Хозяйка Рима, стр. 40

— Я видел сегодня, как ты бился на арене, — вызывающе бросил преторианец. Его лицо раскраснелось. Белый плащ заляпан винными пятнами. В глазах — нескрываемая ненависть. — Поздновато ты ушел с нее, верно я говорю?

— Я все равно победил, — ответил Арий, не отрывая глаз от своего блюда.

— Я поставил на тебя сотню денариев. И если бы ты проиграл…

— Клянусь Юпитером, Павлин! — сияя улыбкой и фальшивыми драгоценностями, губернатор Лаппий приблизился к своему юному родственнику. — Не пугай нашего гостя. Он способен голыми руками разорвать тебя на куски, и никто из нас не сумеет его остановить. — Лаппий подмигнул Арию. — Не обращай внимания на моего кузена, Варвар. Видишь ли, он переживает из-за несчастной любви.

— Она могла бы написать мне, — покачиваясь, пробормотал Павлин, когда рабы помогли ему взобраться на пиршественное ложе. — О боги, ни единого слова! Вероломная стерва!..

— Бедный Павлин, — улыбнулся губернатор. — Будет лучше, если он отправится спать прежде, чем угодит в когти Сатурнину. Этот Сатурнин… губернатор Верхней Германии. Он любит юношей, особенно таких пьяных, как сейчас Павлин. Впрочем, через год Сатурнин уедет отсюда. — Лаппий поправил парик. Гости поедали его глазами, наблюдая, как он разговаривает с великим римским гладиатором. — Ходят слухи, будто о тебе ничего не слышно в Риме, Варвар. Губернаторство Сатурнина заканчивается в конце этого года. Знаешь, Домициан не благоволит любителям мальчиков. Представь себе! Красивенький мальчик в сто раз лучше юной девушки, и в Риме ты не найдешь и горстки людей, которые были бы не согласны со мной. Хотя на этот раз наш император один из них. Стоит вспомнить императора Нерона и его мальчиков! Но теперь наступила новая эра, и типам вроде Сатурнина вскоре будет указано на дверь. — Лаппий ткнул пальцем в сторону высокого лысеющего патриция с осанкой военного, который, нахмурившись, неторопливо попивал вино. — Ему ничего другого не остается, как утопить свои печали в вине и в молодых пьяных мужчинах вроде Павлина. Когда его лишат титула губернатора и это станет главной новостью Рима, ты, Варвар, скажи во всеуслышание, что первым ты услышал ее от меня…

— Ты думаешь, что мне интересно знать, — спросил Арий, — кто правит вашими убогими провинциями?

Улыбка соскользнула с лица Лаппия, но он тотчас заставил себя улыбнуться снова.

— Прекрасно! — жизнерадостно воскликнул он. — Танцовщицы готовы. Они прелестны, не правда ли? Любая из них твоя, бери какую пожелаешь.

Арий снова принялся пить мед, равнодушно наблюдая за тем, как на мозаичном полу извиваются в танце загорелые обнаженные тела. Завтра из Колонии Агриппины он отправится в Таунус [3]. Там его ждет схватка с гладиатором из бриттского племени думнонов, который прилюдно поклялся отправить Варвара к его богам.

Декабрь постепенно перешел в январь. Зима тянулась дальше, все в том же пьяном угаре. Но пьянство и страдания Павлина закончились в одночасье, когда в резиденцию Лаппия дошла тревожная весть: губернатор Верхней Германии Сатурнин поднял мятеж. Более того, он объявил себя императором и, встав во главе армии легионеров и местных племен, двинулся в направлении Колонии Агриппины.

Глава 13

— Значит, теперь Верхняя Германия? — пробормотал сенатор Скавр. — А что потом? Галлия? Испания?

Перешептывания в зале. Обсуждение в Сенате шло своим чередом. О мятежниках никто даже не вспомнил. От Сатурнина отмахнулись как от выскочки, узрев в нем разочарованного старого воина, позади которого шествовала горстка воинственных туземцев, раскрашенных синей краской. Тем не менее после окончания прений в зале заседаний осталось больше сенаторов, чем обычно. Сбившись в кучки на скамьях, они нервно перебирали складки своих парадных тог, украшенных пурпурной каймой.

— Если и Египет отпадет от Рима, нам грозит блокада…

— А поскольку император сейчас в Дакии…

Вновь раздался голос Скавра, тихий и испуганный:

— Думается, нам следует вступить с Сатурнином в переговоры. Нужно умиротворить его. Кто знает, что может случиться дальше? Неужели кому-то хочется повторения Года четырех императоров? Чтобы сенаторы теряли свои места лишь потому, что заняли не ту сторону? Неужели мы…

— Год четырех императоров, — голос, который принадлежал внуку Августа, прорезал гомон голосов подобно острому мечу. Все тотчас обернулись к седовласой фигуре. Сенатор Норбан сидел поодаль от всех, гусиным пером чертя на мраморной балюстраде круги. — Я давно ждал, когда кто-нибудь его вспомнит. Минуло уже двадцать лет, а о нем по-прежнему говорят с дрожью в голосе.

— Тебе легко рассуждать, Норбан, — огрызнулся сенатор Скавр. — Тебе не пришлось спасать свою жизнь, как большинству из нас, когда головы начали падать направо и налево. Что тебе известно об этих ужасах?

— Я знаю, что пока мы здесь говорим, мой сын находится в Нижней Германии, — ответил Марк, задумчиво глядя на свое перо. — Мне также известно, что в его жилах, как и в моих, течет струя императорского пурпура. Мне также известно, что наместник Липпий назначил его неофициальным командующим легионами Нижней Германии — в знак уважения к его имени. Что в свою очередь означает, что когда Сатурнин перечислит тех, кто ему противостоит, имя моего сына будет в этом списке значиться первым.

На минуту в зале воцарилась тишина. Марк Норбан с трудом поднялся на ноги — старый и усталый человек в сенаторской тоге. Лицо изрезано глубокими морщинами, плечи сгорблены под грузом прожитых лет. Однако голос его звучал на редкость громко и звучно, и все, кто до этого испуганно сбился в кучки, обернули к нему головы.

— Год четырех императоров. Год после Нерона, год Гальбы, Отона, Вителлин и Веспасиана. Думаю, многие из нас ясно помнят события этого года. Как, например, я. Гальба конфисковал наши семейные поместья. Отон отправил моему отцу вежливое предложение совершить самоубийство. Вителлий бросил меня в темницу, где я провел три месяца, пытаясь излечить вывихнутое плечо, жадно читая любую книгу, какую только могли тайком передать мне в камеру горстка оставшихся у меня друзей. Я каждый день ожидал, что ко мне подошлют убийцу. Когда же Веспасиан, вступив на трон, решил, что я не представляю для него угрозы, я представлял собой жалкое зрелище — осиротевший, лишившийся собственности, истощенный, искалеченный, один на целом свете, ибо большая часть моих родственников предпочла расторгнуть браки, дабы на них не легла тень моего имени.

Марк устало улыбнулся.

— Так что, да, я хорошо помню этот год. Год алчных узурпаторов, которые убивали, грабили, тянули Рим в пучину произвола. И вот теперь мы смотрим на Сатурнина и думаем про себя, а не получим ли мы нового Отона или Вителлия. Мы бросаем взгляд на Египет и Испанию и задаемся вопросом, а не затаились ли там новые Отон и Вителлий, которые ждут, когда настанет удобный момент заявить о своих притязаниях. Некоторые из нас уже в скором времени начнут подумывать о том, а не пора ли им, пока не поздно, скрыться из Рима. Некоторые из нас уже в скором времени начнут задумываться о том, сможем ли мы обуздать Сатурнина. А некоторые уже сейчас наверняка склоняются к тому, чтобы подыгрывать и нашим, и вашим, чтобы, в случае победы одной из сторон, обезопасить себя. И я более чем уверен, — Марк Норбан обвел взглядом присутствующих, — что некоторые из нас уже подумывают о том, а не дать ли Сатурнину и Домициану возможность уничтожить друг друга, чтобы потом захватить трон самим.

Кое-кто смерил его злобным взглядом.

— Но не будем гадать, ибо это пустое занятие. Думается все же, что никто из нас не хочет повторения Года четырех императоров. По крайней мере, я этого точно не хочу. У меня есть сын, которого я не хотел бы потерять, у меня есть дочь. И если узилище сделало в тридцать три года мои волосы седыми, легко представить себе, что оно сделает со мной в пятьдесят три.