Хроники Нарнии (сборник) (другой перевод), стр. 94

Глава пятнадцатая

Аслан открывает дверь в воздухе

При виде Аслана лица у тельмаринов стали как холодная подлива, колени застучали, и многие упали вниз лицом. Они не верили в львов и потому испугались еще больше. Даже рыжие гномы, которые знали, что он придет как друг, стояли разинув рты и не смели говорить. Несколько черных гномов, сторонников Никабрика, начали бочком отходить в сторонку. Но все говорящие звери сбежались к Аслану, они мурлыкали, хрюкали, пищали и повизгивали от восторга, виляли хвостами, терлись о него, почтительно тыкались носами и бегали туда-сюда под ним и возле его ног. Если вы когда-нибудь видели, как котенок выражает любовь большой собаке, которую знает и не боится, вы очень хорошо это себе представите. Затем Питер, ведя Каспиана, протиснулся через толпу животных.

– Это Каспиан, сир, – сказал он. И Каспиан преклонил колени и поцеловал лапу Льва.

– Добро пожаловать, принц, – сказал Аслан. – Чувствуешь ли ты себя достойным принять власть над Нарнией?

– Я… я не думаю, сир, – отвечал Каспиан. – Я только мальчик.

– Хорошо, – сказал Аслан. – Если бы ты чувствовал себя достойным, это бы доказывало, что ты недостоин. Посему после нас и после Верховного Короля, ты – король Нарнии, владетель Кэр-Параваля, император Одиноких Островов, ты и твои потомки, пока продлится твой род. Коронация… Но что это у нас тут?

Перед ним предстала забавная маленькая процессия в одиннадцать мышей – шестеро несли носилки размером с географический атлас. Никто никогда не видел более удрученных мышей. Все были покрыты грязью, а некоторые – и кровью, уши были опущены, усы висели, хвосты волочились по земле, а впереди шагал трубач, играя на тоненькой трубе печальную мелодию. То, что лежало на носилках, походило на мокрый комок шерсти – это было все, что осталось от Рипичипа. Он еще дышал, но был уже почти мертв – покрытый бесчисленными ранами, с раздробленной лапой и забинтованным обрубком вместо хвоста.

– Ну, Люси, – сказал Аслан.

В один миг Люси достала алмазную бутылочку. Хотя на каждую рану Рипичипу нужна была всего одна капля, ран этих было множество, и долгое тревожное молчание стояло, пока она не закончила и главный Мыш не спрыгнул с носилок. Одной рукой он немедленно схватился за рукоятку шпаги, другой расправил усы. Он поклонился.

– Приветствую тебя, Аслан! – прозвучал его тонкий голос. – Я имею честь… – и тут он осекся.

Дело в том, что у него не было хвоста – то ли Люси забыла о нем, то ли лекарство, хотя и заживляло раны, не могло заново отращивать части тела. Рипичип начал осознавать свою потерю, когда кланялся – возможно, из-за того, что это нарушило его равновесие. Он посмотрел через правое плечо. Не увидев хвоста, он вытягивал шею все дальше, пока не повернул плечи и следом за ними все тело. Однако при этом повернулось и то место, из которого должен был расти хвост, так что он снова ничего не увидел. Тогда он снова вытянул шею, заглядывая через плечо, с таким же результатом. Только трижды обернувшись вокруг себя, он осознал ужасную истину.

– Я крайне смущен, – сказал Рипичип Аслану. – Я в полном замешательстве. Умоляю простить за появление в столь неподобающем виде.

– Это тебе очень идет, Маленькое Существо, – сказал Аслан.

– Все равно, – ответил Рипичип. – Если что-то можно исправить… может быть, ее величество?.. – и тут он поклонился Люси.

– Но зачем тебе хвост? – спросил Аслан.

– Сир, – отвечал Мыш, – есть, спать и умереть за моего короля я могу и без него. Но хвост – это честь и слава мыши.

– Я иногда удивляюсь, друг, – сказал Аслан, – почему ты так много думаешь о своей чести.

– Высочайший из всех высоких королей, – промолвил Рипичип, – позвольте напомнить вам, что мы, мыши, наделены столь малыми размерами, что, если бы мы не защищали свое достоинство, кто-нибудь (кто измеряет его в дюймах) мог бы позволить себе неуместное развлечение на наш счет. Вот почему я с таким усердием довожу до общего сведения, чтобы никто – если только он не желает ощутить эту шпагу так близко от своего сердца, как я смогу дотянуться, – не смел говорить в моем присутствии о мышеловках, сырных корках и свечных огарках – никто, сир, будь то самый высокий дурак в Нарнии!

Здесь он очень значительно поглядел на Ветролома. Впрочем, до того всегда доходило в последнюю очередь, поэтому великан даже не разобрал, о чем говорят у него под ногами, и пропустил намек.

– Позволь узнать, а почему твои сопровождающие обнажили мечи? – спросил Аслан.

– С позволения вашего высокого величества, – произнес второй Мыш, которого звали Пичичик, – мы все готовы отрубить себе хвосты, если наш предводитель останется без своего. Позор нам будет носить знаки отличия, которых лишился Верховный Мыш.

– Ах, – прорычал Аслан, – ваша самоотверженность меня покорила. Не ради твоего достоинства, Рипичип, но ради любви к тебе твоего народа и ради услуги, оказанной мне твоим народом давным-давно, когда вы перегрызли веревки, которыми я был привязан к Каменному Столу (с тех самых пор, хоть вы давно забыли об этом, вы и стали говорящими), ты получишь обратно свой хвост.

Аслан еще не закончил говорить, а новый хвост был уже на месте. Затем, по приказу Аслана, Питер посвятил Каспиана в рыцари ордена Льва, а следом уже сам Каспиан возвел в рыцарский сан Боровика, Трама и Рипичипа, назначил доктора Корнелиуса своим лордом-канцлером и утвердил Пухлых Мишек в их наследственном звании маршалов турнира. И все рукоплескали.

После этого тельмаринских воинов под охраной, но без тычков и насмешек, провели вброд через реку, посадили под замок в Беруне и дали им мяса и пива. Правда, на переправе они подняли шум, потому что ненавидели текущую воду так же, как зверей и деревья, однако вскоре с неприятным делом было покончено, и началась лучшая часть дня.

Люси, которая уютно устроилась рядом с Асланом, сперва не могла понять, что затеяли деревья. Сперва она думала, что они танцуют – они и впрямь медленно двигались двумя кругами, в одном справа налево, в другом слева направо. Потом она заметила, как они что-то сбрасывают в центр обоих кругов. Порой ей казалось, что они отрезают длинные пряди своих волос, в другой раз это выглядело, словно они отламывают кусочки пальцев – но, если так, пальцев у них было множество, и это не причиняло им боли. Но что бы они там ни бросали, упав на землю, оно оказывалось хворостом и сухими палками. Затем три или четыре рыжих гнома вышли вперед с огнивами и подожгли кучу, которая затрещала, вспыхнула и наконец загудела, как лесной костер в Иванову ночь. И все расселись вокруг.

Потом Вакх, Силен и менады начали танец, гораздо более неистовый, чем танец деревьев, – не просто пляску радости и красоты (хотя и это тоже), но волшебную пляску изобилия. Все, к чему прикасались их руки, на что ступали их ноги, превращалось в яства – груды жареного мяса, наполнившие рощу восхитительным запахом, пироги пшеничные и овсяные, мед и разноцветный сахар, сливки, густые, как каша, и недвижные, как стоячая вода; персики, абрикосы, гранаты, груши, виноград, землянику, малину – пирамиды, каскады фруктов. Затем появились вина в больших деревянных чашах – темные, густые, как вишневый сок, и светло-алые, как текучее желе, и желтые вина, и зеленые вина, и желто-зеленые, и зелено-желтые.

Для древесного народа приготовили другую пищу. Когда Люси увидела, как Копун Землерой и его кроты отдирают дерн в разных местах (которые указывал Вакх), и поняла, что деревья собираются есть землю, ее слегка передернуло. Но когда она увидела ту землю, которую им подносили, то испытала совсем другие чувства. Деревья начали с роскошного чернозема, так напоминавшего шоколад, что Эдмунд даже попробовал кусочек, однако ему не понравилось. Утолив первый голод, они перешли к земле, какую можно видеть в Соммерсете, она почти розовая. Деревья утверждали, что она легче и слаще. Вместо сыра они ели известковистую почву, а на десерт – мелкий гравий, припудренный тончайшим серебристым песком. Они выпили чуть-чуть вина, и от этого остролисты сделались ужасно разговорчивы, ведь обычно они утоляют жажду большими глотками дождя и росы, благоухающей лесными цветами и с легчайшим привкусом облаков.