Дозор. Трилогия, стр. 195

— Нашла сына. И дала ему опрометчивое обещание, — закончил я.

— Женщинам позволено проявлять лишние эмоции, — сухо сказал Гесер. — Даже самым мудрым женщинам. А мужчины на то и существуют, чтобы защитить и свою женщину, и своего ребенка. Рационально и вдумчиво все организовать.

Я кивнул.

— Ты меня осуждаешь? — с любопытством спросил Гесер. — Антон?

— Кто я такой, чтобы осуждать? — спросил я. — У меня дочь — Светлая Иная. И я сам не хотел бы отпустить ее во Тьму.

— Спасибо, Антон, — Гесер кивнул и явственно расслабился. — Рад, что ты это понял.

— Интересно, как далеко вы пошли бы ради сына и Ольги, — сказал я. — Ведь Светлана что-то почувствовала? Какую-то опасность для меня?

Гесер пожал плечами:

— Предчувствия — штука ненадежная.

— Если бы я решил рассказать Инквизиции правду, — продолжал я. — Решил бы уйти из Дозора в Инквизицию… Что тогда?

— Ты же не ушел, — сказал Гесер. — Несмотря на все намеки Витезслава. Что еще, Антон? Чувствую, у тебя новый вопрос на языке вертится.

— Как так получилось, что ваш сын — Иной? — спросил я. — Это же лотерея. Редко в какой семье Иных рождается ребенок-Иной.

— Антон, либо иди к Витезславу и излагай свои домыслы, — тихо сказал Гесер, — либо дуй к Светлане, как собирался. Меня от этого допроса избавь.

— Не боитесь, что Инквизиция все обдумает и сообразит, в чем было дело? — спросил я.

— Не боюсь. Через три часа Витезслав подпишет бумага об окончании расследования. Поднимать дело они не станут. И так в дерьме по уши.

— Удачи вам с реморализацией Тимура, — сказал я. И двинулся к двери.

— У тебя еще неделя отпуска, побудь с семьей! — сказал Гесер вслед.

Вначале я хотел гордо сказать, что в подачках не нуждаюсь. Но вовремя остановился. Какого черта?

— Две недели, — сказал я. — У меня одних отгулов на месяц накопилось.

Гесер смолчал.

«БМВ» я решил сдать, вернувшись из отпуска. В конце-то концов…

По свеженькой трассе — раньше это были ухабы, соединенные участками шоссе, теперь участки шоссе, изредка прерываемые ухабами — машина легко шла на ста двадцати.

Хорошо быть Иным.

Я знаю, что не попаду в пробку. Я знаю, что навстречу мне не выскочит самосвал с пьяным водителем. Если кончится бензин, я могу залить в бензобак воду — и превратить ее в горючее. Ну кто же не захочет родному ребенку такой судьбы? Вправе ли я осуждать Гесера и Ольгу?

Магнитола в машине была новенькая, с гнездом для мини-дисков. Вначале я хотел воткнуть туда «Боевые протезы», потом решил, что мне хочется чего-нибудь более лиричного. И поставил «Белую гвардию».

У меня зазвонил мобильный. И тут же умненькая магнитола уменьшила звук.

— Света? — спросил я.

— До тебя не дозвонишься, Антон.

Голос у Светланы был спокойный. Значит, все в порядке. И это самое главное.

— Я тоже не мог до тебя дозвониться, — признался я.

— Видимо, атмосферные флюктуации, — усмехнулась Светлана. — Что случилось полчаса назад?

— Ничего особенного. Поговорил с Гесером.

— Все нормально?

— Да.

— У меня было предчувствие. Что ты ходишь по краю.

Я кивнул, глядя на дорогу. Умница у меня жена, Гесер. Надежные у нее предчувствия.

— А сейчас все в порядке? — уточнил я.

— Сейчас все в порядке.

— Света… — одной рукой придерживая руль, спросил я. — Что делать, если не уверен, правильно ли поступил? Если мучаешься вопросом, прав или нет?

— Идти в Темные, — без колебаний ответила Светлана. — Они не мучаются.

— И это весь ответ?

— Это единственный ответ. И вся разница между Светлыми и Темными. Ее можно называть совестью, можно называть нравственным чувством. Суть одна.

— Такое ощущение, — пожаловался я, — что время порядка кончается. Понимаешь? А настает… не знаю. Не Темное время, не Светлое… и даже не час инквизиторов…

— Это пограничное время, Антон, — сказала Светлана. — Это всего лишь ничье время. Ты прав, что-то близится. Что-то в мире случится. Но еще не сейчас.

— Поговори со мной, Света, — попросил я. — Мне еще полчаса ехать. Поговори со мной эти полчаса, ладно?

— У меня на мобильнике денег мало, — с сомнением ответила Светлана.

— А я тебе сейчас перезвоню, — предложил я. — Я же на задании, у меня мобильник казенный. Пускай по счету Гесер платит.

— И совесть тебя не станет мучить? — засмеялась Светлана.

— За сегодня я ее натренировал.

— Ладно, не перезванивай, я заколдую свой мобильник, — сказала Светлана. То ли в шутку, то ли всерьез. Я не всегда понимаю, когда она шутит.

— Тогда рассказывай, — сказал я. — Что будет, когда я приеду. Что скажет Надюшка. Что скажешь ты. Что скажет твоя мама. Что с нами будет.

— Все будет хорошо, — сказала Светлана. — И я обрадуюсь, и Надя. И мама моя обрадуется…

Я вел машину, в нарушение всех строгих правил ГАИ прижимая мобильник к уху одной рукой. Какие-то грузовики все неслись и неслись по встречной полосе.

Я слушал, что говорит Светлана.

А в динамиках все пел и пел тихий женский голос:

История вторая

НИЧЬЕ ПРОСТРАНСТВО

Пролог

Отдых в Подмосковье всегда был уделом людей либо бедных, либо богатых. Это средний класс выбирает турецкие отели с программой «все включено, пей, сколько влезет», знойную испанскую сиесту или чистенькое побережье Хорватии. В средней полосе России средний класс отдыхать не любит.

Впрочем, среднего класса в России немного.

Профессия учителя биологии, пусть даже и в престижной московской гимназии, к среднему классу никак не относится. Если же учитель — женщина, если сволочь-муж три года назад ушел к другой, никак не посягая на право матери воспитывать двоих детей, то о турецких отелях можно только мечтать.

Хорошо еще, что дети пока не вошли в ужасный подростковый возраст и искренне радуются старенькой даче, мелкой речушке и начинающемуся за самой околицей лесу.

Плохо то, что старшая дочь уж слишком серьезно воспринимала свой статус старшей. В десять лет можно неплохо присматривать за пятилетним братиком, бултыхающимся в речке, но никак не стоит забираться далеко в лес, полагаясь на знания из учебника «Природоведение».

Впрочем, десятилетняя Ксюша пока и не предполагала, что они заблудились. Крепко держа брата за руку она шла по едва угадывающейся тропинке и рассказывала:

— А тогда его снова сосновыми кольями пробили! Один кол вбили в лоб, а другой в живот! А он из могилы встал и говорит: «Все равно не убьете! Я уже давно мертвый! А зовут меня…»

Брат тихонько заныл.

— Ладно, ладно, пошутила, — сказала Ксюша серьезно. — Он упал и умер. Его похоронили и пошли праздновать.

— С-с-страшно, — признался Ромка. Заикался он не от страха, заикался он всегда. — Ты б-больше не рас-с-сказывай, ладно?

— Не буду, — сказала Ксюша, оглядываясь. Тропинка была еще видна за спиной, но впереди совершенно терялась в опавшей хвое и прелой листве. Лес как-то незаметно стал сумрачным, суровым. Совсем не таким, как у деревни, где мама снимала «дачу» — старый заброшенный дом. Надо было поворачивать назад — пока не поздно. И Ксюша, будучи старшей и заботливой сестрой, это понимала. — Пойдем домой, а то мама ругать будет.