мира, заклятым врагом Шерлока Холмса, профессором Мориарти.