Офицер, стр. 24
Троцкий резко обернулся, но в комнате никого не оказалось. «Померещилось», — с раздражением подумал он, снова поворачиваясь к столу. И чуть не вскрикнул от неожиданности: прямо перед ним на столе лежал пистолет. Браунинг.
Даже под страхом смерти Лев Давидович не смог бы объяснить, откуда взялось оружие в кабинете, на его рабочем столе. Чувствуя, как по спине пробежал холодный липкий ручеек пота, он осторожно взял пистолет двумя пальцами, поднес к лицу. Обычный пистолет, у него во время гражданской был такой же.
На вороненом кожухе затвора возник ухмыляющийся рот:
— Ты не узнал меня, миин алт приианд? [45] — спросил браунинг звонким шепотом. — А помнишь, как мы с тобой?..
Что именно они делали вместе с браунингом, Троцкий так и не узнал, потому что за окном вдруг возникла жуткая харя. Она гримасничала, показывала синий распухший язык, вращала огромными глазами без ресниц. Лев Давидович шарахнулся назад, но харя каким-то невероятным образом проникла в комнату и принялась летать по комнате. И тут он вспомнил о браунинге, который так и держал в руке. Торопливо щелкнул затвором, вскинул пистолет…
Хари не было. Нигде. Троцкий оглянулся. Точно пропала. Он взял со стола стакан с уже остывшим чаем и допил его одним длинным глотком.
— В то вгемя, когда пголетагиат задыхается под непосильным игом бугжуазии, — раздался за спиной громкий картавый голос, — товагищ Тгоцкий чайком изволят баловаться! Хогош, ничего не скажешь!..
Обернувшись, Лев Давидович с ужасом смотрел, как из темного угла комнаты к нему шествует мертвый Ульянов. Его набальзамированное лицо не было тронуто тлением, костюм выглядел как новый, но вот глаза… Глаза Ленина были мертвыми и светились слабым гнилушечным светом.
«Какой же он высокий, — пронеслось в воспаленном мозгу удивленное. — Мне всегда казалось, что я выше его…»
Ульянов поднял руки, которые вдруг налились фиолетовым, удлинились и потянулись к Троцкому.
— Хотел вместо меня быть? — шипел мертвый соратник. — А удавленником быть не хочешь?..
Не помня себя, Лев Давидович заорал от ужаса. Отпрыгнул к стене, схватил стул, швырнул его в Ленина. Какая-то страшная фигура в черном балахоне с капюшоном вошла в дверь.
— Что тут произошло? — странный срывающийся то в визг, то в вой голос. — Левушка, что с тобой?
Из-под балахона высунулась рука. Вернее — кости руки. Голые кости, ярко блестящие белым на темном фоне.
— Ты кто? — одними губами прошептал Троцкий. — Кто ты?..
— Я? — удивилось существо в балахоне. — Я кто? Я — твоя жена…
Костяные пальцы отбросили назад капюшон, и Лев Давидович увидел человеческий череп. Череп оскалился:
— Ты меня не узнал?
Теперь к Троцкому тянулись уже костяные пальцы. Неверной рукой он поднял пистолет и нажал на спуск. Закутанный в балахон скелет упал, а Лев Давидович бросился бежать. Выстрелил в каких-то странных разлагающихся уродов, пытавшихся его задержать, потом еще раз — в чудовище с головой собаки и туловищем флоридского аллигатора… Выбежал из дома, но оказался не на деревенской улочке в Норвегии, а в страшном, непонятном лесу, где каждое дерево тянуло к нему свои извивающиеся ветви. Отчаянно закричав, он побежал прочь от этих немыслимых образов, стреляя на бегу, и чувствовал, что убежать он не сможет.
За стеной раздался дикий крик, в котором не было ничего человеческого. Испуганный женский возглас, грохот падающей мебели, неразборчивые голоса. И тут же грохнул выстрел. Один, тут же — второй, а потом выстрелы застучали так часто, как только возможно нажимать на курок. «Блин, да он же так все патроны расстреляет, — подумал Новиков. — Тоже мне — пулеметчик нашелся!..» Но вот прогремела дробь шагов по лестнице, снова крики, пара выстрелов… Ударом ноги в замок Кирилл выбил дверь, выскочил в коридор, огляделся и метнулся к окну.
Осторожно выглядывая из-за края оконного проема — не хватало еще пулю от этого шизика схлопотать! — он видел, как по улице бежит расхристанный человек. Несмотря на холод, он был не только без пальто, но и без пиджака — в одной жилетке и разорванной на груди рубахе. Его волосы развевались на ветру, стекла очков блестели, точно глаза вурдалака. На бегу человек размахивал руками, в каждой он держал по пистолету. «Молодчина, — усмехнулся про себя Новиков. — Второй ствол раздобыл, красавец!»
Тут на улице появились жандармы, бегущие следом. Они что-то кричали, тоже размахивали руками, но оружия пока не доставали. Они почти догнали Троцкого, когда тот обернулся и выстрелил пару раз в преследователей, а третью пулю всадил в окно небольшого домика у дороги.
Судя по реакции жандармов, «демон революции» в кого-то попал, потому что преследователи остановились и, повытаскивав пистолеты, открыли огонь на поражение. Кирилл полюбовался тем, как осатаневшие норвежцы достреливают уже лежащего без движения Троцкого, повернулся к выходу и налетел на Матса Снорсона. Одного взгляда на полицейского было достаточно, чтобы понять: все прошло как надо. Или даже еще лучше.
— Джозайя! — завопил Снорсон, увидев Новикова. — Давай быстро ноги в руки и беги отсюда! Тут сейчас такое начнется!..
— А чего случилось-то? — изобразил недоумение лже-Финн. — Стрельба, вопли… Это чего?
— Да ты что?! Все проспал?! — Матс ухватил Кирилла за рукав и потащил прочь из гостиницы, рассказывая на ходу:
— Этот Троцкий, к которому я тебя водил, с ума сошел! Жену свою застрелил, сына, лейтенанта нашего… Арне в руку ранил. На улице еще кого-то из наших зацепил и старую бабку Кнудсонов — наповал!
— Погоди, Матс, а я-то тут при чем?
— Да ты-то, ясное дело, ни при чем, только попробуй объяснить это важным шишкам из Осло. Арне велел тебя отсюда побыстрее отправить, а уж мы скажем, что никого чужого не было…
Через полчаса, покачиваясь в кабине небольшого грузовичка, везущего в Осло свежую рыбу, Новиков курил, а про себя размышлял: «Вот это — операция! Рассказать кому из наших — не то что не поверили бы — на смех бы подняли! Вовек бы потом не отмыться… Со стороны посмотреть — бешеная везуха, помноженная на бешеную наглость… Ох уж мне эти патриархальные отношения. Здесь не работа — сплошной курорт…»
10
Женщина — слабое, беззащитное существо, от которого невозможно спастись.
Телеграф принес известие о смерти Троцкого. По сообщению иностранных газет, чувствуя неотвратимость суровой кары мирового пролетариата, он покончил с собой. Сама жизнь с суровостью неумолимого судьи подвела черту под его жалкой и подлой жизнью.
В могилу сошел человек, чье имя с презрением и проклятием произносят трудящиеся во всем мире, человек, который на протяжении многих лет боролся против дела рабочего класса и его авангарда — большевистской партии. Господствующие классы капиталистических стран потеряли верного своего слугу. Иностранные разведки лишились долголетнего, матерого агента, не брезгавшего никакими средствами для достижения своих контрреволюционных целей.
Троцкий прошел длинный путь предательства и измены, политического двурушничества и лицемерия. Недаром Ленин еще в 1911 году окрестил Троцкого «Иудушкой». И эта заслуженная кличка навсегда осталась за Троцким.
На процессах над антисоветскими элементами перед всем миром был вскрыт весь предательский, изменнический путь Троцкого: уже с 1921 года он был агентом иностранных разведок, международным шпионом. Троцкий ревностно служил разведкам и генеральным штабам Англии, Франции, Германии, Японии.
Когда в 1929 году советское правительство выслало за пределы нашей Родины контрреволюционера, изменника Троцкого, капиталистические круги Европы и Америки приняли его в свои объятья. Это было не случайно. Это было закономерно. Ибо Троцкий уже давным-давно перешел на службу эксплуататорам рабочего класса.
Троцкий, организовавший злодейское убийство Кирова, Куйбышева, М. Горького, получил достойное воздаяние за интриги, предательства, измены, злодеяния. Опасаясь мести за свои преступления, страдая навязчивой манией преследования, видя в каждом встречном своего возможного палача, он наконец не выдержал. Доведенный до исступления своей звериной злобой, Троцкий застрелил своих жену и сына, ранил трех норвежских полицейских и убил престарелую вдову простого рыбака, потому что даже в глазах этой ни в чем не повинной престарелой женщины ему чудился приговор. Норвежские полицейские, охранявшие Троцкого от возможных покушений, вынуждены были обороняться и застрелили его.
Так бесславно кончил свою жизнь этот презренный человек, отвергнутый собственной Родиной и своим классом, сойдя в могилу с печатью предателя на челе.
45
Мой старый друг (идиш).