Этот бессмертный, стр. 13
– Увидим.
– Возможно.
Мы снова повернулись в сторону оставшихся 90 процентов пирамиды Хеопса/Хуфу. Миштиго опять стал диктовать заметки.
– Лучше, если сейчас вы будете смотреть отсюда, — сказал я. — Наше присутствие в кадре приведет к пустой трате ценного метража. Ведь мы — анахронизмы. Спуститься вниз мы сможем во время перерыва.
– Согласен, — ответил Миштиго, — и я уверен, что встретив анахронизм, я его распознаю. Но я уже увидел здесь все, что хотел. Давайте вернемся в гостиницу. Я собираюсь побеседовать с местными жителями.
Чуть позже он задумчиво сказал:
– Пожалуй, я посмотрю Сахару с опережением графика. Вы еще не начали разбирать все памятники Луксора, Карнака и Долины Царей?
– Пока нет.
– Хорошо. Тогда сначала посетим их.
– Тогда давайте не будем здесь стоять, — сказала Эллен. — Отвратительная жара.
Мы повернули назад.
– Вы действительно думаете так, как говорите? — спросила Диана на обратном пути.
– В моей собственной манере.
– И как же вы думаете о таких вещах?
– По-гречески, разумеется. А потом перевожу на английский. В этом я действительно силен.
– Что вы за существо?
– Озимандия. Взгляните на мои труды, вы, могущественные, и отчайтесь.
– Я не могущественна.
– Сомневаюсь… — сказал я, и когда мы пошли дальше, на той части ее лица, которую я мог видеть, было довольно забавное выражение.
– Хотите, расскажу вам про боадила, — предложил я.
Глава 5
Наша фелука медленно продвигалась по тому ослепительному водному пути, что прокладывает себе река вдоль величественных серых колоннад Луксора. Миштиго сидел спиной ко мне, разглядывая колонны и описывая попутные впечатления.
– Где мы сойдем на берег?
– Примерно в миле отсюда. Так что, может быть, мне лучше все же рассказать вам про боадила.
– Я знаю, что такое боадил. Я же говорил, что изучал ваш мир.
– Хо-хо. Одно дело — читать о нем…
– Но я их и видел. В Земном Саду на Талере их целых четыре штуки.
– Это совсем другое дело — видеть их в бассейне.
– Имея вас с Хасаном на борту, мы напоминаем настоящий плавучий арсенал. Я насчитал три гранаты у вас на поясе и четыре — у него.
– Вам не удастся воспользоваться гранатой, когда он на вас навалится — иначе придется пожертвовать собой. А если он будет хоть немного дальше, то вы в него не попадете. Они слишком быстро двигаются.
Миштиго наконец повернулся ко мне.
– Так что же вы используете против них?
Я залез в свою галабию (здесь я одевался на местный манер) и вытащил оружие, которое всегда стараюсь иметь под рукой, когда двигаюсь этой дорогой.
Он внимательно осмотрел предмет.
– Как это называется?
– Это автомат. Стреляет мета-цианидными пулями — убойная сила при прямом попадании до тонны. Точность стрельбы не очень высокая, но этого и не требуется. Форма заимствована у автомата «Шмайсер», применявшегося в ХХ веке.
– Он не слишком удобен. И что, с его помощью можно остановить боадила?
– Если повезет. В одном из ящиков у меня есть еще пара автоматов. Хотите штучку?
– Спасибо, нет. — Он помолчал. — Но можете рассказать мне о боадиле поподробнее. По правде говоря, я тогда едва на них глянул, к тому же они были почти целиком в воде.
– Ну… Голова вроде крокодильей, только больше. Примерно сорок футов в длину. Может скручиваться в большой мяч с зубами. Быстро двигается и в воде, и на суше — и с каждого бока чертова уйма маленьких лап.
– Сколько именно? — прервал он.
– Мм… — я задумался. — Сказать вам честно, я никогда их не считал.
Секундочку.
– Эй, Джордж, — крикнул я в том направлении, где в тени паруса дремал выдающийся главный биолог Земли. — Сколько лап у боадила? Он встал, слегка потянулся и подошел к нам.
– Боадилы, — пробормотал он, задумчиво ковыряя пальцем в ухе — будто роясь во внутренней картотеке. — Они определенно из класса рептилий — в этом мы уверены. Но вот относятся ли они к отряду крокодилов, подотряду себя самих, или же к отряду сквамат, подотряду лацертилий, семейству неопод, на чем не вполне серьезно настаивает мой коллега с Талера, — тут определенного мнения нет. Мне они чем-то напоминают выполненные до Трех Дней предположительные изображения мезозойского фитозавра — плюс еще бесчисленные лапки и повадки боа-констриктора. Так что сам я склонен относить боадила к отряду крокодилов.
Он оперся о бортик и уставился вниз, на поблескивающую воду.
Я понял, что он не собирается продолжать, поэтому повторил вопрос.
– Так сколько же у него лап?
– Что? Лап? Никогда их не считал. Однако, если нам повезет, то такая возможность представится. В этих местах их полно. У меня был один молодой, но он протянул недолго.
– А что с ним случилось? — спросил Миштиго.
– Его сожрал мой мегадоноплат.
– Мегадоноплат?
– Что-то вроде утконоса с зубами, — объяснил я, — и ростом около десяти футов. Только представьте себе. Насколько нам известно, их встречали всего три-четыре раза. В Австралии. Нашего мы заполучили по счастливой случайности. Вероятно, как вид они не выживут — я имею в виду так, как боадилы. Эти мегадоноплаты — яйцекладущие млекопитающие, и их яйца слишком велики, чтобы такой вид — если это действительно вид — смог выжить в нашем голодном мире. Но, может быть, это всего лишь отдельные мутировавшие особи.
– Может быть, — согласился Джордж, умудренно кивая, — но может быть, и нет.
Миштиго, покачав головой, отвернулся.
Хасан наполовину распаковал своего робота-голема и теперь развлекался его настройкой. Эллен наконец бросила краситься и лежала на солнце, равномерно поджариваясь. Рыжая и Дос Сантос на другом конце фелуки плели очередной заговор; эти двое никогда не встречались просто так, они вечно что-то замышляли. Наша фелука медленно продвигалась по тому ослепительному водному пути, что прокладывает себе река вдоль величественных серых колоннад Луксора, и я решил, что пора направить ее к берегу и взглянуть, что новенького среди гробниц и разрушенных храмов.
Следующие шесть дней были одновременно ничем не примечательными и незабываемыми, наполненными чрезвычайной активностью и, можно сказать, уродливо-прекрасными — таким может быть цветок с нетронутыми лепестками и темным пятном гнили в середине. Вот так…
Миштиго, должно быть, проинтервьюировал каждый каменный столб вдоль четырех миль знаменитой дороги в Карнак. И при дневном свете, и ночью при свете фонарика мы лазали по руинам, пугая летучих мышей, крыс, змей и насекомых, а веганец монотонно бормотал в диктофон заметки на своем монотонном языке. По ночам мы становились лагерем в песках, монтировали по периметру двести метров электропровода и выставляли двух часовых. Боадил — холоднокровное животное; ночью температура опускалась, так что опасность, грозившая нам извне, была не слишком велика.
По ночам лагерь освещался огромными кострами, поскольку веганец хотел, чтобы условия были первобытными, — должно быть, для создания нужной атмосферы. Наши скиммеры остались южнее. Мы долетели на них до места, которое я знал, и оставили их там под охраной Управления, а сами наняли фелуку для задуманной экскурсии — мы должны были проплыть из Карнака в Луксор параллельно пути Божественного Царя. Так захотел Миштиго. По ночам Хасан либо практиковался в обращении с ассегаем, который он выменял у одного здоровенного нубийца, либо, голый по пояс, часами боролся со своим неутомимым големом.
Голем был достойным противником. Хасан установил его на силу, вдвое превышающую силу среднестатистического человека, и на пятьдесят процентов увеличил скорость реакции. Память голема хранила сотни борцовских захватов; блок управления теоретически должен был не допустить, чтобы голем убил или покалечил своего противника — все это за счет чувствительных хемоэлектрических нервоаналогов, позволяющих с точностью до унции определить величину усилия, необходимого, чтобы сломать кость или порвать связку. Голем был ростом примерно пять с половиной футов и весил около двухсот пятидесяти фунтов; изготовленный на Бакабе, он стоил очень дорого. Он был воскового цвета, с карикатурными чертами лица, а мозги у него помещались где-то пониже того места, где был бы пупок — если бы у големов были пупки, — чтобы уберечь его мыслительную начинку от приемов классической борьбы. Несмотря на все это, несчастные случаи возможны.