Машина пространства, стр. 60

За время нашего путешествия мы постепенно привыкли к этому эффекту, возникающему благодаря вращению снаряда вокруг своей оси, но в тот день ощущение было для нас внове. Мы уже настолько приноровились к малой силе тяжести на Марсе, что и в снаряде восприняли ее как нечто само собою разумеющееся; между тем снаряд для того и раскрутили вокруг оси, чтобы ее имитировать. (В дальнейшем я доискался, как увеличить скорость вращения, чтобы подготовить организм к более сильному притяжению Земли.)

Прошло несколько дней, прежде чем «хождение по стенам» утратило для нас новизну. Да и форма кабины управления была чревата занятными сюрпризами. Достаточно было передвинуться по изогнутому полу (или потолку) в направлении носа снаряда, чтобы тем самым приблизиться к оси вращения и почувствовать, как сила тяжести уменьшается. Мы с Амелией нередко развлекались тем, что использовали эту странность для своеобразной гимнастики: подойдя к самой оси нашей кабины и оттолкнувшись, можно было проплыть по воздуху изрядное количество ярдов, прежде чем мягко опустишься на пол.

В общем-то, первые два часа после запуска выдались довольно спокойными, и мы отведали марсианской пищи, пребывая в блаженном неведении о том, что нас ждет.

Когда я вернулся к пульту, то сразу же заметил, что на экране заднего вида показался горизонт Марса. Для меня это стало первым прямым доказательством того, что планета удаляется от нас… точнее, что мы удаляемся от планеты. Обращенная вперед панель по-прежнему воспроизводила лишь тусклую россыпь звезд. Я, конечно же, ожидал, что впереди вот-вот появятся очертания нашего родного мира. Правда, наставники-марсиане предупреждали меня, что хотя выстрел и направит снаряд к Земле, но увижу ее я отнюдь не сразу, так что на этот счет можно было пока не тревожиться. И тем не менее не странно ли, что Земля совсем не появляется на переднем экране, не лежит у нас прямо по курсу?

Поскольку на борту не существовало ни дня ни ночи, я решил установить собственное корабельное время и вытащил из кармана часы, которые, к счастью, все еще шли. Насколько я мог судить, снежная пушка выстрелила в самый разгар марсианского дня, и с тех пор мы летели примерно два часа. Соответственно я поставил свои часы на два часа пополудни, и с этого мгновения они стали корабельным хронометром.

Затем, убедившись, что Амелия занялась ревизией продовольственных запасов, я решил обследовать остальные отсеки снаряда. Тут-то мне и пришлось совершить открытие, что мы на борту не одни…

Я двигался по коридору, прорезающему корпус во всю его длину, когда наткнулся на люк, ведущий в отсек для перевозки рабов. Я было совсем уже собрался пройти мимо — и вдруг буквально окаменел от ужаса. Люк оказался запечатанным! Его грубо заварили по окружности, чтобы дверь не открывалась ни изнутри, ни снаружи. Я прижался к ней ухом, прислушался — и не уловил ровным счетом ничего; если внутри и сидел кто-то, то он или они не выдали себя ни малейшим шумом. Чуть позже я, правда, услышал легчайший шорох, чье-то шевеление, но это могла оказаться Амелия, перебирающая припасы в переднем отсеке.

Я простоял возле люка довольно долго, исполненный нерешительности и дурных предчувствий. У меня не было никаких доказательств, что там, за люком, есть кто-либо… Но, с другой стороны: зачем его запечатали, если еще сутки назад и я и другие проходили здесь беспрепятственно?

Неужели на борту рядом с нами — рабы, которым суждено стать жертвами чудовищ?

Но если так, что же, кто же находится в главном, кормовом отсеке?..

Охваченный страшными подозрениями, я бросился к люку, через который мы попадали к местам хранения подготовленных для нашествия машин. И этот люк также оказался запечатанным! Я замер перед ним, прислушиваясь к ударам собственного сердца. Не в пример первому люку этот был снабжен окошечком со скользящей металлической задвижкой наподобие тех, какие устраиваются на дверях тюремных камер. Я стал отводить ее в сторону, медленно-медленно, опасаясь, что она заскрежещет и привлечет ко мне внимание. В конце концов мне удалось отодвинуть ее настолько, чтобы, прильнув глазом к образовавшейся щели, заглянуть в глубь полуосвещенного отсека. И действительность подтвердила самые худшие мои опасения: там, в каком-нибудь десятке футов от люка, сплющенным тюком распласталось чудовище. Оно лежало рядом со своим защитным коконом, очевидно, выпав из него после запуска.

Я мгновенно отскочил в страхе, что меня заметят. В тесноте коридора я задыхался от безысходного отчаяния, бурно жестикулировал и безмолвно проклинал все на свете, боясь признаться даже самому себе в истинном трагизме своего открытия.

Спустя некоторое время я вновь набрался храбрости, вернулся к смотровой щели и стал разглядывать чудовище внимательнее. Оно лежало ко мне боком, но так, что я видел большую часть его, с позволения сказать, лица. Меня оно вовсе не замечало; присмотревшись, я понял, что с той секунды, когда я впервые взглянул на него, оно не шевельнулось. И тут я вспомнил слова моих провожатых: ведь они говорили, что в полете чудовища подвергают себя действию снотворного.

Щупальца чудовища были сложены, и, хотя оно не смыкало глаз, на глазные яблоки приспустились дряблые белые веки. Во сне оно ни на йоту не утратило своей чудовищности, зато стало уязвимым. Нет, я не испытывал сейчас такой же необоримой ярости, как в том памятном бою, но нисколько не сомневался: окажись дверь открытой, я бы опять мог убить это существо без тени сожаления.

Убедившись, что чудовище не проснется, я отвел задвижку до предела и осмотрел отсек из конца в конец, насколько позволяло поле зрения. Чуть подальше от меня лежали еще три чудовища, все без сознания. Не исключено, что там же, только еще глубже, укрывалось и пятое, просто мне не удалось его разглядеть: отсек был слишком напичкан самым разнообразным оборудованием.

Итак, нам оказалось не суждено стать похитителями, укравшими снаряд из-под носа хозяев. Мы очутились в пилотской рубке корабля, возглавляющего вторжение чудовищ на Землю!

Уж не это ли пытались втолковать нам марсиане в черном перед тем, как мы поднялись сюда? Не это ли хотела скрыть и скрыла от нас Эдвина?

Я решил не сообщать о своем открытии Амелии, памятуя о том, как близко к сердцу принимает она дела марсиан. Узнай она, что на борту чудовища, ей без сомнения сразу пришло бы в голову, что они, скорее всего, взяли с собой и обреченных на смерть рабов, и это могло бы сделаться единственной ее заботой. Меня такое положение вещей, каюсь, не особенно удручало; конечно, неприятно было сознавать, что за металлической переборкой позади нашей кабины заточены мужчины и женщины, которые, когда пробьет час, будут принесены в жертву чудовищам, однако подобная мысль все же не отвлекала меня от неотложных задач.

От Амелии не укрылся мой растерянный вид, и она заметила что-то по этому поводу, однако мне удалось утаить от нее все увиденное. Спал я в ту ночь беспокойно, а один раз, когда очнулся, мне даже почудилось, будто из соседнего отсека доносится тихое заунывное пение.

На следующий день — второй для нас день в космосе — произошло событие, которое сразу свело на нет мои усилия сохранить тайну. Затем последовали происшествия, которые показали, что это просто невозможно.

А случилось вот что.

Я колдовал над панелью, воспроизводившей вид перед носом снаряда, силясь постичь действие устройства, каковое, если мне правильно перевели, наводило нас на «цель». Мне удалось обнаружить, что, если нажать определенные кнопки, на изображение накладывается подсвеченная решетка. Это безусловно отвечало понятию о прицеливании, тем более что в центре решетки светился круг с двумя перекрещивающимися прямыми. Впрочем, кроме самого факта, что на панели появляется решетка и круг, я не понял ровным счетом ничего.

Тогда я переключил свое внимание на экран заднего вида. За время нашего сна панорама Марса претерпела известные изменения. Теперь красноватая планета отдалилась от нас в достаточной мере, чтобы экран вместил ее почти целиком в виде диска, который по-прежнему, из-за вращения снаряда, представал перед нами медленно поворачивающимся вокруг своей оси. Мы смотрели на освещенную сторону планеты — что само по себе вселяло бодрость, ибо путь от Марса к Земле лежит в сторону Солнца, — и картина на экране грубо напоминала Луну, какой мы привыкли видеть ее с Земли за день-два до полнолуния. Само собой разумеется, планета вращалась и вокруг собственной оси, и примерно в середине утра на экране возник исполинский конус вулкана.