Лаборатория имен, стр. 27

– Я уже.

– Слушай, у меня к тебе предложение. У нас в школе есть мальчик, симпотный, ваще. Нужно, чтобы он увидел меня с кем-нибудь. Нужен тоже не хуже – симпотный, ваще. Поможешь?

Мальчик пожал плечами, не совсем понимая, что от него хочет, по всей видимости, его родная сестра.

– Это значит да? Ну, все, братишка, – воскликнула девочка-ураган, – я зайду за тобой завтра в пять.

«Майк» остался растерянно стоять посреди комнаты. Он конечно понимал, что от него хотят, но эта вся жизнь была какая-то чужая, ему неблизкая, тесная и неудобная. И прежде всего, конечно, имя. Решив бежать, понимая, что пусть даже и не через балкон – ведь есть же здесь другие проемы. Он вышел в темный коридор, столкнулся с вешалкой, но успев во время ее поймать, сразу увидел дверь, открыл ее, но понял, что попал в чулан – на него рухнули лыжи с палками, несвязанными воедино. Перейдя в другую линию лабиринта, он увидел выход. Подойдя к двери, он услышал.

– Тебя к телефону.

– Макаша, опять твоя Зази.

– А когда у тебя соревнование?

– Пора ужинать.

Он успел открыть дверь и нырнуть на улицу. Пробежав по лестнице, заметив, что на первом этаже ждет его настоящий Майк. Тот тоскливо посмотрел на него и сразу все понял.

На улице прямо перед подъездом его ждал Бонз. Он ничего не сказал, только посмотрел на мальчика глазами, в которых брезжил всего один вопрос «неужели, не подошло?».

– Нет, не подходит. Майк-Найк. Может быть, ему удобно носить это кроссовочное имя. Да он помешан на спорте. Я не хочу, чтобы у меня в голове была пудовая гиря и ко мне обращались Макаша.

– Дальше! – воскликнул агент, и мотоцикл отправился к следующему балкону. Правда, это оказался не совсем балкон.

Мотоцикл преодолел несколько районов, крыш и оказался за городом. Там стоял небольшой, но очень милый домик, напоминающий игрушечный. Казалось, что внутри этого домика бумажная мебель и пластиковые люди.

– Мы что в игрушечном городе? – пытался пошутить мальчик, но агенту было не до шуток – он продолжал знакомить имяненавистника со своим будущим «родственником», если так можно назвать:

– Живет на окраине города и очень любит цветы. Сажает в разноцветные горшки. На это тратит большую часть времени. Победитель в конкурсе на самого трудолюбивого в районе. Очень любит свою маму. Много читает и знает столько, что ей бы позавидовал любой школьник.

– Ей? – переспросил Карл.

– Ну, да, – ответил агент. – Ей. Это девочка. Робертина.

– Девочка? Робертина? Ты ничего не перепутал? Я вроде бы мальчик, или для тебя это не имеет особого значения?

Однако мальчик не успел возразить, так как девочка сама к нему подошла. У нее было ярко-желтое платьице в малиновый горошек. На лице веснушки, рассыпанные звездами по лицу, как знаки зодиака в галактике. В руках держала лейку и какой-то непосаженый росток с лохматым корнем и небольшой горсткой земли на нем. Она не было удивлена, словно ждала его. И оранжевое чудо, как всегда, куда-то испарилось.

– Ты хочешь поменяться? – спросила она.

– Я? – растерялся мальчик. – С чего бы это?

– Хорошо, – ответила девочка, как будто у нее, кроме вопроса и ответа «да» ничего не было заложено. Вручила ему лейку с наполненной водой (довольно тяжелую, напоминающую гантели) и росток. И тоже испарилась – вышла за калитку и как-то очень ретиво скрылась в ближайшей роще.

– Прекрасно, – воскликнул мальчик. – Спасибо! – теперь это мое, да? Ну, спасибо, инопланетный разум за то, что дал мне этот конфетный дом и огромные поля с фиалками.

И только желание пройти этот этап, чтобы приступить к следующему мотивировало его погружаться в мир ненормальной девочки, похожей на сорняк. Во-первых, он нашел лопату, чтобы посадить этот куст неизвестного происхождения. Сделав небольшое углубление в земле, он утопил его и присыпал. Во-вторых, у него была емкость, у которой было свое предназначение.

Он тянул за собой большую лейку. Цветы были колючими. Площадь была огромной. Он устал. Сперва, были золотые шары, мерно покачивающиеся на ветру. Они как будто поклонились ему, когда получили водяной каскад.

– Кто следующий? – спросил «Робертина», направляя нос лейки на астры ярко-красные, фиолетовые и белые. – Я вас полью. Без проблем. Я же Робертина. Так решил агент Бонз, а если он решил, то значит все.

Флоксы, нарциссы, петунии, гладиолусы, георгины и даже подсолнух, одиноко стоящий в углу сада освежились благодаря псевдо девочке. Вода кончилась, и нужно было накачать воду, чтобы дать воду оставшейся половине цветов.

– Не хочу, не хочу, – прошептал мальчик, вытирая лоб. – Я не стану. Пусть она сама этим занимается, – но никто его не услышал. Возникало ощущение, что он здесь совершено один, и что только цветы, разноцветными пятнами раскиданные по периметру сада – и составляют его окружение.

– Там была хотя бы ненормальная мамаша и сеструха, – подумал он. – А здесь лейка, цветы, снова лейка и опять цветы. Не хочу, – воскликнул он. Не хочу. Вы меня слышите? Нет? Агент Бонз, я вызываю агента Бонза и его мотоцикл, – сказал он еще более смелее. – Не слышите? Ничего. Я буду кричать до тех пор, пока меня не услышат.

Он бросил лейку, забрался на забор и, размахивая лопатой, кричал свой протест против этой жизни и, конечно, имени. С лопаты летели ошметки грязи, напоминающие салют.

– Все, успокойся, – услышал он голос оранжевого человечка. Рядом с ним стоял мотоцикл, и на лице агента уже не было вопроса «не подошло?». Тот все сразу понял.

– Зачем ты мне это показал? – Она ненормальная. Я уже не говорю о том, что она девочка.

– Просто твое имя может иметь производную от женского имени. Например, Роберт – Робертина, Джулия – Джон…

– Это должно быть настоящее мальчишеское имя, – твердо сказал мальчик. – Никаких производных. Ты что на самом деле хотел, чтобы я поливал цветы и разговаривал с ними?

Агент Бонз понял и послушно кивнул. Вероятно, это означало одно – он понял, что Робертом мальчику не быть. Поэтому нужно следовать дальше.

Потом был мальчик Эдвард, любитель читать и, проведя более двух часов в его мире, Карл запросил пощады. Он ничего не имел против чтения, но стоящие кругом книги и ничего кроме, вызывали некоторую оторопь. Он не хотел менять мир на книжные полки.

Потом была целая команда – три брата – один другого лучше. Они любили драться, разговаривать и копаться в папиной машине. Они почти ничем не отличались друг от друга – с ваксой на лице и техническими шутками. Карлу было достаточно того, что он прожил жизнь двоих.

За время этих перемещений оранжевый инопланет, в конец, научился править выделенным транспортом – аккуратно садился на балконе, в центре двора, не тревожа близлежащие постройки. А Карл продолжал принимать все новый обличия, сменив две ночи.

– Келвин, Зак, Павик, Док, Боб, Хаймер, Якобс… – отвечали ему все то же нарочитое «Хорошо» на предложенное им «Поменяться». И он шел, общался, смотрел, представлял, что он любит бабочек и крестоносцев, представлял, что это нормально, когда на твоей кровати сидит сенбернар, под кроватью черепашка, а вместо телевизора – какаду. Они не спали, так как времени было в обрез, и агент гонял свой мотоцикл то вверх, то вниз, меняя маршрут неожиданно.

И эта конструкция была самым настоящим театром – все вокруг подыгрывали ему, как будто так и должно было быть. И очень сожалели о том, что ничего из этого не выходило.

За эти дни он увидел не менее двух сотен мальчишек (про девочек они соблюдали табу), и все время вертел головой. Этот Пак был слишком наглым и только и думал о деньгах, как бы что-то продать, мечтая о разделе имущества. На его полке стояли книги Кийосаки и Карнеги, а на стене висели идолы Форд и Будда. Леон обожал рисовать, что очень импонировало, однако его привычка рисовать все слишком искаженно, да к тому просиживать столько времени сперва с карандашом, а потом с кистью, пачкаясь, не слишком доставляло удовольствие мальчику.