Идущие в ночь (СИ), стр. 16

И я подъехал к самому костру. Спешился. Почему-то не стал пока расседлывать Ветра. От котелка пахло весьма соблазнительно, но без хозяина я трогать его не решился. Где тот бродит, джерхи забирай? Время-то идет.

Скоро я заволновался. Сумерки опускались. Я мог не успеть. Где же хозяин, сто раз Тьма!

Потом я не выдержал. Вот незадача! Надо было остаться в лесу. Там бы превращение осталось никем не замеченным. Только время потерял. В лес, в лес скорее!

Я вскочил на коня, но тот вдруг заупрямился и назад под сень сосен и дубов возвращаться отказался.

– Что такое? – опешил я и вдруг догадался. – Ах, вот оно что… Молодец, Ветер, я и не подумал.

Хозяин костра будет возвращаться как раз из леса. И, наверное, именно сейчас – будто назло мне. Что же делать?

Пришлось оглядеться – стена леса стала совсем синей от лучей заходящего Меара. Ага, вот!

Я тронул Ветра пятками, и вскоре костерок скрылся от взгляда за прибрежным холмом.

Авось отсижусь. Главное – успеть превратиться, а там пусть сосед заглянет в гости. Думаю, карса и вулх быстро заставят его убраться восвояси.

Я прыгнул на влажный песок, расседлал Ветра; седло и поклажу аккуратно положил рядом с карсой. Та, словно понимая, покорно сидела на месте, не двигаясь. Только глазищами изредка лупала – гораздо реже, чем люди.

Хотелось есть, но я решил – пусть об этом позаботится вулх. Все равно ведь не выдержит в таком заманчивом месте и устроит скорую охоту.

Я уже решил раздеваться, когда явился сосед. Наверное, его привел запах плодов, о которых я в вечерней суете просто-напросто забыл.

Сначала я ничего не слышал, потом насторожилась карса, и я уловил слабый звук пересыпающихся под чьими-то сапогами песчинок. Рука сама потянулась за мечом, но встретила на поясе пустоту. Восточного меча, который я вешал к ремню, при мне не было.

Я растерялся. Как это? Никогда в жизни мне не доводилось незаметно для себя обронить оружие!! Так не бывает!

Из-за холма, скрывающего костер, медленно вышел невысокий человек, упакованный в шкуры, и натянул тетиву лука. В тот же миг карса прыгнула. Стрела с неприятным глухим воем ушла в воздух, а человек тяжело рухнул на песок. Карса поставила передние лапы ему на плечи, нагнулась над лицом и тихо зарычала, обнажая ослепительные клыки.

В моей руке уже был верный гурунарский ножичек. Пока голова удивлялась потере меча, руки делали дело. Пожалуй, я смог бы уйти от стрелы – перед превращением заметно обострялись все чувства и рефлексы.

Я осторожно приблизился к опрокинутому гостю.

– Если ты не будешь дергаться, – посоветовал я, – она тебя не сожрет. По крайней мере, сразу.

Лежащий что-то невнятно просипел. Я вновь разомкнул губы.

– Слушай меня, незнакомец. Сейчас ты медленно встанешь и вернешься к своему костру. И тогда поговоришь с тем… или с теми, кто подойдет к тебе после пересвета. Понял?

Пусть Лю сам с ним разбирается, – подумал я зло.

Лежащий опять засипел, опасливо косясь на клыки карсы.

– Ну-ка, киса, – велел я, – отпусти его!

Карса обернулась. Интересно, с чего я взял, что она меня послушается? Впрочем, она действительно послушалась. Отошла на несколько шагов и села мордой к соседу. Тот медленно-медленно приподнялся на локтях и потянулся к оброненному луку.

– Нет, – сказал я, двинув рукой, и отсвет Меара упал на гурунарское лезвие. Лезвие сверкнуло. Видит небо, я сделал это неумышленно, но как вышло эффектно!

Незнакомец на спине проворно отполз на несколько шагов, осторожно поднялся и торопливо удалился за холм.

– Вот так, – тихо сказал я. – Присмотри за ним, милая… Пока я тут…

Карса не двинулась. Ну и ладно.

Я уже чувствовал подступающую к рассудку тьму. Если бы не холм, заслоняющий и костер, и все на востоке, наверное, я бы смог увидеть первые багровые сполохи над темной стеной леса.

До свидания, Моран… До завтра!

Тьма хлынула мне в душу, как делала это каждый синий вечер.

Глава пятая

Четтан, день третий

Я открыла глаза и обнаружила, что мечтательно улыбаюсь.

Что-то случилось. Что-то хорошее и удивительное. Что-то вроде тех добрых чудес, которых детишки в день рождения ждут от своей динны-хранительницы.

Что же?

Я впервые в жизни видела сон.

Сон был странным и казался исполненным глубокого, но неразгаданного смысла. Впрочем, насколько я знаю, снам и положено быть странными. А смысл его я уж постараюсь разгадать. Надо только сосредоточиться. Сейчас вот опять закрою глаза и…

Во сне я видела вулха на лесной тропе – громадного вулха без ошейника. Но был ли это мой приятель или его дикий лесной сородич? Что-то казалось в нем непривычным, неправильным, даже пугающим – но вовсе не отсутствие ошейника…

Темное небо! В мгновенной вспышке озарения я поняла, что было странным и пугающим в моем сне.

Солнечный свет, пятна которого плясали на листьях деревьев, на тропе, на шкуре вулха, не был красным светом Четтана. Это был свет Меара, знакомый мне по синим сумеркам пересвета – только намного ярче.

Я видела во сне синий день.

От такой догадки глаза у меня полезли на лоб, а по дороге нечаянно открылись. Я тотчас вскочила с места, как ужаленная. Джерхов сон мигом вылетел у меня из головы.

Во-первых, под моей голой задницей вместо лесной травы обнаружился довольно-таки прохладный речной песок. По левую руку от меня набегала мелкой волной на этот самый песок незнакомая река, а по правую – возвышался песчаный же холм.

А во-вторых, из-за макушки песчаного холма на меня таращилась чья-то рожа, перекошенная от избытка разносторонних чувств.

На мгновение я растерялась, не в силах решить, что же делать с хозяином этой рожи – то ли скорчить ему в ответ такую же и завыть пострашнее, то ли кликнуть вулха, чтобы придержал его, пока я оденусь… в смысле, доберусь до оружия. Но в следующий момент я поняла, что рожа-то знакомая.

– Привет, Цука! – улыбнулась я. – Не узнаешь?

Цука был охотником за лесными редкостями – такими, например, как драгоценный плод многодрева или шип пестроцвета, который помогает выявить тайных недругов и отвести ворожбу. Время от времени он появлялся в Айетоте, чтобы обменять добытые в лесах диковины на звонкое серебро, а серебро спустить монета за монетой в городских трактирах и веселых домах. Собутыльникам и девицам, которым Цука травил свои охотничьи байки, он, вероятно, казался человеком простодушным и храбрым, а его ремесло – вполне достойным. Однако то, что он предпочитал сбывать свою добычу не купцам, содержащим лавки редкостей, а Бешу, наводило на определенные мысли.

В общем, на месте какого-нибудь настоящего лесного искателя я бы не очень хотела повстречаться с Цукой на узкой тропинке. Я и на своем месте не сильно обрадовалась – хотя опасности для меня он, конечно, не представлял. А вот помехой оказаться мог. Надо его спровадить побыстрее… расспросив предварительно про окрестные места.

И я разулыбалась охотнику, как лучшему другу.

Цука в ответ на мое приветствие выпучил глаза еще сильнее, и вдруг во взгляде его мелькнул огонек узнавания.

– Джерх на динне! – выругался охотник.

Я скривилась. Нет, я понимаю, что человеку частенько нужно облегчить душу крепким словом. Но должно же у него быть что-то святое в этой самой душе! Как можно бесчестить светлую динну?!

– Хрен тебе в ноздрю, Тьма в печенку! – строго сказала я. – Думай, что говоришь!

Но Цука уже и сам опомнился.

– Прости, госпожа Тури, – повинился он. – Уж больно я удивился тебя здесь увидеть, да еще и в таком… прости, госпожа, еще раз.

– Ладно, – я махнула рукой. – Спускайся на берег… только повремени минутку.

Верхушка холма опустела, лишь струйка потревоженного охотником песка с шелестом стекла по склону. Я огляделась, стараясь с первого взгляда охватить все детали. Пока Цука спускается с холма и обходит его – медленно, как я велела, но все равно до обидного быстро – мне нужно оценить обстановку и состряпать убедительную ложь в объяснение того, как я здесь оказалась. И почему нагишом. Последнее, кстати, лучше бы побыстрей исправить.