Добыча, стр. 12
– Нет. Думал, ты Бену.
– Нет, он отключился. Спит, как младенец. Как Джейкоб?
– Заснул. И Эпаф с Дэвидом тоже.
– Хорошо. Они хорошо привязаны?
– Более чем. Я два раза проверил.
– Хорошо, – повторяет она. – Хорошо. – Веревка слегка скрипит от ее движения. – Завтра мы отсюда выберемся.
– Думаешь?
– Уверена, – шепчет она. – Я знаю кое-что, чего ты не знаешь.
– Так скажи мне.
– Снег.
– Да ну. Правда?
– Да. Начал идти минут десять назад. Всего несколько снежинок. Упали мне на лицо, я почувствовала, как они щекочут мне нос. Мы, должно быть, ближе к поверхности, чем нам кажется. Снег обычно проникает не очень глубоко.
– Я ничего не видел.
– Думаю, это я не пропустила его вниз.
– Да, твоя бегемотья задница – то еще препятствие.
– Ха-ха, как смешно.
– Нет, правда. Снизу она кажется такой большой, что вызывает полное и окончательное затмение.
Она молчит.
– Была бы она чуть больше, до нас бы и воздух не доходил, – продолжаю я.
Наконец Сисси не выдерживает.
– Прекрати, – смеется она.
– Да что такого. Твоя задница снизу такая большая, что кажется отдельным человеком.
– Ты смотришь на Джейкоба. Ну прекрати, – тихо хихикает она.
Мы замолкаем, но это приятная тишина. Бен и Эпаф похрапывают в унисон. Дыхание Джейкоба щекочет мне плечо.
– Эй, – через несколько минут шепчет Сисси.
– Да?
– Кажется, нам опять дали свет.
– Уже утро?
– Нет, свет серебристый. Должно быть, луна.
Несколько минут она молчит. Я смотрю наверх, но вижу только темноту.
– Вот теперь его действительно много, – произносит она.
– Снега или света?
– И того, и другого. Погоди. – Веревка слегка колеблется, когда Сисси меняет положение. – Отлично, теперь посмотри вверх и скажи, что ты видишь.
Я вижу очертания ее ног, упирающихся в стену на фоне слабого серебристого свечения, которое просачивается вниз. Через этот маленький проход падают и снежинки. Одна из них приземляется мне на щеку. Я поднимаю руку и чувствую капельку воды. Идут минуты, ко мне падают еще снежинки, медленно кружась, серебристые, как частички луны. С моих плеч словно гора падает. Мир становится больше, медленнее, чище, яснее.
– Слушай, можно кое-что спросить? – спрашивает Сисси. Голос у нее ласковый, как лунный свет.
– Давай.
– Когда на нас напали у реки, один из охотников сказал что-то о девушке…
Я молчу.
– Извини, – говорит она. – Я не хотела лезть не в свое дело.
– Нет, все в порядке. Я просто пытаюсь подобрать слова.
– Мне не надо было, это твое…
– Ее звали Пепельный Июнь. Как и я, она жила в столице, притворившись одной из них, – слова слетают с языка быстро, я слишком долго их сдерживал. – Мы были знакомы много лет, не зная, что так похожи. Узнали только несколько дней назад, когда оказались в Институте. Когда нас раскрыли, она пожертвовала собой, чтобы меня спасти.
– Мне так жаль, Джин. Я не знаю, что сказать.
– Я не хотел ее оставлять. Я пытался за ней вернуться. Но у меня не было выбора. Я ничего не мог сделать. Их было слишком много. Возвращаться было бы самоубийством…
– Это правда, – тихо говорит Сисси. – Ты ничего не мог сделать. Я же тоже была там, Джин, я видела эти толпы, гнавшиеся за нами. Ты сделал единственное, что мог, – убежал.
Джейкоб громко стонет мне в ухо. Я понимаю, что слишком сильно его стиснул, и ослабляю захват.
Спустя несколько очень долгих секунд Сисси мягко произносит:
– Ты ничего не мог сделать, Джин.
– Я знаю.
– Мне правда очень жаль.
После этого мы долго молчим. Веревка поскрипывает и затихает.
– Сисси.
– Да?
– Я хочу тебе кое-что сказать, хорошо?
Пауза.
– О чем? – спрашивает она.
– Об Ученом.
– Продолжай.
– Я кое-что от вас скрыл.
– Кажется, я знаю, что это, – говорит она после небольшой паузы.
– Нет, не думаю. Только не это.
– Он твой отец, правда?
У меня отпадает челюсть и летит до самого дна колодца.
– Откуда ты… что?
– Тссс, остальных разбудишь.
– Он тебе обо мне рассказывал?
– Нет, никогда.
– Тогда откуда ты…
– Я видела, как ты двигаешься. Почти так же, как он. Как ты сидишь на земле, вытянув одну ногу, согнув другую и поставив подбородок на колено. Потом у тебя глаза той же формы и того же цвета. Ты думаешь с таким же выражением лица. Ты даже говоришь так же.
– Остальные что-то заподозрили?
– Ха. Они поняли сразу, как мы тебя увидели.
– Не может быть.
Она усмехается.
– Мы, конечно, жили в изоляции, но это не значит, что мы не видим очевидного. – Она опять двигается, и веревка колышется. – Думаешь… он там, наверху?
– На небе?
– Нет там, в конце тоннеля, куда бы он ни вел.
– Хорошо бы. Для меня нет ничего важнее, чем найти его… – я умолкаю, пораженный собственными словами. Но это правда. С того самого момента, как я увидел свое имя на том камне, я почти ни о чем другом не могу думать. – Я дойду до самого края земли, чтобы найти его, Сисси.
Она молчит, будто ждет, что я продолжу.
– Можешь кое-что мне рассказать? – спрашивает она.
– О чем?
– Как это было? Как вы жили? – неуверенно спрашивает она. – У тебя были братья или сестры? Твоя мать была жива? Вы были счастливой семьей? Расскажи, как вы жили среди этих чудовищ.
Минуту я молчу.
– Сестра и мать умерли, когда я был маленьким. Однажды утром они ушли вместе с отцом, а вернулся он один. Их съели. Об этом говорили и годы спустя. О том, как на закате тут прямо посреди города чудом возникла девочка-гепер с матерью. Рассказывали, что девочку сбил экипаж и ей переломало ноги, а мать по глупости осталась рядом. Когда толпа набросилась на них, мать накрыла девочку своим телом. Все было кончено за несколько секунд.
Веревка скрипит.
– Мне так жаль, Джин. Не будем больше об этом говорить.
Мне кажется, что разговор закончен, но неожиданно для себя я заговариваю снова. Сначала сбивчиво и неуверенно, слово, два слова, предложение. Потом словно что-то переключается, слова разгоняются, мысли и воспоминания льются потоком. Мне уже не кажется, что я выталкиваю слова из себя, они выходят сами, это как исповедь, катарсис. Когда я заканчиваю говорить, Сисси молчит. Я боюсь, что она заснула, но слышу ее шепот:
– Жаль, я не могу взять тебя за руку.
Снежинки медленно пролетают мимо меня и исчезают в темноте под ногами.
10
Сисси права. На следующий день мы поднимаемся на поверхность. Выход из вертикального тоннеля оказывается совсем близко. Руки и ноги замерзли и затекли, но льющийся на нас свет согревает и словно смазывает наши суставы теплым маслом. Скоро мы забываем о мозолях на ладонях и кровоточащих пальцах, сосредоточившись на том, чтобы дотянуться до следующей ступени. А потом до следующей. До тех пор пока мы, как новорожденные младенцы, не вырываемся из темной трубы на свет, жадно хватая холодный горный воздух и щурясь от яркого солнца. Мы оказались в зеленой долине. Со всех сторон вздымаются, как узловатые пальцы, отвесные гранитные утесы. Легкая дымка висит над землей, окутывая окружающие деревья; они выступают из тумана как стражи, пришедшие нас приветствовать. Или сказать, чтобы мы убирались.
Над нами вздымается огромный пик. Высокий, гордый, со скалистыми, изрытыми дождем и снегом склонами, он как будто зло щурится на яркое солнце. Или на нас, идущих по его широким плечам. Где-то посреди склона из отвесной скалы вырывается водопад и хрустальной лентой падает на тысячу метров вниз, рассыпаясь облаком брызг. В дымке виднеется радуга.
Мы оказываемся на открытом месте, и холод впивается в наши тела, пронзая до костей. Ветер несильный, но проникает сквозь одежду и кожу, идя прямо к ребрам. Меня сотрясает приступ кашля, и я складываюсь пополам, мокрота разрывает горло и бронхи. Я касаюсь лба. Он горячий, как расплавленное железо. Кажется, что от него может загореться одежда. Земля под ногами наклоняется, движется, гора и небо крутятся вокруг меня, как будто меня подхватила моя собственная маленькая лавина.