Первое знакомство (сборник), стр. 15
— Ну, бывайте здоровы! Вон и Колька едет. — Петя дёрнул вожжи, лошади дружно влегли в хомуты.
Мальчик встал, вытянул руки и лихо присвистнул. Бричка весело затарахтела по дороге.
Ребята затянули песню. Старую боевую казачью песню, с залихватским припевом и присвистами, песню, с которой когда-то уходили в походы их прадеды. Петя тоже пел, пел с наслаждением, впервые в жизни ощутив и раздолье степей, среди которых так вольно и легко дышится, и радостное волнение, рождённое в сердце хорошей песней.
Прошло несколько дней. Теперь Петя вставал на рассвете вместе с дедом, завтракал и отправлялся на колхозный двор, где уже собирались ребята. Отсюда все вместе ехали на ток, грузили в бестарки зерно и везли его на элеватор.
Обычно ребята ждали, пока нагрузят пять-шесть подвод, и тогда ехали вместе целым обозом. Но однажды Гаврюшка, нагрузив свою бестарку, стегнул лошадей и выехал на дорогу.
— Куда ты? — закричали ему. — Сейчас и мы…
— Нету дураков! — Гаврюшка ещё что-то крикнул, но его не расслышали.
В этот день Гаврюшка больше не ездил в колонне. Его встречали несколько раз, когда он возвращался с пустой бричкой, удивляясь его изворотливости. А вечером все были поражены: Гаврюшка успел сделать восемь ходок вместо пяти обычных.
— Вот вам и рекорд! — хвастливо пыжился он. — Пока вы друг за дружкой тянетесь, умные люди дважды успевают обернуться.
— Так ты ж, умница, на элеваторе норовишь без очереди проскочить! — горячились ребята. — Ты на это мастер!
— Я на все дела мастер! — зубоскалил Гаврюшка. — Не то что вы, пентюхи!
— Что тут спорить, Гаврюшка прав, — серьёзно заметил Колька. — Мы все повадились на один ток, очередь к весовщику создаём, а ведь можно возить сразу с трёх токов — нагрузился и пошёл.
— Посмотрите, наш Подсолнух иногда умные речи говорит! — насмешливо выкрикнул Гаврюшка. — Может, ещё соревноваться со мной станешь?
— Ты уж раз с нами соревновался, — уколол Колька Гаврюшку. — Но я тоже восемь ходок берусь сделать.
— Ты! Восемь ходок! — Гаврюшка даже присел от радости: вот момент отплатить Кольке за своё поражение. — Постой, постой, а то ты сейчас отнекиваться начнёшь! — закричал он. — Хлопцы, вы все слыхали — Подсолнух восемь ходок обещает! Будьте свидетелями!
Колька слегка прищурился, что-то обдумывая, затем уверенно протянул руку:
— Идёт! Спорим, что не меньше восьми дам!
Гаврюшка крепко хлопнул по Колькиной ладони.
Остальные ребята не спорили, но каждый про себя решил не отставать от этих двоих. Эх, жаль, что сразу об этом не додумались, — и трудодней больше бы заработали, и пользу колхозу принесли.
Петя переживал не только за себя, но и за Кольку.
Теперь каждый вечер, когда садились ужинать, дед обычно спрашивал у Пети, совсем как у взрослого:
— Ну как, Пётр Лексеич, сегодня работалось? Сколько ходок успел?
— Семь, а Гаврюшка десять.
— Не гонит ли он лошадей? Парнишка он отчаянный.
— Нет, мы за этим следим: если кони придут мокрые, знаешь как влетит! Гаврюшка просто пролаза — везде без очереди поспевает. А на току ему Митька грузить помогает.
— Ничего, семь ходок тоже хорошо. А я сегодня пятый улей закончил. Мы с пчеловодом решили двадцатирамочные делать. Они насчёт леса экономнее.
Пете было приятно, что дед с ним советуется, наверное, точно так же, как он советовался с колхозным пчеловодом, и, чтобы казаться более взрослым, мальчик отвечал не сразу, солидно хмурил брови и старался говорить баском.
„Молодец, Петька!“
Пожалуй, на всю жизнь запомнится Пете этот день. Вечером он вместе с ребятами ходил в клуб, в кино, поэтому уснул едва ли не в полночь, а на рассвете нужно уже вставать. Да к тому же и день выдался такой жаркий, что всё вокруг выглядело сонным.
Нагрузив бестарку, Петя лёг в горячее зерно, накрыл голову и плечи широкополым брылем и тронул вожжи. Лошади уже хорошо знали дорогу, и следить за ними было не нужно.
Тихонько поскрипывают колёса, монотонно стучат копыта лошадей по накатанной дороге, лёгким облачком за подводой клубится пыль, Петя вспомнил город, свой дом и приятелей, маму… Как бы она удивилась, увидев его сейчас! Ведь он сразу нарушил целую кучу запретов: управляет лошадьми, находится на солнцепёке, уехал далеко от дома…
Задумавшись, Петя не заметил, как к нему подкрался сон. Голова сама опустилась, глаза закрылись… А подвода скрипит, скрипит, скрипит…
Лошади, не чувствуя вожжей, зашли в тень придорожной посадки и остановились.
Проснулся Петя от хохота, прерываемого лихим свистом. Возле стояла подвода, в ней, качаясь от смеха, стоял Павка Сидорчук и выкрикивал противным писклявым голосом:
— Эй, Петька, какую ходку делаешь? Ого-го-го! Вот расскажу на стане, то-то смеху будет!
Петя как ужаленный вскочил на ноги и стегнул лошадей.
«Вот влип так влип! — в растерянности думал он. — Теперь хлопцы проходу не дадут. А дед? Что он скажет, если узнает, что его внук уснул в такую горячую пору!»
Сдав на элеваторе хлеб, мальчик решил не возвращаться в стан, где сейчас обедают, а потом лягут отдохнуть. Если он за время обеденного перерыва наверстает упущенную ходку, то и говорить будет не о чём.
Петя сам нагрузил бестарку, разыскал весовщика, который только что улёгся в тени скирды, получил от него квитанцию и тронулся в дорогу.
— Но-о, ледащие!.. — сердито покрикивал он на лошадей, будто они были виноваты в его оплошности. — Хватит, отстоялись!
Отдохнувшие лошади шли бодро, но всё же Петя видел, что до конца обеденного перерыва вернуться не успеет. Вот если б проскочить через балку — дело другое. Но там крутизна, с гружёной бестаркой спускаться трудно. На элеватор дорога шла в объезд, далёкая, но ровная, обратно же, налегке, ребята возвращались через балку, сокращая путь чуть ли не вдвое. Петя растерялся: рискнуть ли? А вдруг лошади не удержат?..
От напряжения сердце у мальчика громко билось, а ладони вспотели так, что их пришлось несколько раз вытирать о штаны. Вот и развилка дороги. Ну, куда же: направо или налево? Ладно, пусть лошади сами выбирают… Но, когда лошади по старой привычке начали сворачивать влево, мальчик, обманывая самого себя, тихонько потянул за правую вожжу.
«Ладно, раз уж так получилось — рискну. Да это и не очень опасно, особенно если хорошенько затормозить…»
Петя храбрился. Но, когда, подъехав к гребню крутого спуска, он подкладывал под колесо тормозную колодку, руки у него дрожали.
«Может, лучше вернуться?» — всё настойчивей вертелось у него в голове. И, точно испугавшись, что эта мысль может его остановить, мальчик торопливо вскочил на подводу и щёлкнул кнутом.
Сначала всё шло хорошо, но, как только спуск пошёл круче и подвода начала наседать на лошадей, те упёрлись, задрали головы и испуганно захрапели. Испуг лошадей передался и Пете.
— Держите, миленькие! Зоренька, держи!.. — шептал он побелевшими губами. — Ещё немного, ещё…
Вдруг раздался скрип, резкий толчок, подвода рванулась вперёд — лошади не могли больше её удержать.
«Тормоз сорвало!» — обмер Петя. Эта страшная мысль так поразила его, что он совсем растерялся. Первой мыслью было выпрыгнуть из брички, пока она ещё не набрала страшной скорости. Бросив вожжи, Петя даже встал на борт бестарки — ещё мгновение, и он будет вне опасности. Точно прощаясь, мальчик в последний раз скользнул глазами по лошадям.
Зорька бежала, склонив голову и испуганно прижав уши. Её грива, так тщательно расчёсанная Петей, развевалась по ветру. Никем не управляемые, лошади взяли слишком влево, и подвода теперь катилась по широкой обочине, а внизу дорога взбегала на бревенчатый мост через глубокую канаву.
— Погибнут кони! — ужаснулся Петя. — Куда же они!
Не будучи в силах подавить свой страх и одновременно чувствуя, что он не сможет бросить лошадей, мальчик опять ухватился за вожжи и закричал тонким, срывающимся голосом: