Сказки народов Азии. Том 3, стр. 111

Приказал падишах намазать карниз жидкой смолой. Только уселся воробей на карниз, как увяз в смоле. Тут его и схватили.

— Сварите его с пловом, — велел падишах. — Я его съем за ужином.

Стали воробья варить, а он как зачирикает:

— Чик-чирик, чик-чирик, какая горячая вода!

Сварили воробья, положили в плов, а он опять:

— Чик-чирик, чик-чирик, какая белая гора!

Понесли слуги блюдо с пловом к падишаху.

Стал падишах воробья вместе с пловом жевать, а воробей как зачирикает:

— Чик-чирик, чик-чирик, какая исправная мельница!

Собрался было падишах проглотить воробья, а воробей как зачирикает:

— Чик-чирик, чик-чирик, какая узкая труба!

Поразился падишах, выплюнул воробья и приказывает:

— Сделайте ему клетку из золота, поставьте в клетку золотые чаши, одну — со сластями, другую — с шербетом, третью — с розовой водой. Пусть этот воробей всегда будет весел и сыт.

Слуги так и сделали. Зажил воробей весело, сластями лакомился, шербет и розовую воду попивал.

Сказка наша кончилась, а воробей до своего гнезда не долетел.

Удод

Персидская сказка

Перевод М.-Н. Османова

ыло так или не было, а жил-был в лесу удод. Свил он себе на дереве гнездо. И захотелось как-то ему посмотреть, каков из себя город.

Прилетел он в город, сел на высокую стену и стал щебетать. А дети услышали голос удода и решили расставить силок и поймать его.

Занялись дети силком, а удод знай себе посмеивается. Как раз в это время проходил мимо один мудрец. Спрашивает он удода:

— Над чем ты смеешься?

— Над глупостью этих детей, — отвечает удод. — Они расставляют силок для меня, а ведь я, когда лечу, вижу воду под землей. Будто я не замечу их силка!

— Не радуйся раньше времени, — промолвил мудрец, — и не смейся попусту. Не то угодишь еще в силок.

Ну а дети? Дети расставили силок, и один из них сказал:

— Силок без приманки не годится. Какая птица сядет в силок без приманки?

И они стали разыскивать приманку. Нашли кузнечика и червячка, положили в силок и отошли. Удод слетел со стены, захотелось ему полакомиться кузнечиком и червячком. А о сетях он уже забыл. Тут-то он и угодил в силок. Прибежали дети, схватили удода, привязали к его ноге бечевку, стали ее дергать и тянуть.

Между тем возвращался тот же мудрец. Видит он, дети поймали удода и привязали бечевкой за ногу.

Подошел он и говорит:

— Эх, удод! Разве не ты смеялся над глупостью детей? Ты же говорил: «Я вижу воду под землей! Мне ли не увидать их силка?»

Удод ему ответил:

— Все это так. Но демон алчности своей пятерней ослепил, одурачил меня и лишил языка. Двумя пальцами он закрыл мне глаза, и я перестал видеть силок. Двумя другими заткнул уши, и я не услышал советов мудреца. А одним пальцем закрыл рот, чтобы я не спрашивал, как быть. Умоляю тебя, о мудрец, освободи меня!

Мудрец подозвал к себе детей:

— Обижать безобидную птицу — дело недостойное. Лучше отпустите ее на свободу.

Дети выпустили удода, и он полетел в лес. Он и до сих пор там летает.

Старушка

Персидская сказка

Перевод М.-Н. Османова

ыло так или не было, а жила-была старушка. Дом у нее был величиной с сито, комната — с тарелку и куст джидды [67] — с метелку. Были у нее циновка и постель, так что дом ее не был пуст.

Поужинала как-то старушка, смотрит, подул такой сильный ветер, что у нее мурашки по спине забегали. Она постелила себе постель и легла. Не успела она глаз сомкнуть, как кто-то постучался в дверь. Старушка открыла дверь и увидела воробья. Говорит он:

— Старушка! Ночь такая холодная, дует ветер, а мне негде переночевать. Пусти меня на ночь к себе в дом! Утром, как только выглянет солнце, я улечу!

Жаль стало старушке воробья.

— Очень хорошо, — ответила она, — садись на куст джидды во дворе, да и спи себе.

Уложила она воробья и легла сама. Но не успела и глаз сомкнуть, как снова кто-то постучался. Пошла старушка к двери, открыла, видит, стоит осел.

— Ночь такая холодная, — начал осел, — дует ветер, а мне негде и поспать спокойно. Позволь мне остаться здесь на ночь! А утром я покину твой дом.

Жаль стало старушке осла, и она ответила:

— Очень хорошо, иди в дом и устраивайся где-нибудь в уголке.

Устроила она осла и легла в постель. Но тут опять постучались. Она снова открыла дверь и увидела курицу.

— Старушка, — заговорила та, — дует ветер, ночь холодная, а мне некуда деваться. Пусти меня к себе переночевать! Утром, как только запоют петухи, я уйду.

— Очень хорошо, — ответила старушка, — пристройся где-нибудь во дворе.

Устроила она курицу и снова легла, но опять раздался стук в дверь. Встала она, открыла и увидела ворону.

— Старушка, — говорит ворона, — ночь холодна, а у меня нет подходящего места для ночлега. Пусти меня в свой дом! Рано поутру, как только птицы выглянут из гнезд, я улечу восвояси.

— Очень хорошо, — ответила старушка и посадила ворону на холку ослу.

Но тут опять постучались. Она взяла свечу, открыла дверь и увидела собаку:

— Что тебе надо?

— Ночь холодная, — ответила собака, — а у меня нет ни конуры, ни норы, где переночевать. Пусти меня поспать здесь! Я встану, как только затрубят в банях [68], и уйду.

Жаль стало старушке собаку, уложила она ее рядом с ослом.

Проснулась утром старушка и слышит, звери подняли страшный шум. Подошла она к воробью и сказала:

— Ну, вставай, уходи восвояси, уже утро!

А воробей ей в ответ:

— Я буду чирикать тебе, нести яйца. Ну как, надо мне уходить?

— Ладно уж, оставайся, — согласилась старушка. И подошла к ослу. — Пошевеливайся, собирайся, уже утро!

— Я могу реветь в твою честь, зачем же мне уходить? — спросил осел.

— Ну, ладно, и ты оставайся, — промолвила старушка и подошла к курице: — Ну, вставай, пора уходить, уже утро!

— Ведь я буду кудахтать ради тебя, нести тебе крупные яйца. Мне ли уходить?

— Ну, и ты оставайся, — кивнула старушка.

Потом она подошла к вороне и сказала:

— Поднимайся, уже пора!

— Я же каркаю в твою честь, бужу ради тебя людей. Зачем мне уходить?

— Ладно, и ты оставайся, — был ответ.

И наконец, старушка подошла к собаке.

— Поднимайся, вставать пора. Уже светло.

— Я ведь буду лаять для тебя, — отвечала собака, — хватать воров буду. Мне ли уходить?

— Можешь и ты остаться, — отвечала старушка.

Так и остались все, стали помогать ей по хозяйству.

Сказка наша кончилась, а ворона до гнезда не долетела.

Сын сборщика колючек и мулла Базарджан

Персидская сказка

Перевод Н. Пригариной

ил некогда один старый человек, собирал он в степи колючий кустарник на топливо и тем зарабатывал пропитание себе и своей семье.

Был у них с женой единственный сын. Старик без памяти любил сына, даже на порог его не выпускал, дабы, упаси боже, не упал на юношу луч солнца или свет луны.

Но состарился отец, стало ему не под силу покидать дом да собирать колючки на прокорм семье. Сыну между тем сровнялось двадцать пять лет. Говорит ему старик отец:

— Сынок мой дорогой, стар я стал, не под силу мне собирать хворост да колючки, чтобы добывать деньги на пропитание. Теперь твоя очередь трудиться.

— Слушаюсь, — отвечал сын.

Взял он веревку с топором и отправился в степь.

Заросли колючек нашлись сразу, но ведь до сих пор юноше никогда не доводилось трудиться, вот он скоро и притомился. А вдалеке виднелся дворец. Добрался туда юноша и прилег в тенечке под стеной. И так его разморило, что он тут же крепко уснул.