Перфекционистка из Москвы, стр. 32
Алексей показывает на парусник из пазлов под стеклом, висящий над кроватью.
– Ах, вот где его папа схоронил! – я улыбаюсь, завидев своё сокровище. – Это мы с ним собирали. Вообще, это мое хобби было в отрочестве. Папа мне иногда помогал.
– Я в детстве был лучшим по сбору пазлов, – Алексей бьет себя рукой в грудь. Он неотрывно смотрит на картину. – Этот парусник – настоящая головоломка, но уверен, что мне пары часов хватило бы.
– Да неужели! Мы с папой тогда целую ночь корпели!
– А давай попробуем! Время у нас еще есть.
Я киваю. Мы аккуратно снимаем рамку, высыпаем содержимое на старый ковер, перемешиваем пазлы и начинаем: сначала сортируем их по цветам, потом по форме. Углы, бока картины, легко опознаваемые части, коими являются отдельные снасти корабля и мачта, даются просто. Затруднения начинаются, когда очередь доходит до парусов, неба и облаков. Пазлы подходят в трех местах одновременно, потом вдруг находится четвертое место – единственно правильное, после этого приходится переставлять целые фрагменты картинок. Мы делим пазл на фрагменты, и работа у нас спорится. И кто говорит, что я не создана для команды? Мы – настоящая команда. Он начинает, я подхватываю. Он затрудняется, я помогаю.
В какой-то момент мы заходим в тупик, без сил падаем на ковер и долго-долго молчим, глядя в потолок. Мы ждем вдохновения. Он ждет, а я бесстыдно мечтаю о нас – о том, как мы могли бы здесь лежать, спрятавшись под ватное одеяло родителей, обессиленные от любовных игр и охватившего нас возбуждения. Я тихонько тяну руку к его раскрытой ладони, но в этот самый момент он вскакивает и восклицает: «Эврика!» Я мысленно благодарю его за то, что он в очередной раз не дал мне убедиться в собственной трусости – я бы никогда не решилась взять его руку!
Я тоже вскакиваю, поддерживая его командный клич и усердно ищу вместе с ним нужную деталь.
– Мы – отличная команда! – говорит он. – Голова у тебя варит, что надо!
Ах, если бы он знал, что варит моя голова. Я с нежностью смотрю, как он выбирает из небольшой горки пазлы, держит их в руке, сдвигает брови и напряженно вглядывается в картину. Я поджидаю момент, когда он в досаде бросает пазл на ковер, и тянусь за другим, чтобы как бы невзначай прикоснуться к его руке. И какое счастье, что пазлы были всё не те, не те… Мой парусник несет меня по волнам. Вокруг тихо, только волны шумят за бортом. И стук в дверь. Мама с папой.
– Мы тут наш парусник собираем, – сбивчиво лопочу я, поднимаясь с ковра.
– Мы так и подумали, поэтому вам не мешали, – отвечает мама, бросая мимолетный взгляд на заправленную кровать.
Как она может нас в таком подозревать?! Не думает же она, что мы бы занялись любовью в родительской кровати, в комнате с дверью без замка!
– Когда последняя электричка? – спрашивает Алексей.
– Через двадцать минут, – отвечает папа, показывая блестящий циферблат командирских часов. – Успеете, если под платформой… Только аккуратнее…
– Тогда нам нужно поторопиться. – Алексей неуверенно поднимается, не отрывая глаз от парусника. – Жаль, не успели до конца собрать.
– Быстрее, – тороплю я. – Я не собираюсь лезть под платформой.
– И не ужинали толком, и чаю не попили, – причитает мама. – Оставайтесь здесь ночевать – места всем хватит.
Я изумленно смотрю на мать. Что она выдумала? Женщина, которая на версту не подпускала ко мне мужской пол, кроме нашего кота. Женщина, которая не отпускала меня на вечеринки, если там не было «проверенных» взрослых для присмотра за молодежью. Она не хотела меня отпускать жить с Вадимом без штампа в паспорте. Теперь она предлагает остаться переночевать молодому человеку, которого видит первый раз в жизни?!
– Конечно! Оставайся! – я гостеприимно улыбаюсь Алексею.
– Можем и нашу комнату гостям предоставить, – папа тут же проседает под нашим с мамой многозначительным взглядом и тут же поправляется, – чтобы пазл дособирать, конечно. А мы с мамой на диване в гостиной расположимся.
По-моему, в моих родителей вселились инопланетяне! Причем очень либеральных взглядов!
– Пусть уж они сами решают, – приходит в себя мама. – Мы всё равно до двенадцати сегодня не ляжем. По телевизору фильм будут показывать.
– Какой? – непонимающе смотрит на нее папа.
– Интересный, – по слогам произносит мама, щипая его за поясницу.
– А, я видел в программе. Еще подумал: какое интересное название у фильма!
Он смеется и спешит за мамой, оставляя нас наедине.
Глава 17
Света сгорала изнутри. Ни один мужчина еще не отвергал её в такой грубой форме. Никто не оставлял её посреди ночи одну. Она всегда думала, что это прерогатива женщины: говорить «да» или «нет», отталкивать или приближать. Мужчина был всегда согласен априори. По крайней мере, если поехал к ней домой, если пил с ней вино, говорил весь вечер по душам, если согласился остаться переночевать. Ведь она ни к чему его не принуждала. Она всё время ждала, когда он сделает первый шаг. И он его делал: в машину, из машины, к ней домой. Он ответил на её первый поцелуй, он обнимал её и еле сдерживался, чтобы не овладеть ею там, под тесным покрывалом на диване. Он был взволнован и возбужден. А потом вдруг вскочил, как бешеный, оделся и ушел.
Лучше бы он дал ей пощечину, оттолкнул, бросил после её первой попытки, а не доводил до исступления своими поцелуями. Она, изнемогая от желания, шептала ему на ухо о том, что обожает его, что мечтала об этом моменте с их первой встречи, что больше не может терпеть. Она открылась ему, а он плюнул ей в душу и ушел. Трус!
Три дня она кипела, изливала на него мысленные помои, клялась, что больше никогда не будет звонить ему, чтобы не бередить собственные раны. Потом ей ужасно захотелось его увидеть и высказать в лицо всё, что она о нем думает. Она метала в дымящееся варево мыслей неприглядные эпитеты, перемешивала, исторгала и начинала всё с начала. К четвергу она поняла, что это кипение сжигает её изнутри.
Командировку отменили, и она подумывала о поездке куда-нибудь на неделю в отпуск, чтобы ничто не напоминало ей о происшедшем. Начальник не отпустил. Дома она старалась не появляться и проводила время в основном на работе и в ночных барах. На совещаниях она сочиняла диалоги с Алексеем, на встречах с начальником рисовала в блокноте костер, в котором страница за страницей сжигала колдуна, завладевшего её мыслями. В кабинете она держала руку на телефонной трубке в надежде, что он позвонит.
И он позвонил сам в четверг в три часа дня. Без лишних прелюдий попросил встретиться. Она конечно согласилась.
Дожидаясь в кафе, Света сдерживалась, чтобы не закурить (за эти три дня она опустошила три пачки – месячную норму). Она уговаривала себя не говорить с ним, пока он не пришел – за три дня она насочиняла диалогов уже не на один сериал. Ей хотелось вести себя так, будто ничего и не случилось, будто и не было этой ужасной ночи и трех последующих дней. Еще вчера она бы разорвала его в клочья, растерзала на маленькие кусочки. После его звонка в ней разом всё успокоилось. В голове стало тихо, даже пусто, остались лишь усталость и зыбкая надежда на то, что она ему не безразлична. Ей странно было чувствовать, что даже после его трусливого побега, после того, как ужасно он с ней обошелся, она всё еще хочет его, что всё еще в него влюблена.
Света заказала таглиателли с лососем и свежевыжатый апельсиновый сок. От него пришла смс. «Опаздывает на пять минут. Раньше бы он и не подумал о такой мелочи известить, – подумала Светлана. – Наверное, чувствует себя виноватым». Эта мысль её приободрила. Она почти вернулась к себе прежней: веселой, неунывающей, уверенной до заносчивости, что, как она полагала, придавало ей особенный шарм. Сейчас ей было уже почти всё равно, о чем поведет речь Алексей. Если он извинится и попросит второй шанс, то она не бросится восторженно ему на шею. Она подумает, хорошо подумает, немного подразнит его, поучит. Возможно, она даже скажет ему, что не может сразу решить. Позвонит позже. Выдержит неделю или даже две, чтобы он с ума сошел от безызвестности. Пусть помучается, как она за эти три дня. Тот вариант, что он мог снова отказать, она не рассматривала – с какой стати ему тогда звать её на встречу?