Хозяйка Рима, стр. 44

— И знаешь, что, — медленно произнес он, — я тебе верю.

Они обменялись взглядами — скорее из чистого любопытства.

Домициан кивнул и потянулся за куском пергамента. Что-то быстро набросав, он поставил внизу императорскую печать и через стол подтолкнул документ к Павлину.

Тот быстро пробежал глазами написанное:

«…тем самым мы признаем трибуна Павлина Вибия Августа Норбана… в знак признания его верности и преданности… и возлагаем на него звание и обязанности…»

Павлин растерянно заморгал. Вернулся к началу документа, внимательно перечитал еще раз.

«…и возлагаем на него звание и обязанности…»

Он оторвал глаза от императорского приказа.

— Цезарь, это слишком высокая честь…

— Мне виднее.

— Но ведь, наверняка, есть другие, у кого…

— Разумеется, есть другие, у кого больше прав на этот пост. И они возненавидят тебя за то, что ты перепрыгнул через их головы, и попытаются на каждом шагу ставить тебе палки в колеса. Безусловно, стоит тебе принять этот пост, как ты наживешь себе сотню новых врагов. Скажи, ты бы хотел им стать?

— Я… конечно бы хотел, но…

— Тогда почему ты пытаешься меня отговорить?

— Я не пытаюсь тебя отговорить, цезарь. Просто мне кажется…

В темных глазах Домициана читалась усмешка.

— Скажи, тебе когда-нибудь говорили, что императору не перечат?

Павлин открыл рот и снова беззвучно закрыл, словно рыба. В ушах стоял оглушительный звон.

— Я не хотел перечить тебе, цезарь. Я просто…

— Отлично, — Домициан протянул руку. — Прими мои поздравления, префект.

Лепида

Я искренне обрадовалась, когда мятеж Сатурнина в Германии сошел на нет. Потому что император из него был бы никакой. Все знали о его любви к мальчикам, и что бы в таком случае оставалось делать мне? Так что я искренне обрадовалась вместе со всем Римом, когда до нас дошло известие, что мятежники разгромлены. Ведь в этом для меня имелась небольшая личная выгода. Домициан вскоре вернется в столицу. Ради такого события я заранее обзавелась новым огненно-алым платьем, украшенным золотой вышивкой, которое обязательно привлечет ко мне взгляд императора.

— Подумать только, твой сын герой дня! — щебетала я за ужином, обращаясь к мужу. Вообще-то мы с ним теперь почти не виделись, каждый обитал в своем крыле дома, и встречались лишь ради соблюдения приличий. Я уже начала подумывать о том, чтобы купить свой собственный дом в более приличной части города. Сколько можно обитать на Капитолийском холме.

— Да, наш Павлин герой, — пискнула Сабина.

— Неправда, моя милая, никакой он не герой. Павлин самый обыкновенный червяк, который только изображает из себя героя, — я одарила Марка улыбкой. — Яблоко от яблони недалеко падает, не так ли?

Муж посмотрел сквозь меня, как будто я была стеклянная. Кроме того, он не стал сообщать мне главную новость. Я узнала ее от Гнея Апика, моего последнего любовника.

— Префект претория? — Я подпрыгнула в постели как ужаленная. — Император назначил Павлина префектом претория?

— Удивительно, не правда ли? Этот мальчишка не намного старше тебя, — Гней ущипнул меня за грудь, — причем до этого он служил лишь трибуном. Да, высокий прыжок для такого юнца, как он!

Префект претория. Один из самых важных постов во всей империи. Глаза и уши самого императора. Верный сторожевой пес, шпион, командующий личной гвардией императора… Неожиданно Павлин сделался одной из самых влиятельных фигур в Риме.

— Марк, почему ты мне не сказал? — потребовала я ответа у мужа, когда вернулась домой.

Этот вредный старикашка даже не поднял глаз от своих бумаг.

— Думаю, ты уже сама все узнала от своих любовников, не от одного, так от другого.

Я надула губки и, громко топая, вышла вон. Как он смеет держать меня в неведении? Новость, подобная этой, способна все перевернуть. Я не собиралась держать Павлина возле себя на привязи после его возвращения в Рим. Однако теперь все сложилось иначе. Потому что теперь он правая рука императора. Он может каждую неделю доставать для меня приглашения в императорский дворец! Если, конечно, он не забыл меня. Впрочем, вряд ли. А если даже забыл, я ему быстро о себе напомню. Может, стоит написать ему письмо? Прямо сейчас?

А может, мне стоит выйти за него замуж? Интересно, возможно ли такое? Как только речь заходит о кровосмешении, в Риме вытаскивают на свет какие-то нудные, допотопные законы!

Мой дорогой Павлин…

ЧАСТЬ 3

ЮЛИЯ

В храме Весты

Почему-то на алтаре пылают два языка пламени. В глазах у меня двоится. Голод. Он подтачивает мои силы. От него в голове возникают видения. Я словно на тысячи миль улетаю прочь от тела, которое так ненавижу.

— Ты стала такая худая, Юлия, — говорит он мне иногда и хмурит брови. Что ж, даже цезарь, и тот не способен иметь все, что захочет. Я ем, когда он мне приказывает, но стоит ему уйти, как я иду в уборную, и меня там рвет. Я не ела уже неделю. Мое тело вскоре исчезнет, превратится в прах.

Моя сводная сестра Флавия пишет мне письма. Даже из такого далекого места, как Сирия, где наместником ее муж. До нее дошли слухи, и теперь она тоже переполошилась. «Дорогая, до меня доходят в высшей степени нелепые слухи, — написала она мне своим размашистым почерком. — Но люди обожают пересуды. Не иначе как наш дядя вновь поднял налоги, коль о нем говорят такие вещи. Но довольно о сплетнях. Как ты себя чувствуешь, Юстина? В последних письмах ты что-то на себя не похожа…».

Юстина. Так ласкового называл меня в детстве отец. Юстина, потому что я была серьезна, как судья. Никто больше не называет меня Юстиной, никто, кроме Флавии, которая сейчас от меня за тысячи миль, и ей лучше не переживать из-за меня.

А вот Марк переживает, что явно не дает ему покоя. У него такой несчастный вид, и, тем не менее он находит время, чтобы переживать за меня.

— Съешь хоть что-нибудь, Юлия. Поддержи свои силы.

Он считает, что я сошла с ума.

— О боги, дитя мое, как ты исхудала, — ужаснулась, глядя на меня, императрица на прошлой неделе. Ее отношение ко мне ничуть не переменилось, императрица — само спокойствие и учтивость. В ее глазах читается нечто вроде сострадания ко мне.

Это из-за дяди? Или она тоже считает меня сумасшедшей?

Когда он уехал в Германию, я немного ела. Но сейчас он возвращается в Рим. Я получила письмо после того, как Сатурнин был убит, и то, что в нем было написано, вмиг согнало последнюю плоть с моих костей. Правда, когда я перечитала письмо, то не нашла в нем ничего, кроме грубоватых комплиментов. Или это я все придумала? Образы в моей голове, они то возникают, то пропадают. Я закрываю глаза, и единственное, что возникает перед моим мысленным взором, — это пламя.

Веста, богиня домашнего очага, попроси Судьбу оборвать нить моей жизни. Потому что голод забирает ее слишком медленно.

Глава 14

Тея

Брундизий, 90 год н. э.

Мой хозяин дороден, лыс, улыбчив и весел. Однако с обеих сторон его рта залегли две глубокие складки, которые, стоит ему рассердиться, становятся еще глубже. И тогда он из безобидного претора превращается в разгневанного судию. Когда я сегодня предстала перед очами своего господина, возлежавшего в залитом солнцем атрие на серебряном ложе, эти две складки были в два раза глубже обычного. Похоже, меня ждет неприятный разговор, решила я.

В нескольких коротких фразах он сказал мне все, что хотел.

— Прости меня, господин, — негромко произнесла я. — Этого больше не произойдет.

— Ты уже не раз говорила это, Тея. Тем не менее все повторяется, раз за разом.

— На этот раз я буду осмотрительнее, мой господин. Обещаю тебе.