Диптаун. Трилогия, стр. 67
Я теперь не просто вор, стойкий к гипнозу глубины. Я – сама глубина. Часть её…
Наклоняюсь, поднимаю стодолларовую купюру. Можно даже запомнить её номер. Можно сделать так, что по документам банка она вообще не появлялась здесь.
Все теперь можно – или почти все.
Бросаю бумажку обратно на конвейер, иду к стене. Шаг – и мир тускнеет, падает вниз, превращается в плоскую схему под ногами. Огромный лист, раскатанный в пустоте, я парю над ним, вглядываясь в нити улиц.
Вот и мой дом.
Ныряю к нему, пробиваю плоскость схемы, чувствую асфальт под ногами. Никаких больше усилий, никаких стишков и просьб к глубине. Я ведь не прошу своё тело дышать!
Вика и Неудачник о чём-то разговаривают, стоя у подъезда. Потом Вика замечает меня, и растерянно замолкает.
Машу рукой, иду к ним, а Вика бежит навстречу.
10
Запираю дверь подъезда, долго вожусь с замком. Вика все держит мою ладонь, а одной рукой запустить все системы безопасности трудно.
Наконец я решаюсь и просто приказываю двери закрыться. Щёлкает собачка замка, начинает мигать огонёк охранной сигнализации. Неудачник вскидывает голову – кажется, он почувствовал.
– Что он с тобой сделал? – спрашивает Вика. Только теперь, когда мы отсечены от внешнего мира, она расслабляется. Наверное, я был не прав, что не поспешил к ней сразу.
– Дип-программа, – я нахожу нехитрое самооправдание, объясняя ей случившееся. – Зацикленная дип-программа, бесконечное погружение.
Вика щурится, она понимает.
– Вынырнуть было невозможно.
– Но ты…
– Нашёл обходной путь, – косясь на Неудачника, говорю я. – Вика, как это выглядело со стороны?
– Дибенко чем-то швырнул в тебя… – она морщит лоб, вспоминая. – Словно платок какой-то… и ты в него провалился. Похоже было на очень мощный вирус.
– А Ромка?
Вика недоуменно смотрит на меня.
– Волк. Это Ромка, дайвер-оборотень. Мой друг…
– Он его сжёг. Дотла. Просто схватил за горло, и тот начал пылать.
Молчу. Да и что говорить, внешние эффекты вируса могут быть различными, главное – как он подействовал на Ромкину машину. Мне всегда казалось, что у него слабенький компьютер, вроде моего. Наверное, даже магнитооптики нет. Если Человек Без Лица применил грубое оружие, то Ромке придётся переставлять весь софт.
– Лёня…
Я киваю. Не время сочувствовать чужому горю.
Впрочем, на это всегда не хватает времени.
– Идём, – киваю я ей и Неудачнику. – Я на одиннадцатом этаже живу.
– Кто ещё здесь живёт?
– Никого. Сейчас – никого, – втискиваясь в кабинку лифта, отвечаю я. Жму кнопку, рывок, мы ползём вверх. Вика морщится, она и впрямь боится высоты. Даже такой…
– А раньше жили?
– Ну… в каком-то смысле, – уклоняюсь я от ответа. Двери открываются, мы выходим на площадку. Неудачник с любопытством озирается.
– Вот и мой дворец… добро пожаловать… – отпирая квартиру, говорю я. И добавляю, уже одному Неудачнику: – Ответный визит?
Он кивает.
Вика входит первой. Мнётся у порога, словно размышляя, стоит ли разуваться. Конечно, не стоит, и она это понимает.
– Направо ванная-туалет, кухня. Налево комната и балкон, – любезно сообщаю я.
Вика осторожно заглядывает в комнату. Её взгляд бегает по выцветшим обоям, задерживаясь на столе с компьютером, тахте, холодильнике, шкафе. Наверное, она разочарована. Ещё бы.
– Странно… – говорит Вика. И я чувствую, что она на мгновение выходит из глубины, смотрит на моё жилище трезвым взглядом.
Давай-давай. Вот только на глаза тебе попадаться я в такую минуту не хочу.
– Пошли, – я тяну Неудачника за руку. – Научить тебя варить кофе?
Вместо ответа он проходит на кухню, быстро выбирает из пакетов с зёрнами самый дорогой, и, как ни странно, при этом ещё и самый лучший. Снимает турку побольше. Берет солонку.
– Ага, – только и говорю я.
– На сотнях серверов лежат кулинарные рецепты, – замечает Неудачник.
– Пять минут назад девушка из Ростова добавила ещё один. Очень интересный. Рискнём попробовать?
Странно было бы надеяться, что я могу его чему-то научить. Разве что умению стрелять в людей.
Но я думаю, это не то умение, которое он способен воспринять.
– Хозяйничай, – только и отвечаю я, возвращаясь в комнату. Вика сидит на тахте, разглядывая книжную полку.
– Я вернулся, – сообщаю я, и Вика закрывает глаза. На миг, чтобы вернуться в глубину.
– Странно, – повторяет она. – Лёня, я почему-то ожидала…
– Увидеть дворец?
– Нет, не обязательно, но хоть что-то…
– Вроде твоей хижины?
Она молча кивает. Вполне понимаю её смущение. Она ведь уверилась в том, что я тоже пространственный дизайнер. А увидела убогую квартирку, пусть и хорошо нарисованную, но явно недостойную такой чести – быть увековеченной в виртуальности.
– Пойдём, – говорю я. – Неудачник, мы на минуту выйдем! Если что, мы в подъезде!
Вика послушно идёт за мной.
На площадке чисто и тихо. Я прикладываю палец к губам:
– Т-с! Не надо никого беспокоить!
– Ты же говорил, в доме никого… – шепчет Вика.
– А вдруг? – таинственно отвечаю я. Подхожу к двери напротив, извлекаю из кармана гнутый кусок проволоки. Примерно так я представляю себе отмычку.
Вика ждёт, она уже заинтригована.
Я тереблю проволокой в чужом замке. Конечно же, он поддаётся. Так ведь было задумано. И мы входим.
Это большая трехкомнатная квартира. На вешалке – одежда, плащи, куртки. К стене прислонён детский велосипед. Обувь раскидана вдоль стены. Я подаю Вике тапочки, переобуваюсь сам, и говорю:
– У них принято переобуваться. Семья большая, четверо детей, натаскали бы грязи. И полы холодные…
Вика молчит, она приняла правила игры.
Заглядываем на кухню. Старенький польский гарнитур, ещё советских времён. Очень-очень много банок с приправами, каких-то солений, варенья в банках. На плите – горячая кастрюля с борщом, сковорода с котлетами. В окнах – тихая зелёная улочка, и Вика мгновенно прилипает к окну. На площадке галдят дети, женщина выгуливает у самого подъезда старого, медлительного пуделя.
– Кто здесь живёт? – спрашивает Вика.
– Я знаю их только по именам. Виктор Павлович и Анна Петровна. Старшая дочка – Лида, заканчивает школу. И трое пацанов – Олег, Костя, Игорь.
Поколебавшись, добавляю:
– Пуделя зовут Герда. В общем-то, я не люблю, когда собак называют человеческими именами. Но они так захотели.
– А что за город?
– Витебск. Кажется, Витебск.
Вика становится ко мне спиной, строго говорит:
– Не суйся на глаза.
С минуту она разглядывает кухню, выскочив из виртуальности. Потом, погрузившись обратно, поворачивается ко мне, и спрашивает:
– Так – везде?
Я киваю.
– Хозяев нет дома, но квартиры живут, – шепчет Вика. – Рубашка на спинке стула, игрушки, разбросанные по полу, капающий кран и мусор, заметённый холостяком под диван… Так?
Молчу.
– Ленька, а ты – нормальный? – тихо спрашивает Вика. – Я строила горы, где нет, и не должно было быть людей… тоже странно, наверное. Но я не очень люблю людей.
– Не ври, – прошу я.
– А ты построил дом, в котором никогда не будут жить. Нет, дом, где почти живут. Дымящаяся трубка в пепельнице и горячий чайник на плите… Панельная «Мария Целеста». Зачем, Лёня?
– Я не вправе был их селить по-настоящему. Придумывать характеры и лица, горе и радость. Пусть так… только вещи. Они тоже могут многое рассказать.
Мне всё кажется, что она не понимает. Не может понять до конца, и я говорю, взахлёб, торопливо:
– Ниже этажом живёт парнишка, меломан. Он из Подольска. Иногда он увлекается и включает свой магнитофон так громко, что приходится стучать в пол. Но он неплохой парень, он сразу делает тише. У него отличная коллекция, там и кассеты, и винил, и сиди-диски. Всего понемногу. Больше винила, он сейчас копейки стоит, никому не нужен, а у него проигрыватель «Вега», старый, но неплохо крутит. А на шестом этаже такой странный тип, он, кажется, инженер, работает на тульском заводе, раньше делал оружие, сейчас – всякий ширпотреб. Мечтает писать любовные детективы, придумал вот такой жанр… Он их и пишет, печатает на машинке по вечерам, но никому не показывает. Сам понимает, что плохо выходит, редкий такой тип графомана, безобидный. Я иногда брал его рукописи, смотрел, это и вправду ерунда, но добрая такая, наивная, ему надо было родиться в восемнадцатом веке…