Перфекционистка из Москвы, стр. 41

Глава 21

Но мы увиделись гораздо быстрее, чем я думала. Он позвонил на следующий день и попросил помочь выбрать ему новую куртку. «Суразную», как он выразился. Я согласилась.

– Куда делся твой BMW? – спрашиваю я, усаживаясь на переднее сидение потрепанной Лады.

– Оставил папе. А эту друг одолжил, пока на свою не заработаю.

– Значит ты не передумал.

– Никогда!

Он нажимает на газ, машина ревет, и мы направляемся к Ленинградке. Несмотря на потрепанный внешний вид, «Лада» мчится, как на настоящих гонках. Светофоры, скопления машин, дома, люди, остановки… Всё мелькает, как в беспокойном сне. Мы едем молча. Я держусь за сидение и очень боюсь. Перед съездом на Ленинградку он тормозит в нескольких сантиметрах от другой машины. Я испуганно смотрю на него.

– Не волнуйся. Мой друг – стритрейсер. Машина у него, что надо, – Алексей гладит руль, как старого доброго коня, и гонит дальше.

Я отворачиваюсь к окну и закрываю глаза. Мне не хочется смотреть на него. Мне неприятно быть рядом с ним. Не из-за угрызений совести, не из-за неловкости от вчерашнего безответного поцелуя. Я прошу не ехать так быстро. Он не слышит. Он обгоняет машины справа и слева, резко тормозит, разгоняется, заставляя двигатель реветь, как загнанного раненого зверя.

Я вдруг отчетливо понимаю, что всё решится сегодня. По напряжению в руках, обхватывающих руль, по той ярости, которую он выплескивает на дорогу, по резким ироничным репликам, которые он выдает за шутки. Сегодня он скажет, что вынужден исчезнуть из моей жизни. Потому что я когда-то сделала такой выбор. Потому что так будет лучше для всех.

Скрипят тормоза, меня бросает вперед.

– Не рассчитал. Извини… – говорит он сухо и снова давит на педаль газа.

Я молчу и поправляю ремень безопасности, который больно врезается в плечо. Мы продолжаем наш рваный путь, пока Алексей не паркует машину у большого торгового центра.

– Вот и всё, – он медленно выходит из машины, переходит на мою сторону и подаёт руку.

Мы мотаемся от одного бутика к другому: смотрим, меряем, качаем головой и идем дальше. Нам хорошо. Почти также хорошо, как было тогда на ковре в родительской спальной за пазлами. Мы придираемся к каждой лишней застежке, к каждому неровному шву. Мы делаем всё, чтобы продлить этот день, хоть на минуту, хоть на секунду. Через два часа подходящая куртка всё же находится.

– Домой? – спрашивает он, облачившись в новый наряд.

Я покорно киваю.

На обратном пути Алексей уже не так суетится на дороге. Он задумчиво вглядывается вдаль и жмет на педаль газа. У поста ГИБДД перед МКАД нас останавливают.

– Инспектор Гущенко, – постовой с хитрыми глазками прикладывает руку к голове. – Ваши права и документы на машину, пожалуйста.

Алексей открывает бардачок и принимается искать что-то под ворохом бумаг.

– Побыстрее, пожалуйста! – тон инспектора перестает быть вежливым.

– Сейчас-сейчас, – отвечает Алексей. – Я куда-то задевал доверенность на машину.

Несколько листков выпадают из бардачка и, миновав мои колени, опускаются на пол. Алексей передает найденные документы и хочет собрать выпавшие бумаги.

– Я положу обратно, не волнуйся, – я мягко, но настойчиво отодвигаю его руку от моих ног. – Инспектор тебя зовет. Я уберу, не волнуйся.

– Прошу выйти из машины и пройти для составления протокола за нарушение скоростного режима на дороге, – приказывает инспектор.

Алексей тревожно косится: сначала на бумаги, которые я стопочкой сложила на коленях в руках, потом на инспектора.

– Неподчинение требованиям сотрудника ГИБДД может иметь для Вас гораздо более серьезные последствия, чем ссора с Вашей девушкой, – говорит инспектор и лезет в карман за рацией.

– Я не его девушка, – поправляю инспектора я.

– Вашему молодому человеку это не поможет, если он будет продолжать сидеть. Не желаете ему потом передачки в каталажку носить? Поторопитесь.

– Иди же, чего ты ждешь? – не выдерживаю я.

Алексей вздыхает и нерешительно выходит из машины.

– Куда прикажете?

Инспектор машет черно-белым жезлом на будку ГИБДД.

Я провожаю его взглядом, даже машу и подбадривающе улыбаюсь, уверена, что ни при каких обстоятельствах не буду смотреть в эти бумаги, которые Алексей мне не хотел показывать. Я просто положу их в бардачок и спокойно подожду. А пока просто посмотрю в окно – в ту сторону, куда ушел Алексей. Сквозь стекло будки видно, как он что-то терпеливо объясняет инспектору. В противоположном окне непрерывным потоком мчатся машины.

Какие у него могут быть секреты? Письма от любовницы? Жены? Или друга? От пришедшей в голову мысли у меня на секунду перехватывает дыхание. Как же мне это раньше в голову не пришло! Красивый, обходительный, неженатый. Да он же гомосексуалист! Поэтому и интереса у него ко мне не возникло, и со Светой ничего не получилось. И куртку решил новую купить. Они ведь в своей тусовке безвкусицу не приемлют! А говорить он не хотел, чтобы не спугнуть – девушки ведь разные бывают. Он же не знает, что я, например, ничего против таких природных отклонений не имею. Понимаю и сочувствую тем, кому так не повезло в жизни. Это не помешает нашей дружбе. Общаться ведь нам никто не запрещал. Возможно, даже на мою долю выпадет вылечить его от этой гадкой болезни, как он вылечил меня! И нечего тут стесняться! Я же ему показывала результаты психологического тестирования, хотя вначале тоже не хотела. С уверенностью врача, ради спасения пациента роется в его сумке, чтобы найти лекарство, вызвавшего отравление, я открываю первый лист и сразу понимаю неверность моего предположения. Остановить, однако, в этот момент меня уже ничто не может.

В правом верхнем углу напечатано стандартным компьютерным шрифтом Times New Roman «Приложение № 4», чуть ниже приведена схема «Негативные последствия перфекционизма» с несколькими стрелочками к словам «тревога», «беспокойство», «недовольство собой», «самокритика», «угрызения совести», «поведение избегания, паралич», «дефицит личных отношений», «ссоры с родителями». На следующем листе – схема под названием «Терапия» со стрелочками «повышение самооценки», «смена критики на похвалу», «принятие ответственности за собственную жизнь»… Что это? Я открываю бардачок и вытаскиваю всю правду на колени. На первом листе жирными большими буквами напечатано «Диплом» на тему «Перфекционизм как причина депрессивных состояний» студента пятого курса психологического факультета Алексея Вишневского.

В ушах начинает звенеть. В фильмах обычно в такие минуты женщины закатывают глаза и падают в обморок, но я, понимая, что всё равно никто этого не заметит, продолжаю сидеть. Ватными, слегка подрагивающими от волнения пальцами кладу бумаги обратно в бардачок, стараясь прийти в себя. Алексей уже спешит к машине.

Открыв дверь, он что-то весело рассказывает про инспекторов, но я ничего не слышу. Я вжимаюсь в сидение и желаю только одного – оказаться побыстрее дома. Мое воображение уже рисует душераздирающую сцену прощания. Я открываю дверь машины и говорю ему: «Прощай, психолог!». Нет, так он не догадается, что я всё знаю. Скажу по-другому: «Прощай, психолог! Как ты мог?» Нет. Получается, что я попрощалась, но не уверена в этом, и снова начинаю диалог. Открою дверь, чтобы не возникло желания остаться, опущу одну ногу на землю и скажу: «Прощай!». Тут же выйду из машины и с силой захлопну дверь. Он всё поймет. На этом в нашей игре будет поставлена жирная точка. Никаких обсуждений, никаких упреков, никаких разбирательств. Если ему что-то будет не ясно, у него еще будет возможность догнать меня у подъезда.

Алексей тормозит, выключает двигатель и поворачивается ко мне.

– Вот мы и приехали, – голос его звучит сдавленно.

Я выглядываю в окно. Осеннее солнце слепит. Я тянусь к ручке, чтобы выполнить запланированное.

– Подожди, – слышу я его низкий, бархатистый голос. Он кладет свою руку на мою – конечности мои словно наливает свинцом. Я не могу сдвинуться с места. – Я хотел тебя поблагодарить за помощь. Большое спасибо.