Машина пространства, стр. 85
И вот наконец, изрядно подавленные пережитым, мы приземлились на Вестминстерском мосту. Мистер Уэллс выключил поле четвертого измерения, и мы вновь вдохнули воздух Лондона, услышали его шумы и запахи.
Запахов было не перечесть: непривычный и неприятный запах осадка, выпавшего после черного дыма, горьковатый металлический — красной поросли, тошнотворно-сладковатый — гниющей плоти, прохладное солоноватое дуновение реки, тяжелый дух от расплавленного летним солнцем гудрона.
А вот что касается шумов…
Над Лондоном висела тягостная тишина. Под мостом чуть слышно плескалась вода, порой к нам доносился треск и шорох красных побегов, в изобилии растущих вдоль парапета. Но ни цокота копыт, ни скрипа колес, ни криков, ни возгласов, ни стука шагов.
Прямо перед нами высился Вестминстерский дворец, увенчанный башней Большого Бена и неповрежденный. Стрелки часов замерли на семнадцати минутах третьего.
Мы сдвинули автомобильные очки на лоб и вышли из машины пространства. Амелия и я остановились у перил, глядя на Темзу выше моста. Мистер Уэллс отошел немного подальше и стал глубокомысленно созерцать поросль, заполонившую набережную королевы Виктории. Во время нашего путешествия по объятому смертью городу мистер Уэллс хранил задумчивое молчание, да и теперь, пока он одиноко стоял, всматриваясь в ленивое течение реки, плечи у него ссутулились, а лицо было исполнено печали.
Амелия взяла меня за руку и на мгновение прильнула к моему плечу.
— Эдуард, какой ужас!..
Я угрюмо пытался уловить вокруг хоть какой-нибудь ободряющий штрих, хоть какой-нибудь намек на жизнь, но повсюду царили опустошение и тишина. Никогда прежде не доводилось мне видеть над Лондоном столь ясное, непрокопченное небо; но можно ли считать это достаточным утешенном, когда в руины повергнута одна из величайших столиц мира?
— Скоро то же самое будет повсюду, — тихо произнесла Амелия. — Мы полагали, что сумеем одолеть марсиан. Мы заблуждались, хоть и умертвили жалкую горстку. Труднее всего смириться с мыслью, что все это — дело наших рук. Это мы с тобой, Эдуард, навлекли на мир такую беду.
— Нет, — отозвался я без промедления. — Нам не в чем себя упрекнуть.
Я ощутил, как напряглась в ней каждая жилка.
— Мы не вправе сложить с себя вину.
— Послушай, — сказал я, — марсиане начали бы вторжение на Землю независимо от того, приняли бы мы с тобой участие в нем или нет. Мы видели, с каким размахом они задумывали свое нашествие. Утешайся тем, что до Земли долетели только десять снарядов. Затеянное тобой восстание помешало чудовищам полностью претворить свои замыслы в жизнь. То, что мы наблюдаем вокруг, ужасно, но, пойми, могло быть еще хуже.
— Наверное, ты прав.
Однако, помолчав некоторое время, она продолжала:
— Эдуард, мы должны, мы обязаны вернуться на Марс. Пока чудовища сохраняют власть над этой планетой, земляне не вправе ни на секунду ослабить бдительность. Чтобы попасть туда снова, у нас есть машина пространства — ведь если удалось смастерить такую машину в спешке, в исключительных обстоятельствах, то можно будет создать и другую, гораздо более мощную, способную вместить, скажем, тысячу солдат. Я ведь обещала марсианскому народу вернуться. Пришла пора сдержать обещание.
Вслушиваясь в слова Амелии, я понял, что обуревавшие ее на Марсе страсти уступили место спокойной решимости.
— Настанет день, и мы вернемся на Марс, — сказал я. — Иного выхода я и сам не вижу.
На время разговора оба мы забыли про мистера Уэллса, но сейчас наш друг-философ повернулся и медленно направился в нашу сторону. Я обратил внимание, что за те минуты, пока он был предоставлен самому себе, в его внешности произошли разительные перемены. С плеч у него точно свалилась тяжелая ноша, глаза сызнова обрели блеск.
— У вас обоих разнесчастный вид! — воскликнул он. — А между тем для этого нет никаких оснований. Мы свое дело сделали. Марсиане никуда не уходили, они по-прежнему в Лондоне. Битва завершена, и мы победили!
3
Услышав столь неожиданное заявление, мы с Амелией в недоумении уставились на мистера Уэллса. А он подошел к машине пространства, поставил ногу на железную раму и, взявшись за лацканы сюртука, повернулся к нам лицом и прокашлялся.
— Это была война миров, — заговорил мистер Уэллс ясным, звенящим голосом. — Наша ошибка в том, что мы воспринимали эту войну как войну разумов. Мы не могли не видеть чудовищного обличья пришельцев, но, завороженные их коварством, отвагой и способностью к осмысленным действиям, относились к ним, в сущности, как к людям. Во всяком случае, поначалу мы и воевали с ними как с людьми — и, естественно, потерпели поражение. Наши лучшие полки были разгромлены, наши города сожжены, дома сравнены с землей. И тем не менее смею утверждать, что марсиане овладели лишь ничтожным клочком планеты. Как только мы немного придем в себя, обнаружится, что под властью чудовищ находится территория не свыше нескольких сотен квадратных миль. Но, повторяю, пусть поле сражения оказалось совсем небольшим, эта была война миров. Прилетев па Землю столь опрометчиво, марсиане просто не понимали, за что берутся.
— Сэр, — вмешался я, — если вы надеетесь на союзников, то где они? К нам на помощь не подоспела ни одна армия, разве что ее тоже разгромили в мгновение ока.
Мистер Уэллс нетерпеливо отмахнулся.
— Я говорю не об армиях, Тернбулл, хотя, дайте срок, они придут сюда, как придут и корабли, груженные зерном, и поезда с товарами первой необходимости. Нет, подлинные наши союзники окружают нас повсюду, но они невидимы точь-в-точь как были невидимы мы в машине пространства!
Я невольно поднял глаза к небу, почти ожидая, что оттуда явится еще одна машина, такая же, как наша.
— Взгляните на красную растительность, Тернбулл! — Мистер Уэллс показал на побеги, вьющиеся в нескольких шагах от того места, где он стоял. — Замечаете, как побелели и сморщились листья? Замечаете, какими ломкими стали стебли? Человечество просто не способно было думать ни о чем, кроме ужасающе злобного разума чудовищ, а тем временем эта поросль вела свою особую войну — войну за существование. Наша почва не давала красным травам нужных им минеральных солей, наши пчелы не опыляли их цветков. Эти растения вымирают, Тернбулл. Точно так же вымрут и марсианские чудовища, если уже не вымерли. Потуги марсиан обречены на провал, ибо разум не в силах перехитрить природу. Подобно тому как марсианские ученые, сотворив чудовищ, нарушили равновесие в природе и тем навлекли на себя возмездие, так чудовища в свою очередь попытались нарушить равновесие жизни на Земле и сами себя погубили.
— Но куда же они подевались? — спросила Амелия.
— Мы их вскоре найдем, — пообещал мистер Уэллс, — но всему свое время. Главная проблема теперь уже не в том, как одолеть врага, а в том, как наилучшим образом использовать трофеи победы. Повсюду вокруг нас — порождения марсианского разума, и ими теперь должны заняться ученые. Подозреваю, что мирные дни прошлого безвозвратно канули в вечность. Боевые треножники и шагающие экипажи, по всей вероятности, коренным образом изменят образ жизни землян. Мы живем на заре нового, двадцатого века, и этому веку суждено стать свидетелем неисчислимых перемен. И все эти перемены будут происходить на фоне новой великой битвы — битвы между достижениями науки и совестью. Марсиане вели такую же битву и потерпели поражение, нам на Земле предстоит ныне вступить в нее!..
4
Мистер Уэллс погрузился в молчание, а мы, обеспокоенные, стояли подле него. Но вот он очнулся, изменил позу, опустил руки. И вновь прокашлялся.
— Наверное, сейчас не самое подходящее время для громких слов, — сказал он, явно смущенный нашим молчанием (а мы действительно онемели от его красноречия). — Сперва надо завершить нашу миссию и найти марсиан. А уж потом я свяжусь со своим издателем и выясню, но захочет ли он опубликовать мои мысли по данной теме.