Мир Ашшура. Дилогия, стр. 59

– На,– сказал он.– Купи новую цацку.

Мелкая серебряная монетка, звякнув, выпала на стол. Никто из столичных не успел отследить, откуда достал ее нурташец.

Биток протянул руку, но длинноволосый успел сцапать монету раньше. Двое их приятелей зашлись смехом: заухали, как гиены. Биток что-то обиженно буркнул, но протестовать не осмелился.

Мормад сообразил: безухий показал ему, кто заправляет в шайке.

– Сыграем? – предложил великондарец, извлекая из кармана стаканчик с тремя костями.

Нурташец взял стаканчик, высыпал кости на ладонь, покатал между пальцами.

– Играю своими,– сказал он и возвратил хозяину.

– Ушлый,– с одобрением признал длинноволосый.

Кости были с подвохом.

– Меня здесь Пронырой кличут,– сообщил великондарец.– Угадай, почему?

– Ушами не хлопаешь,– предположил Мормад.

Пара гиен снова заухала.

Длинноволосый не обиделся.

– А ты, корешок, не промах! – заявил он.– Я сразу усек.

– Я тебе не корешок,– холодно произнес Мормад.

Шрам у него на щеке налился кровью, а бледные губы сжались в тонкую полоску. Столичный заерзал на табурете.

– Как же тебя звать? – спросил Проныра.

Он предпочел смотреть не в глаза гостя, а на его руки.

– Мормад! – Нурташец поднялся так резко, что длинноволосый отшатнулся, а остальные, наоборот, качнулись вперед, ожидая драки.

Но гость не ударил, а прошелся тяжелым взглядом по каждому – и у каждого сразу же возникло желание отодвинуться на пару шагов.

Щелкнув пальцами, Мормад подозвал хозяина и сунул ему монету, одну из последних.

– За всех,– властно сказал нурташец.– Вот что, парни, я в этом городишке еще не бывал, так вы уж покажите мне, что и как.

– Это мы запросто,– с заметным облегчением проговорил Биток и выпятил грудь.– Мы тут каждую канаву – во как! – Он показал открытую ладонь.

– Не сомневаюсь,– усмехнулся Мормад.– Вот и прогуляемся.

И двинулся к выходу.

Четверо пошли за ним. Никого не смутило, что на улице ночь – время, не слишком подходящее для осмотра достопримечательностей.

На следующее утро одного зажиточного работорговца нашли в собственной спальне с перерезанным горлом. А вот драгоценностей и монет, которые хранились в тайничке под полом,– не нашли. Никто из слуг и домочадцев ничего не слышал и не видел. В том числе и два громилы, которые должны были охранять хозяина. В отношении последних все было понятно. Если человека двинуть дубинкой по макушке, у него здорово притупляются все чувства.

Следом за ограблением и убийством (не такое уж важное событие для столицы) в Великондаре произошло еще несколько таких же малозначительных вещей. Например, один весьма доходный трактир у Рыбных ворот поменял хозяина, и новым владельцем его стал, кто бы мог подумать, безобразник и гуляка Биток. А жена сотника городской стражи, надзиравшего за порядком у тех самых Рыбных ворот, стала щеголять в новых изумрудных серьгах хорошей эгеринской работы. О нет, этих сережек не было среди драгоценностей, похищенных у работорговца, так что связь между тремя малозначительными событиями выглядела и вовсе эфемерной.

По улицам маршировали войска. Тысячи Черных копейщиков, конные сотни разноплеменных наемников, вольные стрелки из городского ополчения. Армия Императора покидала город. Главные ворота, именуемые Царскими, широко распахнутые, выплескивали ровные шеренги воинов, мальчишки-барабанщики с важным видом отбивали ритм, подпрыгивали на булыжниках тяжелые колеса боевых машины, полоскались на ветру белые значки тысяцких.

Главнокомандующий, благородный Соогоним Брег, на боевой колеснице, в золотом парадном шлеме с белым плюмажем, выглядел внушительно. Ни один из зевак, глазевших на марширующее войско, не сомневался, что наглые фетсы вскоре позорно побегут обратно, за горы Яго. Такая силища!

Весь день в храмах столицы совершались жертвоприношения во славу грядущей победы. Но оставались в Карнагрии люди, которым было в высшей степени наплевать и на фетсов, и на неизбежную победу карнагрийского оружия.

Мормад отдыхал в своей комнате, расположенной на втором этаже того самого, приобретенного Битком, трактира у Рыбных ворот, когда в дверь осторожно постучали. Условным стуком: три-один-шесть.

– Мормад! – раздался снаружи голос нового трактирщика.– Тихун пришел.

Нурташец поднялся, прошлепал босиком по дубовому полу и отодвинул засов.

Тихун, один из самых известных в определенных кругах наводчиков, низенький, редковолосый, пухлый, растворился бы в любой толпе, как крупинка соли в стакане воды.

– Ты иди, Биток,– сказал Мормад своему парню.– А ты, Тихун, сюда садись.

И похлопал ладонью по собственной постели.

Сели. Помолчали. Мормад о чем-то размышлял, полузакрыв глаза, Тихун ерзал на месте, поглядывал то на панцирь и меч, висящие на стене (запрещенное оружие, кстати), то на изуродованные ступни нурташца. (Надо же, как его… За что, интересно?)

– Говорят, ты знаешь обо всем,– произнес наконец Мормад и опять замолчал.

Тихун ждал, но продолжения не последовало.

– Тебя не обманули,– решил он сам открыть разговор.– Спрашивай, что хочешь…– тут он замялся, не зная, как именовать нового главаря шайки Проныры.

Так ничего и не решив, предпочел обойтись вообще без обращения.

– Есть у меня на примете одно дельце…– вкрадчивым голосом начал он.

– После,– оборвал Мормад.– Три недели назад или около того в столицу привезли разбойника…

– Как его звали?

– Большой Нож. Слышал?

– Угу.

– Что с ним стало?

– Ну…– Тихун замялся, он по тону понял, что этот Большой Нож кое-что значит для нурташца.

– Говори.

– Его скормили львам,– сказал наводчик.– Ты знаешь. Государственных преступников…

– Это точно? – перебил Мормад.

– Как Ашшурова стрела! – уверенно ответил Тихуна.– Мой… человек сам видел. А я запомнил потому, что потом там еще один смертник здорово почудил. Так, понимаешь…

– Хватит,– сухо сказал Мормад.– Помолчи.

«Почему он мною командует? – попытался мысленно хотя бы возмутиться Тихун.– Сопляк, вчера, можно сказать, приперся невесть откуда…»

– Ты сказал, у тебя есть что-то на примете? – тихо проговорил Мормад.

– Одна девка вчера проболталась…– Тихун сразу почувствовал себя в своей тарелке.

Он выложил новоиспеченному главарю все, что требовалось, получил деньги и ушел восвояси.

Однако расспросов Мормада не забыл и решил при случае выяснить, кем был скормленный львам разбойник, и, главное, кем приходится разбойнику не по годам грозный нурташец.

Ничего Тихун не выяснил. Когда он вечером вернулся домой, то не успел даже взяться за дверной молоток. С крыши на спину наводчика спрыгнул некто и со сноровкой, говорившей о приличном опыте, ударил Тихуна кистенем по макушке. Череп наводчика лопнул, а вместе с черепом и все его замыслы.

Наутро жена обнаружила под дверьми труп и сообщила страже. Там убийством не заинтересовались. «Специальность» Тихуна стражникам была известна.

Участь наводчика была предрешена, как только Мормад произнес слова «Большой Нож». Прошлое должно оставаться прошлым, полагал нурташец. Оно не должно мешать Мормаду на избранном пути. Когда-то вместе с атаманом они мечтали о власти и славе. Теперь Мормаду придется добывать их в одиночку. Что ж, можно и так. Тем более власть и слава тоже бывают разными.

6

Человек смотрел на льва, а лев смотрел на человека. У льва были печальные мудрые глаза. Человек стоял. Лев двигался. Широкие лапы проминали смешанный с опилками песок, пустое брюхо – обвисшие складки шкуры – раскачивалось при каждом шаге.

Фаргал смотрел прямо в круглые зрачки. Он не боялся. Лев тоже. Но упорный взгляд человека его смутил. Остановившись в нескольких шагах, лев уселся на песок, отвел глаза и зевнул, широко распахнув пасть.

По трибунам прокатился гул. С последних рядов человек и зверь казались совсем крохотными. И лев – не лев, а большая рыжая собака…