Мир Ашшура. Дилогия, стр. 173
2
Войско прибыло в Великондар через неделю после того, как покинуло крепость Реми. Воины не стяжали славы, зато вернули в Карнагрию мир, что иногда поважней, чем слава. И сам царь (пусть и не во главе колонны на боевом коне) вел их по своей земле. Фаргал был с ними, и конь его шел рядом с носилками, дожидаясь, когда хозяин сможет сесть в седло.
Войско двигалось без поспешности, и весть о возвращении пришла в столицу несколькими днями раньше.
Весть эта сняла тяжкое бремя с души Саконнина. Теперь можно было доложить Совету о случившемся и положить конец слухам.
И подготовиться к встрече.
Шарам Сарнал, Владыка Райно, отбыл в свою вотчину, не дожидаясь возвращения Фаргала. Саконнин не стал ему мешать, даже дал в помощь сотню Алых. В мятеже Сарнал явно не замешан, а Земля Райно сейчас куда больше нуждается во Владыке Шараме, чем Дивный город.
В день, когда воины Фаргала вошли в Ашшуровы, западные, ворота столицы, погода стояла превосходная. Легкие облачка затянули небо, скрыв безжалостный лик солнца. Можно было надеяться, что к вечеру будет и дождь, в котором так нуждались поля.
Жители Великондара заполнили улицы города часа за два до того, как дозорные возвестили о появлении колонны. Они уже начали скучать, когда стражники наконец-то принялись расчищать проходы.
Армия вошла в Великондар в строгом порядке. Пусть из трех воинов возвращается один (не менее двух тысяч остались в Реми залечивать раны), зато сам царь Фаргал, не знающий поражений, возглавляет войско, и стяг с Коронованным Львом Карнагрии по-прежнему реет над Императором – несмотря на возражения друзей, Фаргал покинул носилки и пересел в седло. Выглядел он неважно, царские одежды свободно висели на иссохшем теле. Но соратники Императора Карнагрии не особенно отговаривали его. В том, что царь решил возглавить войско, видели знак: Фаргал поправляется. Кроме того, у царя проснулся аппетит. Богатырский. Разве это не признак выздоровления?
Царь ехал сразу за трубачами, и теплый ветер столицы овевал его запавшие щеки, принося приветственные возгласы горожан. Легкая тиара венчала гордо поднятую голову. Черные волосы Фаргала покрывала золотая сетка, исхудавшие руки лежали на передней луке седла. Белый иноходец, выбранный для царя Шотаром, нес Императора по улицам его столицы.
Фаргал, в который раз, возвращался с победой.
Семья Советника Шера ожидала появления войска у входа во дворец. Положение обеспечило Шера места в первом ряду. Вардали пришлось потрудиться, чтобы уговорить дочь прийти сюда. Теперь она почти жалела об этом. Праздничное настроение толпы не уменьшило, а увеличило страдания Ирдик.
Когда пара трубачей показалась из-за Белой Башни, аристократия Великондара разразилась криками не менее громкими, чем вопли простонародья.
Царь встретил ликование высших с тем же равнодушием, что и радость черни. Молчаливый, серьезный, он чуть покачивался в седле под ровный стук копыт иноходца.
Ирдик негромко вскрикнула и вцепилась в руку матери.
Вардали Шера обернулась, и привычная улыбка сползла с ее нарумяненного лица. Дочь ее стала совершенно белой.
– Мама! – проговорила девушка.– Мама, это Кэр!
– Где? О чем ты? – с тревогой воскликнула женщина, озираясь.
– Это не Фаргал,– пробормотала Ирдик.– Это Кэр, мама.
Глаза девушки лихорадочно блестели.
Вардали быстро оглянулась.
– Да нет же! – возразила она.– Это царь! Конечно, он немного похож на нашего мальчика, ну, наш мальчик всегда был похож на него…
– Женщина запнулась. Ее испугало выражение лица дочери.
– Ты посмотри,– дрогнувшим голосом произнесла Вардали.– Царь – мужчина! И волосы у него черные… Ирдик!
– Это Кэр… Кэр…– словно в трансе повторяла девушка.– Кэр!!! – вдруг отчаянно закричала она.
Иноходец Фаргала как раз в этот момент поравнялся с местами, занятыми семейством Шера. Пронзительный крик девушки пробился сквозь сотню других возгласов, и всадник услышал.
Гордая голова с ястребиным профилем медленно повернулась.
Император взглянул вниз, и его серые глаза встретились с зелеными глазами Ирдик.
Судорожно вздохнув, девушка осела на руки матери. А белый иноходец понес Императора Карнагрии дальше – и спустя несколько минут победоносное войско вошло в дворцовые ворота.
А Ирдик Шера пришла в себя только через несколько минут. И первое, что сказала она не находившей себе места от беспокойства матери:
– Это – Кэр!
Миновав дворцовые ворота, войско разделилось. Наемники, не задерживаясь, поехали к своим казармам. Пехотинцы выстроились вдоль стен, а Алые, все, кроме царской стражи, образовав полукруг, оцепили площадь перед великолепным фасадом Царского дома.
Советники во главе с Саконнином встречали государя на ступенях Императорской Лестницы.
– Фаргал, Царь царей, Владыка Владык!..– закричал герольд.
Исхудавшее лицо царя дернулось.
Люг, ехавший рядом, соскочил наземь, помог царю спешиться.
Посланник Священных островов Кен-Гизар, укрывшись за спинами Советников, наблюдал, как идет Фаргал, тяжело опираясь на плечо вождя соктов.
«Досталось ему!» – подумал посланник с состраданием.
Царь в окружении охраны прошел через ряды Советников. Совсем близко от Кен-Гизара. И тут что-то странное почудилось сокту и в самом Фаргале, и в своем соплеменнике Люге, на чьем мощном плече лежала рука царя. Что-то большее, чем потрясение и слабость.
Лицо Люга закрывал шлем, но лицо царя Кен-Гизар видел во всех подробностях. Сильно изменившееся, оно, все-таки, вне сомнения, было лицом Фаргала. Но – чужого Фаргала.
«Оборотень!» – вспыхнуло в мозгу жреца Яго.
И губы сами прошептали заклинание.
Ничего. Только ближайший из Советников удивленно взглянул на сокта. Значит, не оборотень. Тогда – чары? Кен-Гизар потрогал браслет… Ничего! Посланник глядел на удаляющуюся спину в императорском плаще-мантии. Чар не было. Если бы Фаргал был околдован там, в подземельях Злого замка, то колдовство оставило бы свой след. Великий Яго!
Посланник точно знал: что-то не так. Беда в том, что в Великондаре не так много людей, на помощь которых Кен-Гизар мог бы рассчитывать.
«Присмотрюсь поближе, когда он призовет меня,– подумал сокт.– Скорее всего, это произойдет еще сегодня!»
Но царь не послал за Кен-Гизаром ни в тот день, ни на следующий.
Кен-Гизар посетил Старшего Советника Трона и узнал, что царь ведет себя так, будто и не назначал сокта соправителем Саконнина. Так, будто совсем забыл о существовании старого друга. Кен-Гизару пришлось потратить полчаса, чтобы убедить осторожного Советника, что немилость царя к послу Священных островов не имеет оснований. Только после этого Саконнин согласился отвечать на вопросы Кен-Гизара.
Да, Саконнин встречался с царем наедине. Да, он видел и Люга. Да, поведение Фаргала показалось Старшему Советнику не совсем обычным. Да, память то и дело подводила Императора, а речь его была неуверенной. Но чему тут удивляться? Достаточно только взглянуть на царя – и сразу станет ясно: Фаргал нездоров. И он, Саконнин, не видит ничего удивительного в том, что после пребывания в Злом замке Фаргал немного не в себе. В конце концов, именно он, Саконнин, и обратил внимание царя на мрачную история этого замка и…
«Вопрос в том, насколько Фаргал не в себе? – попытался спрямить речь царедворца Кен-Гизар.– Может быть, во время пребывания в Черном замке на царя были наложены чары?»
Лицо Старшего Советника сохранило невозмутимое выражение. Что ж. Если уважаемый Кен-Гизар полагает, что кроме усталости на поведении Фаргала могут сказываться и какие-то чары, он, Саконнин, не станет отрицать. Кен-Гизару, так же как и Саконнину, так же как и большей части царедворцев, очень хорошо известно, что вокруг Императора всегда творилось нечто… труднообъяснимое. Нечто сверхъестественное. Взять хотя бы, к примеру, эту… хм-м, незримую возлюбленную Императора. Или его непонятные тайные отлучки из дворца. Так что Саконнин, разумеется, не станет отрицать, что с Фаргалом может быть связано некое колдовство. Но он не станет также и утверждать, что это колдовство – злое. Или доброе. Старший Советник Трона не обязан разбираться в колдовстве. На то есть царские маги, а поскольку магов сейчас в его распоряжении нет, Старший Советник предпочитает отложить сей вопрос до их возвращения. Или пока он, Саконнин, не подыщет новых. Что же касается подозрений посланника, то не от того ли достойный Кен-Гизар так озабочен, что царь охладел к нему самому?