Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио, стр. 14
— Думайте и вы, все думайте, только про себя и не болтайте глупостей.
Главарь думает, думает, но это всё равно что царапать мрамор: ничего не получается — ногти не берут его.
Время от времени кто-нибудь вдруг оживляется, будто готов выдать идею, но тут же сникает. И сам понимает — не то...
— Да нет, не годится...
К тому же почти все двадцать четыре Ламберто всё время отвлекаются от главного — кто мысленно переносится на пляж на Балеарские острова, кто видит себя на балконе гостиницы в Макиньяна...
Только главарь умеет сосредоточиться на главном, причём так, что даже зубы ныть начинают. Однако нужная мысль всё-таки не приходит.
— Возьмём-ка словарь, может, он что-нибудь подскажет, — решает главарь.
Не все знают, что такое словарь, но молчат, чтобы не выдать своё невежество. Впрочем, главарь уже достал из шкафа какую-то толстенную книгу, открыл и наугад ткнул пальцем в страницу.
— Светопреставление, — читает он. — Да, если б наступил конец света, в суматохе мы, конечно, могли бы удрать даже в Сицилию. Попробуем ещё.
Теперь его палец останавливается на слове «рысь».
— Плотоядное млекопитающее, распространённое в Европе, — читает он. — Ловкий, подвижный хищник с очень мягкой шерстью, с кисточками на кончиках ушей.
Далее попадается слово «тальк».
— А вот это нам годится, — говорит кто-то из бандитов. — Закажем двадцать четыре мешка талька, спрячемся в них и отошлём обратно. Мол, вы нам прислали белый, а нам нужен розовый тальк. По дороге спрыгнем с грузовика...
— Трапеция, — читает главарь, продолжая в поисках подходящей подсказки наугад тыкать пальцем в жёлтые страницы.
Одно за другим в хаотическом беспорядке следуют:
«Мирмекология. Наука о муравьях»,
«Ёрш. Приспособление для чистки трубок, бутылок и т. п.»,
«Качотта. Плоский овальный нежный сыр, который изготовляют в Центральной Италии».
— Превосходен к ужину, но совершенно не годится для побега, — замечает разозлённый главарь, продолжая лихорадочно листать страницы.
Дальше он уже не читает пояснения, а только выстреливает словами, как пулями:
— «Додекаэдр», «метафора», «закись», «пролегомена», «окно».
При слове «окно» бандиты облегчённо вздыхают. Хоть это они, слава богу, понимают без объяснений.
Затем вдруг слышат слово «пи-пи» и громко хохочут. Кто бы мог подумать, что и такое слово есть в этом словаре!
Главарю не смешно. Он опять наугад открывает книгу, да так и замирает, прижав палец к странице и вытаращив глаза. Даже вроде бы слышно, как гудит его напряжённо думающий мозг. Все замерли в ожидании.
— Кретин! — говорит наконец главарь.
— Ах, вот как! Тут и оскорбления имеются! Чем дальше, тем интереснее.
— Кретин — я, что не подумал об этом раньше, — уточняет главарь.
— О чём же ты не подумал?
— Вот читай.
— Ладно, не мучай.
— Футбольный мяч! — торжественно произносит главарь.
Остальные двадцать три Ламберто смотрят на него, ничего не понимая, но явно подозревая, что от слишком большого умственного напряжения их главарь теряет рассудок.
— При чём здесь футбол? — спрашивает один из Ламберто своего соседа.
— Соскучился, наверное.
Но в мыслях у главаря не футбольное поле. Слово «мяч» нарисовало в его сознании шар, и ему вспомнилось то, что он видел вскоре после захвата острова.
— Мы спустились в подвал, я, барон и его мажордом. Знаете, какой тут огромный винный подвал! Я осмотрел его тогда метр за метром, этаж за этажом. Вы ведь и не знаете, что здесь ещё пять подземных этажей.
— Ты ничего не говорил об этом. Откуда же нам знать?
— На пятом, то есть на самом глубоком этаже, у барона находится личный музей. Он показал его только потому, что я пригрозил пистолетом.
Он хранит там колясочку, в которой его прогуливала няня, трёхколёсный велосипед, на котором научился крутить педали, сейф из своего первого банка, фотокопию первого миллиарда, короче, разные свои мелкие сувенирчики. Одна из комнат музея забита какими-то огромными тюками, перевязанными толстыми верёвками. И знаете, что в этих тюках? В тот день барон объяснил: «Тут лежит самая дорогая мечта моей жизни. Здесь всё, что требуется для постройки воздушного шара, на котором я хотел слетать на Северный полюс, ведь там ещё никто никогда не бывал. Полотнища, детали корзин, баллоны с газом. А в этой папке чертежи и инструкции по сборке. Даже ребёнок при желании может собрать его за несколько часов».
Я слушал его тогда одним ухом, потому что всё это мне было до лампочки. Хорошо, что вспомнил сейчас! Вы меня поняли?
— Нет, — упавшим голосом признался кто-то из бандитов.
— Мы улетим на воздушном шаре!
— Ну да, а полиция пальнёт в него разок, и фьюить — шар лопнет!
— А мы ночью!
— Осветят прожекторы...
— А мы скажем полиции, что прожекторы беспокоят барона Ламберто. Их свет попадает в окна и мешает ему спать.
— И куда полетим?
— В Швейцарию.
— А потом?
— А потом мама подоткнёт тебе одеяльце, даст конфетку и поцелует в лобик. Хватит болтать! За дело!
Не все Ламберто убеждены, что это правильный путь. Но главарь, похоже, опять вполне уверен в себе... Не остаётся ничего другого, как следовать за ним.
Кто-нибудь может предложить что-то более подходящее? Никто. Есть другой способ выбраться отсюда? Нет. Значит, надо действовать именно так: собрать шар и улететь на нём за горы.
10
Утром в Орте никто ничего не знает о том, что произошло на острове ночью. Но у многих почему-то возникает ощущение, что день предстоит необычный.
Тем временем автобус, который привозит банкиров из Миазино, прибыл на четверть часа раньше обычного. Вот они упругим шагом цепочкой поднимаются по наружной лестнице особняка мэрии. И всегда находится кто-нибудь, кто со смехом пересчитывает их:
— ...сорок шесть, сорок семь, сорок восемь! Но почему они вдруг быстро спускаются обратно?
Потому что уборщица ещё моет пол. Придётся подождать в галерее.
Молчаливая, настороженная толпа окружает генеральных директоров. Те, кто уже присмотрелся к ним, дают пояснения другим, немногим, правда, кто всё ещё не способен отличить генерального директора амстердамского банка от генерального директора александрийского банка. Есть даже такие,
Кто невооружённым глазом различает и каждого из Двадцати четырёх личных секретарей.
— А ну, пошли! — командует уборщица. — И чтоб не бросать мне окурки на пол!
Банкиры вновь поднимаются по лестнице и скрываются за дверью. Толпа расходится, посматривая, однако, по сторонам, нет ли какого-нибудь другого, достойного внимания явления.
А вот, кстати, уже возвращается с острова Дуилио, отвозивший туда продукты.
Харон выскакивает из лодки и со всех ног бежит на площадь, преследуемый журналистами помоложе (те, кто постарше, ещё завтракают на балконе гостиницы).
— Куда вы?
— Харон, улыбнитесь для прессы!
— Как поживают ваши внуки?
— Не болит больше живот у вашей тёщи?
Лодочник влетает в магазин канцелярских товаров и, не переводя дыхания, заявляет:
— Скорее! Скорее! Тридцать килограммов скотча!
— Что? Тридцать килограммов чего?
— Скотча, скотча!
— Но у меня нет ни тридцати килограммов, ни тридцати граммов! Только это...
Продавец выкладывает пять или шесть маленьких роликов липкой ленты.
— Давайте что есть. А где ещё можно купить?
— У «Домашних хозяек», тут рядом.
Дуилио спешит в магазин для домашних хозяек.
Затем несется в табачную лавку. И самое большее, что ему удаётся набрать, это пятьсот или шестьсот граммов скотча.
— Мы поможем вам! — предлагают молодые журналисты.
И действительно, несколькими группами они направляются на своих машинах в разные стороны — кто едет в Гоцаму и Боргоманеро, кто в Оменью и Гравеллону Точе скупать скотч.
Через час они возвращаются с грудой разноцветных катушек и вручают их Дуилио с такой гордостью, будто участвуют в каком-то историческом событии.