Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио, стр. 17
Удары продолжаются, наконец крышка гроба со скрипом приподнимается, затем ещё, ещё немного... Вот она откидывается и летит в воду. И из гроба встает во весь рост барон Ламберто. Он осматривается и восклицает:
— Да это же всё ошибка! Большая ошибка! Харон, вези меня скорей обратно домой! Ансельмо, смотри, не потеряй зонт! Оттавио, куда так спешишь?
Оттавио вмиг сообразил, что ситуация круто изменилась. Он тут же бросается со своей лодки в воду и быстро плывёт к берегу.
А барон Ламберто продолжает радостно кричать:
— Всё это ошибка! Всё надо переиграть! Похороны откладываются на неопределённое время, потому что покойник больше не играет!
По всему побережью вокруг озера раздаётся единое, нескончаемое «Ох!» Затем ещё более громкое и продолжительное «Ах!» А потом раздаётся гром аплодисментов и радостные крики:
— Да здравствует барон Ламберто!
Дирижёр оркестра миланских трамвайщиков не теряется в этой новой обстановке, и по его сигналу сто двадцать музыкантов знаменитого духового оркестра начинают играть триумфальный марш из «Аиды».
Ансельмо выуживает зонт, который на радостях уронил в воду, открывает его, закрывает — словом, волнуется.
— Синьор барон! — спрашивает он. — Что вам приготовить на обед? Хотите голубя а-ля Кавур? Или утку по-мантуански?
Барон не отвечает. Он целиком захвачен общим волнением. И если б в этот момент кто-то мог оказаться высоко-высоко над землёй, то непременно услышал бы, как ещё громче и сильнее звучит над озером:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
— Так Ламберто жив...
— Наверное, кому-то показалось, что Ламберто умер...
— Везёт же этому Ламберто!
— По правде говоря, Ламберто этого заслуживает...
— Ламберто — здесь...
— Ламберто — там...
На фоне общего радостного возбуждения сильным контрастом выглядят двадцать четыре генеральных директора и их двадцать четыре секретаря.
Они не кричат, ничего не говорят и не выражают никаких признаков радости. Они устремили свои сорок восемь плюс сорок восемь глаз на барона Ламберто.
Они испытующе изучают его фигуру и лицо и сравнивают со своими воспоминаниями и фотографиями, которые извлекли из бумажников.
Они переглядываются и негромко совещаются. Наконец, приказывают своим лодочникам грести к острову вслед за Хароном, который уже причаливает к берегу.
Барон Ламберто соскакивает на землю и ещё раз приветствует всех, высоко подняв над головой сжатые в кулаки руки, как это делают боксёры— победители.
— Да здравствует барон Ламберто! — снова раздаётся над озером.
Затем люди постепенно расходятся, потому что смотреть больше не на что. Но все довольны — ведь это впервые за всю историю озера похороны завершаются таким счастливым финалом.
Некоторое оживление ещё заметно на полпути между островом и Ортой, в том месте, где затонул гроб и где любители оспаривают друг у друга оставшиеся от празднества сувениры, желая сохранить их на память об этом прекрасном дне.
Оттавио в это время уже далеко. Он останавливается только во Флоренции, и то потому лишь, что нужно заправить машину бензином. И вряд ли ещё когда-нибудь услышат о нём на зелёных берегах Орты.
Прощай, Оттавио!
12
Вынужденно проспав два дня и три ночи, раньше других просыпается Дельфина. И не сразу понимает, что проснулась. Ей даже кажется, будто началось какое-то новое сновидение — звучит оркестр, исполняющий триумфальный марш из «Аиды», и не совсем ясно, льются ли в окно солнечные лучи или звуки трубы.
Глаза её открыты, но это ещё ничего не значит — когда мы видим сны, глаза у нас тоже всегда открыты, кроме тех случаев, когда нам снится, что мы их закрыли.
— Ой! Какая жёсткая постель...
Дельфина осматривается и обнаруживает синьору Мерло, лежащую на полу, и голова её под столом. Наконец Дельфина соображает, что и сама тоже лежит на полу, и вскакивает как ужаленная. Бросается к окну и видит, что на озере большой праздник. Подбегает к столу и находит записку, оставленную Ансельмо: «Барон умер... Но виноваты вы... Уволены без предупреждения...»
— Что? Что? Синьора Мерло! Синьора Дзанци!
Шлепки, щипки, холодный душ из графина, крики — и вот наконец разбужены остальные пятеро её товарищей.
— Моя смена? — бормочет синьор Джакомини и сразу же, ещё зевая, принимается за работу:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
— Стоп! — кричит Дельфина. — Стоп! Незачем больше ламбертарить — мы уволены. Смотрите! Возможно, нас даже обвинят в убийстве. Синьор Армандо, пожалуйста, не засыпайте!
— Который час? — интересуется синьор Армандо.
— Спросите лучше, который день.
Синьор Армандо смотрит на свои часы, показывающие не только время, но также день и месяц.
— Чёрт возьми! Сколько же мы спали? Что случилось, хотел бы я знать?
— Мне кажется, — говорит синьор Бергамини, — я слышу трубы берсальеров. Красивый звук!
— Это марш из «Аиды», — поправляет его Дельфина.
— Я знал когда-то в Тревизо одну синьору, которую звали Аида. Она держала остерию и очень неплохо готовила. Кстати, а вы не проголодались? Что у нас сегодня на обед?
— Синьор Бергамини, вы, видимо, ещё не поняли, что происходит. Честно говоря, я тоже не очень понимаю. Пойдёмте поищем кого-нибудь, кто бы нам объяснил.
Все соглашаются и спускаются в вестибюль, как раз в то время, когда ворота виллы распахиваются и во двор с радостными криками врывается толпа. Тут же полицейские, карабинеры, регулировщики уличного движения...
— О небо! — пугается синьора Мерло. — Неужели нас хотят арестовать?
— Не произнесу ни звука, пока не прибудет мой адвокат, — заявляет синьор Джакомини.
— А я, — объявляет синьора Дзанци, — ничего не знаю! Я спала.
— А мы что, не спали?
— Не знаю. Когда я сплю, я не смотрю по сторонам и не вижу, что делают другие.
Но вот и синьор Ансельмо. Он устремляется к Дельфине и обнимает её, больно задевая зонтом.
— Дорогая, дорогая синьора Дельфина! Это самый прекрасный день в моей жизни!
— А увольнение без предупреждения?
— Считайте, что его не было! Вы все вновь приняты на работу! Больше того, я нисколько не удивлюсь, если барон Ламберто на радостях в честь такого события увеличит вам зарплату.
— Минутку! Но синьор барон... Разве он не умер?
— Он жив! Он жив и здоров, как никогда!
— А эта записка?
— Считайте, что её не было!
— Тогда пойдёмте наверх, — предлагает синьор Бергамини. — Обед готов?
— Нет, подождите, — возражает Дельфина, — я желаю кое в чём разобраться.
— Если хотите видеть синьора барона, то вот и он! — с радостным волнением восклицает Ансельмо.
Сопровождаемый громкими аплодисментами, в вестибюль входит синьор барон. Он улыбается и выглядит свежим, как майское утро.
Шестеро служащих смотрят на него, вытаращив глаза от удивления. Это барон? А куда делся дряхлый старик, похожий на черепаху, с которым они познакомились несколько месяцев назад, когда поступали сюда на службу.
Они хорошо помнят его, этого жалкого синьора, едва шевелившего языком, который, казалось, вот-вот рассыплется. Он сказал им тогда, опираясь на палки с позолоченными набалдашниками и устремив на них свои крохотные глазки, спрятанные за тяжёлыми веками:
— Прошу вас... Моё имя следует произносить очень чётко... Без особого нажима... Не слишком громко, но и не шёпотом... Не растягивая... Каждый слог должен звучать отчётливо. Попробуем. Сначала все вместе, затем по очереди... Готовы? Начали... Ламберто, Ламберто, Ламберто...
— Как он помолодел, — замечает синьора Дзанци.
— Совсем другой человек! — добавляет синьор Армандо.
Дельфина становится ещё мрачнее. Она не улыбается, даже когда синьор барон с поклоном целует ей руку и сообщает:
— А знаете, вы очень похорошели!
— Мне кажется, — строго замечает Дельфина, — что сейчас вам следует кое-что объяснить нам, а не делать комплименты. Ведь нас обвиняют в вашей смерти.