Глаза Мидаса-младшего (ЛП), стр. 4

— Нам придется обойти кругом, — сказал Кевин. — По восточному склону лезть куда легче.

— Ты ненормальный, — вздохнул Джош. — Кто-то должен сунуть руку тебе в ухо и отвесить хороший шлепок твоему креветочному мозгу.

К подножию утеса слетел холодный ветер, и мальчик поднял голову. Кевин увидел в глазах друга растущее беспокойство. Тот не был склонен волноваться, но в тех редких случаях, когда находилось что-то, стоящее его волнения, он сходил с ума от беспокойства.

— Люди умирают, пытаясь покорять горы, — сказал Джош. — Медведи откусывают им головы, падальщики выклевывают им глаза. Имей это в виду.

— Я не сдамся.

Мальчик застегнул последние несколько сантиметров молнии на куртке, борясь за самые крохотные частички тепла:

— Тебе страшно, Кевин?

— В жизни не было страшнее, — с улыбкой отозвался тот. Кевин Мидас никогда не думал, что бояться может быть так прекрасно.

3. На границе дня и тени

Как может сказать вам каждый, кто занимался скалолазанием, большая часть самых важных уроков усваивается в первый раз. Среди уроков, извлеченных сегодня Кевином и Джошем, было пять самых важных:

1. Горы имеют свойство быть ощутимо выше, чем кажется на первый взгляд.

2. Слухи о твердости гранита ни капельки не преувеличены.

3. Если на склоне горы растут деревья, он вовсе не обязан быть пологим.

4. Фонарик совершенно бесполезен, если у вас нет штабеля батареек. Все это складывалось в самый важный урок: 5. Никогда, никогда не пытайтесь залезть на гору среди ночи. Но ничто из этого не могло остановить двух друзей.

Им потребовалось больше часа, чтобы обогнуть гору и найти место, откуда можно было начать восхождение. Еще через час фонарики отбрасывали на землю лишь едва различимые бурые пятна и совсем не помогали находить дорогу.

К середине ночи, когда у них остался только лунный свет, мальчики начали оступаться. На их ногах, невзирая на джинсы, появлялись царапины и синяки, а подошвы «Найков» трескались и лысели быстрее, чем мистер Киркпатрик.

А еще друзей не покидало чувство, что они здесь не одни.

Поскольку ничто, кроме звуков ночного леса и монотонного стука собственных ноющих подошв, не занимало его внимания, богатое воображение Кевина начало изобретать всевозможные ночные ужасы, какие только водятся в горах. Слева был йети, справа — горные львы, а сверху шуршали крыльями летучие мыши. Естественно, вампиры. Причем непременно большие, такие, что могут нависнуть над вами и выпить всю кровь за несколько секунд, как пираньи способны мгновенно умять лошадь. «И падальщики выклюют нам глаза», — подумал мальчик.

Кевин знал, что Джош думает примерно о том же, но никто из них не произносил этого вслух. Если не обсуждать своих страхов и продолжать путь, все будет в порядке. Чем дольше друзья шли, тем сложнее было повернуть назад — за спиной раздавалось слишком много страшных звуков.

Спустя, казалось, вечность деревья начали редеть и наконец сменились колючими кустами и зазубренными камнями. Луна, как тыква, висела на горизонте, а на противоположном краю неба несмело обозначился рассвет. Было около половины шестого, когда мальчики отважились передохнуть на плоском гранитном плато.

Кевин взглянул на вершину горы, выбивая песок и камешки из своих безнадежно испорченных кроссовок. Было еще далеко.

— Я даже не знаю, кто глупее, — сказал Джош. — Ты, потому что додумался до этой дурацкой затеи, или я, потому что пошел с тобой.

Друг прислонился к холодному камню, пытаясь восстановить дыхание:

— Мы почти добрались, — сказал он. Восход меж тем не терял времени. Кевин уже видел нечеткую красную полоску там, где взойдет солнце.

— Ты знаешь, я подумал, — сказал Джош, — может быть… если на восходе здесь что-то произойдет, вдруг нам не нужно этого видеть?

— Мне казалось, ты в это не поверил.

— Я и не верю. Но все же…

Кевин представил себе, что может случиться. Их волосы поседеют. Они навеки ослепнут. Без чего-то шесть утра, после бессонной ночи, можно было поверить почти во что угодно.

— Не-а, — протянул мальчик. — К тому же, если бы нам нельзя было здесь находиться, что-нибудь уже остановило бы нас.

— Ты хочешь сказать, убило бы, — поправил Джош.

Тут они снова это услышали, четче, чем раньше: мерный топот ног и тяжелое дыхание — как животное, огромное четвероногое животное. Друзья замерли и вгляделись вниз, в темноту.

Прежде, чем они что-либо увидели, Кевин почуял тошнотворно-сладкую вонь гниющих фруктов. Он немедленно определил животное по его запаху:

— Это Бертрам!

В тридцати с чем-то ярдах внизу раздался далекий удивленный голос:

— Кто тут?

Теперь мальчики видели — их было двое. Хэл и Бертрам осмелились вдвоем забраться на гору и теперь смотрели на двух друзей с отвисшими до колен челюстями.

Бертрам сжал кулаки и стиснул свои ослиные зубы:

— Мидас! Если вы с Уилсоном доберетесь до вершины раньше нас, вы покойники!

Кевину этого хватило:

— Пойдем! Шевели задницей! — Мальчик практически потащил друга вверх по склону. Это был их поход, и лучше было умереть, чем позволить хулиганам себя обойти.

Вершину, прежде столь далекую, теперь, казалось, можно было потрогать рукой. Гора кончалась острым пиком, похожим на ведьминскую шляпу, но самая верхушка была плоской и, похоже, достаточно широкой, чтобы кто-то мог на нее встать.

«Этим кем-то буду я!» — думал Кевин, снова и снова поднимая свои гудящие ноги, забираясь все выше и выше.

Кусты, за которые можно было цепляться, кончились, остались только острые камни. Бертрам вопил: «Трупное мясо, вот вы кто!»

Мидасу было наплевать. Его бил озноб, а кончики пальцев начинали чесаться. Он и вправду залез на гору! Усталость и страх вдруг куда-то пропали. Осталось только желание коснуться вершины Гномона. Он наклонялся, чтобы помочь другу, а тот подсаживал его, если впереди было не за что ухватиться. Мальчики были идеальной командой, и теперь нетерпение переполняло каждого из них. Кевин еле отстоял свое право идти первым.

— Если мы это сделаем, — сказал друг, — сразу войдем в легенды. Всю жизнь в героях будем ходить.

Хулиганы сокращали дистанцию, вися у Джоша на хвосте, крича и переругиваясь: каждый винил другого в том, что они шли слишком медленно.

Четыре мальчика приникли к скале в самой крутой части спуска, и Кевин впервые увидел, какой высокой и опасной была гора. Стоит ноге соскользнуть — и он, пролетев несколько сотен футов, упадет на острые камни. Страх только усиливал его энтузиазм. Видели бы сейчас родители своего сына — их бы удар хватил. Кевин рассмеялся бы, но никак не мог восстановить дыхание.

Алый горизонт расцвел ярко-синей полоской восхода, и ночь улетела прочь с завывающим ветром, налетевшим на мальчиков, когда они покоряли последние несколько футов Божьего Гномона. Солнце иногда выглядывало из-за горизонта, обозначая границу дня и тени. Хулиганы ползли гуськом прямо за Джошем и оставили попытки залезть первыми. Теперь им достаточно было залезть, и точка. Внешний мир как будто исчез, остались только четыре скалолаза и нечеловечески крутая гора.

Ветер пробирал Кевина до костей, бил его усталое тело. Он дул ему в лицо, так что слезились глаза. А сверху облака меняли форму и летели быстрее, чем мальчик когда-либо видел.

Он поднял правую руку, изо всех сил вытягивая ее вверх, и наконец, после восхождения длиной в целую ночь, кончики его пальцев коснулись плоской вершины Божьего Гномона. Кевин поднял левую руку и подтянулся, чтобы оглядеть вершину.

Когда глаза искателя приключений поравнялись с верхушкой Гномона, первые лучи солнца ударили из-за горизонта, с каждой секундой все набирая мощь. Они упали на его спину, согревая закоченевшую шею. Яркий свет заставил тень кудрявой белокурой головы Кевина пересечь гладкую, как поверхность стола, вершину Божьего Гномона. Да, она была похожа на маленький, круглый и гладкий каменный стол, не больше трех футов в ширину.