Кей Дач. Трилогия, стр. 146

Кольцо абори, сомкнувшееся вокруг космодрома, дрогнуло и тронулось к центру.

Десантники сомкнули строй. Перед ними вспыхнули знакомые красные облачка, слились в полосу и поползли вперед, на приближающихся дикарей.

Абори отреагировали быстро. Наверное, в таком количестве они могли чувствовать угрозу гораздо лучше, да и устраняли ее гораздо эффективнее.

В доли секунды бронированные фигуры псилонцев раскалились добела. Когда размягчившиеся сегменты брони посыпались на землю, внутри уже не осталось никаких тел.

Полноценный разум, неполноценный разум — стоило ли так быстро делать выводы? Кто-то вышел в космос и создал великую машинную цивилизацию, а кому-то это было просто не нужно.

Я поднялся и пошел к детям.

Глаза у Эн Эйко были безумными.

— Мне страшно, — прошептала она. — Мне страшно.

Нет, не маленькая девочка — перепуганная женщина.

— Я посоветовал бы тебе бежать к яхте, — сказал я. — Вдруг уцелела? Для тебя все — чужие. А вот для абори ты стала наравне с псилонцами.

Бурая волна колышущейся мягкой плоти приближалась. Я видел, что она уже начинает раскалываться на отдельные потоки — текущие к обломкам корабля, к штабному бункеру, где, наверное, еще остались псилонские десантники, к каким-то лишь абори ведомым объектам.

Одна группа шла к нам.

— Артем, ты знал, что Эн собирается связаться с псилонцами?

Мальчик вздрогнул. Кивнул.

— Это было твое решение?

— Нет. — Слова давались ему нелегко. — Не мое. Но я не запретил. Я не хотел умирать. Не хочу.

Эн взвизгнула. Тонко, пронзительно. Я понимал, что происходит: она ощутила угрозу. Абори не жестоки — но они дают понять, что собрались делать.

В ее руках вновь возник пистолет — и девочка открыла стрельбу. Очень быстро и на взгляд со стороны — не прицельно. Однако абори падали один за другим. Я не пробовал помешать: во-первых, не успел бы, во-вторых — это ничего не изменило бы.

Вместо этого я взял Артема за плечи и закрыл ладонью глаза. Через секунду мне пришлось зажмуриться и самому — потому что видеть происходящее было слишком страшно. Только девочка продолжала стрелять еще несколько секунд. Уж не знаю, как это возможно.

А еще я каждый миг ждал, что лицо Артема вспыхнет под моими руками. Тогда придется убрать ладонь — и пусть он все равно уже ничего не увидит, я почувствую себя предателем.

Но этого не произошло.

— Мир и любовь.

Я посмотрел на абори. Его сородичи огибали нас, и прах, оставшийся от Эн Эйко, уже смешался под их ногами с золой сгоревшего бетона и пеплом псилонцев.

— Мир и любовь, — сказал я.

— Они поступали нехорошо, — прошамкал абори. — Не делайте так.

Миг — и он слился с толпой.

Первый на моей, да и не только на моей памяти абори, снизошедший до полноценной человеческой речи.

— Что со мной будет? — вдруг спросил Артем.

— Абори тебя не тронули, — ответил я.

— Ты скажешь? Про Эн и про меня?

— Да. Я не могу не сказать.

— Она говорила с псилонцами, но те и так знали, где расположены защитные станции космодрома. Ничего бы не изменилось. Все равно.

— Может быть, — ответил я. — Только разве это что-то меняет? С точки зрения Империи?

— У меня есть пистолет, — сказал мальчик. — Ты позволишь мне уйти? Самому. Без допросов в СИБ.

Я не ответил.

— Я могу тебя вырубить, — сказал Артем. — Честное слово. Только не хочу. Я прошу, отвернись на минуту.

Абори уходили. Я смотрел вслед этой бурой волне, по-своему — чертовски моральной и рассудительной.

Почему так получается, что ни к кому не испытываешь зла?

Даже к псилонцам.

Даже к предателям.

Даже к себе.

Мы — не псилонцы и не абори.

У нас нет таких строгих правил чести. Мы умеем предавать всех, даже самих себя. Но еще мы умеем понимать. Всех, даже совсем-совсем чужих.

Может быть, потому мы и победили в Смутной войне.

— Мне очень вас жаль, — сказал я Артему. — Правда.

— Спасибо. Я верю. Ты отвернись на минуту, я не сразу решусь. Но ты ведь мне не поможешь?

— В этом — нет.

Я отвернулся, посмотрел в сторону штабного бункера. Наверное, уцелевшие соберутся именно там. Хочется верить, что будет кому собираться.

Ждать мне пришлось довольно долго — Артем и впрямь решился не сразу.

Сидеть на ранце от ракетника «Сальери» и впрямь удобно. Он снаружи облит мягкой амортизирующей пластмассой. А земля вокруг все равно фонит сильнее, чем десяток крошечных ракет с ядерными зарядами.

— Вместо переподготовки — госпиталь, — сказал Денис. — Наверняка. И надолго. Только это все мелочи.

Небо пылало тысячами падающих звезд. Сегодня им падать не зря. Я смотрел вверх, мне хотелось увидеть опускающиеся корабли Флота первым. На это были все шансы.

— А Нонова и впрямь героически сражалась? — спросил Огарин.

— Угу. Еще как.

Лагерь, где наши ополченцы ожидали прибытия кораблей-лазаретов, был рядом. Звучный голос Ноновой перекрывал все.

— Никогда бы не подумал, — хмыкнул Денис. — Набей мне трубку.

Я взял из его рук кисет. Искоса глянул на капитана. Повязка вместе с трубкой придавали ему сходство с пиратом из книжки.

— Может быть, глаза спасут? — спросил я.

— Вряд ли. Скорее поставят механику. Ничего, Алексей. Бывает. Не каждую пьесу удается досмотреть до конца. Тораки пришлось куда хуже.

Я кивнул, сообразил, что жесты теперь ни к чему. Сказал:

— Да. Но мне все-таки хотелось бы знать, кто они были — Эн и Артем.

Денис хмыкнул:

— У каждого своя пьеса, Лешка. Иногда удается посмотреть кусочек из чужой — но всегда только кусочек. Помнишь мой рассказ?

— Помню.

— Я одно знаю, школе «Дочерей Кали» теперь конец. Если ты дашь показания под присягой, конечно.

— Дам.

— Вот и еще одна пьеса сыграна. — Денис принял из моих рук набитую трубку. — Такова уж жизнь. Ты пойми, Лешка, ты никогда не узнаешь, кто были Эн и Артем, ты не выяснишь, почему псилонцы пошли в атаку и действительно ли предательство девочки было ненужным. Завтра меня увезут в госпиталь — ты даже пьесу моей жизни до конца не узнаешь. Я вначале буду тебе писать, рассказывать, как видят мир новые глаза, как весело идет служба. Потом помаленьку стану забывать вашу маленькую планету, тебя, ваших нечаянных героев, даже этот бой — почти забуду. И с тобой случится то же самое. Только ты не жалей, Лешка. Никогда не жалей о чужих недосмотренных пьесах. Пиши свою.

— Я не знаю, получится ли.

— Никто не знает. Но обычно — получается. Плохо ли, хорошо ли — другой вопрос.

Тысячи звезд падали с неба, и я знал, что никогда не замечу опускающихся кораблей раньше Огарина. Даже сейчас, когда у него повязка на глазах.

И в остальном он прав, как обычно. И насчет того, что все истории не узнать, даже вкратце. И что я забуду его, он забудет всю нашу планету, и все, все мы забудем Эн Эйко и ее брата. Это — не наша пьеса.

Только пока еще мы сидели рядом, плечом к плечу, под небом, чужим для Огарина и родным для меня, и ждали имперские корабли.

Вот уж кто точно опоздал, даже на закрытие занавеса.