Тайна гибели Лермонтова. Все версии, стр. 47
Еще один важнейший фактор, мешавший нашим предшественникам приблизиться к истине, – уже упоминавшаяся оторванность их писаний от реалий пятигорской жизни лета 1841 года. Конечно, многие данные об этом утеряны. И все же в нашем распоряжении имеется достаточно материала, чтобы сделать «привязку» фактов, взятых из литературы, к реальной топографии Пятигорска и известным данным о тогдашней жизни в нем. Кое-какие поправки такого рода, уже сделанные в предыдущих главах, будут продолжены и в последующих. Это позволит не только точнее представить себе преддуэльные и дуэльные события, но и очистить их от шелухи многочисленных легенд и мифов. Чтобы поклонники великого поэта, а тем более будущие авторы не твердили о досках, походя положенных над Провалом по указанию поэта, о шампанском, закупленном для помирившихся дуэлянтов, о дружбе Лермонтова с братьями Ребровыми, о частом посещении им дома генеральши Мерлини, о бретере Дорохове, имевшем 14 дуэлей, о долгих мучительных часах, которые провел Михаил Глебов под дождем у тела убитого поэта, и многом другом, что порою очень мешает увидеть истинную картину происходившего.
Теперь, с учетом всех этих соображений, мы продолжим выяснение того, что же произошло в Пятигорске 15 июля 1841 года, стараясь приблизиться, насколько это возможно, к фактическому положению дел. Каким образом? Выбирая из всех известных по литературным источникам фактов те, что более всего согласуются друг с другом, с реалиями пятигорской жизни того лета и, конечно, со здравым смыслом, дополняя все это предположениями, основанными на тех же жизненных реалиях и логике человеческого поведения, которая не столь уж изменилась за последние полтора века.
Тут и наступает для читателя время наиболее трудного и ответственного выбора: поверить ли выстроенной и обоснованной нами версии ссоры, дуэли и гибели Лермонтова. Или оставаться в плену разнобоя мнений, легенд и фантазий, сопровождающих традиционный подход к этим событиям. Итак…
Почему все-таки в Пятигорске?
Обратим еще раз внимание на вопросы, которыми задаются обычно в связи с пятигорской трагедией. Что послужило причиной ссоры Лермонтова с Мартыновым? Как эта пустячная, казалось бы, ссора привела к дуэли? Почему поединок кончился смертью поэта? Вопросы эти, как правило, всегда задаются и рассматриваются в единстве, поскольку трагедия, произошедшая в Пятигорске летом 1841 года, выглядит, на первый взгляд, неким нерасчлененным монолитом. Между тем стоило бы каждый из вопросов задавать отдельно, потому что у каждого эпизода трагедии – ссоры, подготовки к дуэли и самой дуэли – имелись и своя причина, и особая интрига, и даже разные действующие лица. В этом мы постараемся убедиться в ходе наших поисков.
Для начала, не касаясь дуэли и обстоятельств, которые к ней привели, попробуем ответить только на один, первый вопрос: что послужило причиной ссоры Лермонтова с Мартыновым?
Тут же мы увидим, что за ним неизбежно следует и другой вопрос: почему эта ссора случилась именно в Пятигорске? И именно летом 1841 года? Ведь и раньше поводов для нее было более чем достаточно. В документальной повести М. И. Давидова «Дело № 37» есть целая глава «Дуэли Лермонтова», где рассматриваются гипотетические возможности гибели поэта задолго до июля 1841 года.
Рассказав о некой практически никому не известной дуэли, которую Лермонтов якобы имел со Столыпиным-Монго из-за своей двоюродной сестры, а также о широко известном поединке с Барантом, автор отмечает:
«С именем Лермонтова связывают еще пять околодуэльных и преддуэльных ситуаций… Преддуэльная ситуация сложилась в декабре 1834 – январе 1835 года между Михаилом Юрьевичем и его другом детства Алексеем Лопухиным. В основе ее лежал любовный треугольник: богатый жених с пятью тысячами крепостных душ Лопухин, петербургская красавица кокетка Катенька Сушкова (предмет детского увлечения Миши) и возмужавший 20-летний корнет Лермонтов…
Лихой армейский офицер Н. П. Колюбакин являлся прототипом Грушницкого в романе „Герой нашего времени“. Но мало кто знает, что Колюбакин-„Грушницкий“, „убитый“ на страницах романа Печориным, в реальной жизни имел возможность отомстить за свой литературный персонаж на дуэли самому автору произведения… Колюбакин в конце 1837 года короткое время служил вместе с Михаилом Юрьевичем на Кавказе. Как-то ему довелось вместе с Лермонтовым и еще двумя офицерами ехать в нанятой повозке до Георгиевска. Вот обстоятельства ссоры и несостоявшейся дуэли в пересказе К. А. Бороздина:
„В числе четверых находился и Лермонтов. Он сумел со всеми тремя своими попутчиками до того перессориться на дороге и каждого из них так оскорбить, что все трое ему сделали вызов, он должен был наконец вылезть из фургона и шел пешком до тех пор, пока не приискали ему казаки верховой лошади, которую он купил в Георгиевске. Выбранные секунданты не нашли возможным допустить подобной дуэли троих против одного, считая ее за смертоубийство, и не без труда уладили дело примирением, впрочем очень холодным“.
Лишь чудом не состоялась дуэль между М. Ю. Лермонтовым и лихим кавказским офицером Р. И. Дороховым при первой встрече их в 1840 году, когда оба они участвовали в экспедиции против чеченцев в составе отряда Галафеева…
Последняя околодуэльная ситуация сложилась у М. Ю. Лермонтова с молодым прапорщиком С. Д. Лисаневичем в Пятигорске в 1841 году.
Как видим, молодой, неуживчивый и бесстрашный офицер и смелый, дерзкий поэт мог закончить свой земной путь даже раньше двадцати шести лет, погибнув совсем не от руки Мартынова…»
Перечень впечатляет. Однако…
Из этого устрашающего списка стоит исключить весьма сомнительную дуэль со Столыпиным, а также ссору с офицерами по дороге к Георгиевску, которая попросту выдумана Колюбакиным, поскольку Лермонтов в 1837 году никак не мог служить вместе с ним, а также – мифическую ссору с Лисаневичем, которого не было в Пятигорске до августа 1841 года. Но даже оставшиеся, вполне доказуемые ситуации, указанные Давидовым, далеко не исчерпывают всех способных привести к поединку. Они в избытке имелись, скажем, в Петербурге, где было несравненно больше, чем в Пятигорске, людей, которые знали бы о ненависти к Лермонтову императора Николая Павловича, существуй она на самом деле, – это если принять версию «заговора».
Хватало и в столице знакомых поэта, которые могли быть обижены шутками и насмешками Лермонтова, – на тот случай, если считать причиной его гибели слишком острый язык или дурной характер. Ведь, как вспоминал однополчанин Лермонтова лейб-гусар А. Ф. Тиран, «то время было очень щекотливое: мы любили друг друга, но жизнь была для нас копейка: раз за обедом подтрунивали над одним из наших, что с его ли фигурою ухаживать за дамами, а после обеда – дуэль…».
И в Москве, где Лермонтов провел не так уж мало времени, подобных обстоятельств тоже было предостаточно. Например, А. В. Мещерский вспоминал такой случай: «…раз я застал у него одного гвардейского толстого кирасирского полковника, служившего в то время жертвой всех его сарказмов, и хотя я не мог не смеяться от души остроумию и неистощимому запасу юмора нашего поэта, но не мог также в душе не сострадать его жертве и не удивляться ее долготерпению». Представьте себе, что однажды пришел бы конец долготерпению полковника. Или «молодого князя», упоминаемого в воспоминаниях Ф. Боденштедта – немецкого поэта и переводчика, увидевшего Лермонтова в ресторане в компании друзей в апреле 1841 года, когда он последний раз ехал на Кавказ: «Я заметил… что шпильки его часто переходили в личности; но, получив несколько раз резкий отпор от Олсуфьева, он счел за лучшее избирать мишенью своих шуток только молодого князя. Некоторое время тот добродушно переносил остроты Лермонтова; но наконец и ему уже стало невмочь, и он с достоинством умерил его пыл, показав этим, что при всей ограниченности ума он порядочный человек».
Заметим попутно, что и с Мартыновым Михаил Юрьевич провел в Москве более двух недель по дороге на Кавказ весной 1837 года. Наверняка их общение не обходилось без шуток и подтрунивания Лермонтова над приятелем, которые тоже могли бы кончиться дуэлью, если бы Мартынов имел к тому желание или повод.