Дозор. Трилогия, стр. 88
И в то же время она понимала – отдаст. Может быть, до последнего дня протянет, но принесет.
Потому что будет помнить этот легкий хлопок неухоженных ладоней, и эту волну холода, внезапно распространившуюся по кухне.
– Иди, – с легким напором повторила ворожея. – Мне еще ужин готовить, в квартире убираться. Давай, давай...
Наташа вышла в темную прихожую, с облегчением скинула тапочки и надела туфли. Колготки, кажется, выдержали... надо же, и не надеялась...
Она посмотрела на ворожею, пытаясь найти какие-то слова – поблагодарить, уточнить, может быть даже – пошутить, если получится, конечно...
Но Дарье было не до нее. Глаза ворожеи округлились, она смотрела прямо в запертую дверь, слабо водила перед собой руками, и шептала:
– Кто... кто... кто?
А в следующий миг дверь за спиной Наташи с грохотом распахнулась. Прихожая враз оказалась заполненной людьми: двое мужчин крепко держали ворожею за руки, еще один быстрым шагом прошел на кухню – не оглядываясь, видимо хорошо знал планировку. Рядом с Наташей оказалась молодая черноволосая девушка. Все мужчины были одеты просто, и как-то нарочито неприметно: шорты, в которых по случаю невиданной жары ходило девяносто процентов мужского населения Москвы, футболки. У Наташи вдруг мелькнула неожиданная и пугающая мысль, что сейчас такая одежда – нечто вроде неброских серых костюмов работников спецслужб.
– Как нехорошо, – осуждающе сказала девушка, глядя на Наташу и качая головой. – Как гнусно, Наталья Алексеевна.
В отличии от мужчин она была в темных джинсах и джинсовой куртке. На шее поблескивал кулон на серебряной цепочке, на пальцах – несколько массивных серебряных колец: вычурных, фигурных, с головами драконов и тигров, переплетающимися змеями, какими-то странными, похожими на буквы неизвестного алфавита, узорами.
– О чем вы... – упавшим голосом спросила Наташа.
Вместо ответа девушка молча расстегнула ее сумочку, достала пузырек. Поднесла Наташе к самым глазам. И вновь укоризненно покачала головой.
– Есть! – крикнул с кухни ушедший туда парень. – Все налицо, ребята. Один из державших ворожею вздохнул, и каким-то скучным голосом произнес:
– Дарья Леонидовна Ромашова! Именем Ночного Дозора – вы арестованы.
– Какой еще дозор? – в голосе ворожеи звучало явное непонимание, перемешанное с паникой. – Вы кто такие?
– Вы имеете право отвечать на наши вопросы, – продолжал парень. – Любое магическое действие с вашей стороны будет рассматриваться как враждебное, и караться без предупреждения. Вы имеете право просить об урегулировании ваших человеческих обязанностей. Вам вменяется в вину... Гарик?
С кухни вернулся ушедший туда парень. Как во сне Наташа отметила, что у него очень интеллигентное, задумчиво-печальное лицо. Ей всегда такие нравились...
– Я полагаю, набор стандартный, – сказал Гарик. – Незаконное занятие черной магией. Вмешательство в сознание людей на уровне третьей-четвертой степени. Убийство. Неуплата налогов... впрочем, это уже не к нам, это к Темным.
– Вам вменяется в вину незаконное занятие черной магией, вмешательство в сознание людей и убийство, – повторил державший Дарью мужчина. – Вы поедете с нами.
Ворожея закричала, пронзительно и страшно. Наташа невольно посмотрела на открытую настежь дверь – конечно, надеяться, что соседи прибегут на помощь наивно, но вот вызвать милицию-то они могут?
Странные визитеры на крик никак не отреагировали. Только девушка поморщилась, и спросила, кивнув в сторону Наташи:
– Что с ней делать?
– Приворот – изъять, память – стереть, – Гарик посмотрел на Наташу без всякого сочувствия. – Пусть считает, что никого в квартире не застала.
– И все? – девушка достала из кармана пачку сигарет, неторопливо закурила.
– Катя, ну а какие варианты? Она человек, что с нее взять?
Это было уже даже не страшно. Сон, кошмарный сон... и действовала Наташа как во сне. Резким движением вырвала у девушки драгоценный пузырек, и рванулась к двери.
Ее отбросило назад. Будто она на невидимую стенку налетела. Наташа вскрикнула, падая к ногам ворожеи, пузырек вылетел из руки и неожиданно легко разбился о стену. Крошечная лужица липкой бесцветной жидкости пролилась на линолеум.
– Тигренок, собери осколки для отчета, – спокойно сказал Гарик.
Наташа заплакала.
Нет, ни от страха, хотя тон Ильи не оставлял сомнений – память сотрут. Хлопнут в ладоши, или еще что-нибудь сделают – и сотрут. И останется она стоять на улице, в твердой уверенности, что дверь в квартиру ворожеи перед ней не открылась.
Она плакала, глядя, как растекается по грязному полу ее любовь.
В открытую дверь кто-то ворвался из подъезда. «Ребята, у нас гости!», – услышала Наташа тревожный голос, но даже не обернулась. Это было ненужно. Все равно – все забудется. Все разобьется, разлетится колючими осколками, прольется в грязь.
Навсегда.
ГЛАВА 1
Утром никогда не хватает времени на сборы. Можно встать в семь утра, а можно в шесть. Но все равно – пяти минут не хватит.
Интересно, почему так происходит?
Я стояла перед зеркалом, торопливо подкрашивая губы. Опять же – как всегда, когда торопишься, помада ложилась неровно, будто у школьницы, впервые, тайком взявшей мамину помаду. Уж лучше было и не начинать... выйти без всякой косметики. У меня в этом плане предубеждений нет, внешность позволяет.
– Аля!
Ну вот.
И это тоже обязательно случается!
– Что, мамуля? – крикнула я, торопливо натягивая босоножки.
– Подойди, малышка.
– Мама, я уже обутая стою! – поправляя сбившийся ремешок крикнула я.
– Мама, я опаздываю!
– Аля!
Бесполезно спорить.
Нарочито громко цокая каблучками – хотя в общем-то, я совсем не сердилась, я прошла на кухню. Мама, как водится, сидела перед включенным телевизором, пила очередную чашку чая с очередным кексом. Ну что она находит в этих противных датских кексах? Дрянь ведь страшная! Уж не говоря о вреде для фигуры.
– Малышка, ты сегодня опять собираешься задержаться? – даже не повернувшись в мою сторону, спросила мама.
– Не знаю.
– Алиса, я думаю, ты не вправе этого допускать. Есть рабочее время, а задерживать тебя до часу ночи... – мама покачала головой.
– За это платят, – невзначай сказала я.
Вот теперь мама на меня посмотрела. У нее задрожали губы.
– Ты ставишь это мне в укор? Да?
Голос у мамы всегда был хорошо поставлен. Как у актрисы. Ей бы в театре играть.
– Да, мы живем на твою зарплату, – с горечью сказала мама. – Государство обокрало нас, и бросило умирать на обочине. Спасибо, доченька, что не забываешь. Мы с папой очень тебе благодарны. Но не надо нам постоянно напоминать...
– Мама, я вовсе это не имела в виду. Мама, ну ты же знаешь, что у меня ненормированный рабочий день!
– Рабочий день! – мама всплеснула руками. На подбородке у нее висела крошка кекса. – Скажи уж лучше – рабочая ночь! И еще неизвестно, чем ты занимаешься!
– Мам...
Конечно, ничего такого она не думает. Наоборот, всегда с гордостью рассказывает подругам, какая я примерная и славная девочка. Просто ей с утра хотелось поругаться. Может быть – новости посмотрела, и услышала какую-нибудь очередную гадость о нашей жизни. Может быть с утром поутру поцапалась – не зря же он так рано ушел.
– И бабушкой в сорок лет я становиться не собираюсь! – без особого перехода продолжила мама. Да и зачем ей тут переход? Она давно боится, что я выйду замуж, уйду из дома, и им с отцом придется жить вдвоем. А может и не придется – я как-то посмотрела линии реальности, и очень вероятно, что папа уйдет к другой женщине. Он на три года моложе мамы... и в отличии от нее за собой следит.
– Тебе в этом году пятьдесят, мама, – сказала я. – Извини, я очень спешу.
Уже в прихожей меня догнал полный справедливой обиды мамин крик:
– Ты никогда не хотела поговорить с матерью по человечески!