Жан Оторва с Малахова кургана, стр. 10

Русские проявляли несокрушимую стойкость, сражению не было видно конца. Настоящими героями стали храбрые африканцы. Исступление кровопролитной бойни охватило всех. Люди безжалостно убивали друг друга всеми возможными способами. Они расстреливали друг друга в упор, всаживали перекошенные штыки, обрушивали приклады, которые разлетались вдребезги. Оставшись без оружия, противники душили, давили, кусали друг друга!

Убитые и раненые покрывали землю жутким ковром.

Вокруг Телеграфной вышки кипел особенно жестокий бой. На вышке развевалось русское знамя, и пока никому не удавалось водрузить на его место французский флаг.

Все, кто брался за это опасное дело, пали, изрешеченные пулями.

Погибло уже человек тридцать, когда лейтенант Пуадевен из Тридцать девятого линейного полка добрался наконец до первой площадки. Он едва успел взмахнуть знаменем своего полка и тоже упал замертво. За ним поднялся на вышку сержант Флери. Его опрокинула пуля, попавшая прямо в лоб. Командир полка зуавов, сжимая одной рукой полковое знамя и указывая другой на верх вышки саблей, до самого эфеса [66] окрашенной кровью, воскликнул:

— Ко мне!.. Ко мне, храбрецы!.. Поднять… Тысяча чертей! Поднять знамя зуавов!

Человек пятьдесят вызвались схватиться за древко и ринуться навстречу неизбежной, но славной смерти.

— Я… господин полковник!.. Я!.. — раздался громоподобный голос, перекрывая пальбу.

— Это ты, Оторва?

— Господин полковник… друзья мои… умоляю вас… ведь я приговорен, вы знаете… и вот я…

— Иди, Оторва! — согласился полковник, протягивая зуаву знамя.

Жан рванулся, но кто-то схватил его за руку, и провансальский голос трубным звуком отдался у него в ушах:

— О, старина!.. Ты, конечно, впереди всех!

— Буффарик!.. Брат мой!.. Вперед, за Францию! — Оторва наклонился и добавил вполголоса: — И за мадемуазель Розу!

Он взлетел по грубо сколоченной лестнице, перепрыгивая через несколько ступенек. Пули свистели со всех сторон, ударяясь о доски, откалывая щепу.

Вот храбрец уже на первой площадке. Пять сотен выстрелов прогремели разом. Жан разразился хохотом, и белоснежный оскал его зубов отчетливо высветился на закопченном лице.

Он закричал во все горло:

— Да здравствует Франция! Да здравствует Франция!..

Под градом пуль молодой человек ловко взбирался дальше.

И вот он очутился наверху, на второй площадке, и его гордый силуэт, освещенный ярким солнцем, отчетливо выделился на фоне небесной синевы. Клики восторга смешались с яростным ревом. Раздался еще один залп!

Французы, которые не сводили с него глаз, замерли в ужасе.

Ударом ноги зуав сшиб древко русского знамени, и оно упало, словно смертельно раненная птица. Потом он развернул французское трехцветное знамя, и вот уже его полотнище забилось на ветру.

— Какой храбрец! — радостно вскрикнул полковник.

Солдаты, столпившиеся у подножия вышки, водрузили свои шапки на острия штыков и замахали ими в воздухе. Послышалось громоподобное «ура». И огонь прекратился, как будто появление французского знамени убило надежду в сердцах неприятеля.

Горнист поднес ко рту горн и затрубил во всю силу своих легких: «Равнение на знамя!» — и все горны, все барабаны дивизии загрохотали и запели, возвещая о победе при Альме! [67]

ГЛАВА 5

Ссора монахов. — Претензии русских. — Союз. — Объявление войны. — Силистра [68] и Варна. — Холера. — В Крыму. — Маршал Франции и русская княгиня. — Шпионка или патриотка. — Кольцо с бриллиантом. — Бокал шампанского. — Переодевание. — Бегство.

В очередной раз Европа была охвачена огнем! Франция и Англия, вступив в союз с Турцией, сражались против России.

Война приняла с самого начала ожесточенный характер. Она обещала быть долгой и кровопролитной. Уже появилось немало победных реляций, исполненных воодушевления и бравады, было произведено немало повышений по службе, но сколько слез, горя, смертей успела принести война. Таковы два лика славы!

Итак, война шла, шла на рубежах Востока, где все было создано для солнца, неги, для жизни сладостной и легкой!

Почему началась эта война? Причина ее — одна странная история, в сущности, не причина, а повод: просто-напросто ссора монахов, столкновение клобуков [69].

А в чем же заключалась настоящая причина? В амбициях России, которая на протяжении многих веков претендовала на Константинополь [70] и Оттоманскую империю [71].

Однако царь Николай I [72] так искусно переплел повод с истинной причиной, так удачно выбрал время и час, к тому же повод был так удобен, а причина так очевидно созрела, что разделить их оказалось невозможно.

Вот эта короткая, но поучительная история.

На территории мусульманской Турции находятся святые места христиан. Святые места охраняются общинами «латинских» (католических) и греко-православных монахов, равными по численности. У каждой из них свои прерогативы [73] и свои права, закрепленные подробным протоколом.

Итак, греки — при этом не будем забывать, что и духовным и мирским главой греческой церкви является российский император, — греки мало-помалу вторглись в права латинян, да так, что тех чуть было не изгнали из одной из самых почитаемых в мире святынь.

На основании ряда договоров Франция на протяжении веков считается официальным покровителем латинских, или католических, монахов. Они потребовали у Франции поддержки. Франция провела расследование и обратилась к султану. Но Россия высказалась в пользу греческих отцов еще более громким голосом и показала зубы.

Турция испугалась и издала фирма?н [74], узаконивший посягательства греческих отцов.

Это решение Оттоманской По?рты [75] заново поставило под видом религиозного соперничества серьезную проблему политических влияний, тем более важную в 1853 году, когда Французская империя только что оправилась после декабрьского переворота [76].

Чтобы укрепить свой престиж и престиж империи, Наполен III был более чем склонен обнажить шпагу. Участники конфликта попытались разрешить его дипломатическим путем, но каждый лишь обострял вопрос, который перерос наконец в европейский.

В то время как дипломаты препирались друг с другом, Россия неустанно вооружалась, а Николай красивыми словами и лживыми обещаниями водил Англию за нос. Он пошел даже на то, что предложил Англии поделить Турцию и передать ей Египет. Именно в ходе этих переговоров русский император в энергической и живописной манере назвал Оттоманскую империю «больным человеком». Словцо это произвело фурор и не забыто до сего дня.

«Больной человек умрет, — говорил он английскому послу, — приготовимся принять его наследство».

Англии хватило благоразумия отказаться от подарка, который был бы для нее по меньшей мере обременительным.

Вопрос о святых местах не двигался с места. Он мог бы быть разрешен в два счета, но Николай умышленно осложнил его решение, направив послом в Константинополь князя Меншикова. Этот единственный в своем роде дипломат, человек заслуженный, но по-солдатски грубый, вел себя весьма беспардонно и для начала публично оскорбил министров султана. Этим он хотел припугнуть Абдул-Меджида [77], правителя нерешительного и слабого, и тот действительно трепетал и медлил.