Миры Роберта Хайнлайна. Книга 5, стр. 81

Твишел поворчал немного, но чувствовалось, что он сам не прочь похвастаться своей игрушкой. Он взвесил меня, потом подобрал несколько металлических болванок в точном соответствии с моей массой, то есть на сто семьдесят фунтов.

— На этих самых весах я взвешивал и бедного Винсента.

Мы вместе перенесли болванки на край платформы.

— Какой временной промежуток мы установим? — деловито спросил он. — Вы же у нас режиссер-постановщик.

— Вы говорили, что на вашей аппаратуре можно установить время довольно точно?

— Да, сэр, именно так я и сказал. А вы сомневаетесь?

— Нет, нет. Так, дайте подумать. Сегодня у нас двадцать четвертое мая… А что если на шкале установить, скажем, тридцать один год, три недели, один день, тринадцать минут и двадцать шесть секунд?

— Неудачная шутка, сэр. Когда я говорил «точно», я имел в виду «с точностью до одной стотысячной». У меня нет возможности заниматься установкой требуемой вами точности — одной девятьсотмиллионной.

— Вот-вот, теперь понимаю, профессор, насколько важна для меня наша репетиция, — я ведь так мало знаю обо всем этом. Ну, предположим, просто тридцать один год и три недели. Не очень утонченно?

— Нисколько. Максимальное значение ошибки не должно превысить двух часов. — Он принялся налаживать аппаратуру. — Можете занять место на платформе.

— И это все?

— Да. Остается подключить более мощную систему снабжения электроэнергией. Напряжение от сети, которое я использовал в опыте с монетами, для вашего перемещения не годится. Но поскольку мы не собираемся никого перемещать, то вопрос об энергоснабжении не имеет значения.

Я был разочарован и не скрывал этого.

— Выходит, у вас нет всего необходимого для такого перемещения? Вы просто теоретизировали?

— К черту, сэр! Я вовсе не теоретизировал!

— Но если у вас нет достаточного количества энергии…

— Будет и энергия, если вы так настаиваете. Подождите.

Он направился в дальний угол лаборатории к телефону. Аппарат, должно быть, висел здесь со дня основания лаборатории, — с тех пор как я проснулся, мне подобная модель не встречалась. Последовал короткий разговор с ночным диспетчером университетской подстанции: профессор легко обходился без ругательств; как настоящий мастер слова, он мог быть более язвительным, употребляя и обычные выражения.

— Меня совершенно не интересует ваше мнение. Почитайте инструкции. Вы подключите лабораторию, когда мне понадобится. Вы что, читать не умеете? Может, попросить завтра декана, чтобы он вам прочитал? А? Так вы умеете читать? И писать тоже? Или на это вас уже не хватает? Тогда запишите: ровно через восемь минут дать полное напряжение на аппаратуру Торнтоновской мемориальной лаборатории. Повторите. — Он повесил трубку на место. — Люди, люди!

Он подошел к пульту управления, пощелкал тумблерами и стал ждать. Даже с того места, где я стоял на платформе, можно было видеть, как дрогнули и поползли по шкале стрелки приборов, над пультом загорелась красная лампочка.

— Есть энергия! — объявил профессор.

— И что дальше?

— Ничего.

— Так я и думал.

— Что вы хотите этим сказать?

— То, что я сказал. Ничего и не произошло бы.

— Боюсь, не совсем понимаю вас Надеюсь, что не понимаю. Ничего не произойдет до тех пор, пока я не замкну пусковой контакт. А если б замкнул, вы бы переместились ровно на тридцать один год и три недели.

— А я говорю, ничего бы не произошло.

Он помрачнел.

— Я думаю, сэр, вы оскорбляете меня намеренно.

— Воспринимайте как хотите. Профессор, я пришел сюда проверить, насколько правдивы удивительные слухи о вашем открытии. Что ж, я проверил. Я увидел пульт с разноцветными огоньками на нем — чем не декорация для эффектного фильма об ученом-безумце? Я увидел балаганный трюк с парой монет. Да и трюком его не назовешь, — ведь монеты выбирали вы сами и сами объясняли мне, как их помечать; да любой ярмарочный фокусник сделает это лучше. Я слышал только разговоры, но сказать можно что угодно. Открытие, на которое вы претендуете, невозможно. Между прочим, в министерстве думают так же. Ваш ответ даже засекречивать не стали, просто подшили в папку курьезов; время от времени они достают его оттуда и дают почитать желающим повеселиться.

Я подумал, бедного старика вот-вот может хватить удар, но мне нужно было сыграть на единственной его чувствительной струне — тщеславии.

— Выходите оттуда, сэр. Выходите. Я вас сейчас изобью. Вот этими самыми руками изобью.

Он разъярился настолько, что действительно мог со мной справиться, несмотря на возраст, вес и состояние здоровья. Но я продолжал его подзадоривать:

— Не пугайте меня, дедуля! Эта дурацкая кнопка и то меня не пугает. Ну-ка, нажмите ее!

Он взглянул на меня, потом на кнопку, но нажать все еще не решался. А я выдохнул со смехом:

— Все это враки, как выражаются мальчишки. Твишел, вы самодовольный старый жулик, чучело гороховое. Полковник Трашботтем был абсолютно прав.

Вот после этих слов нервы его и не выдержали…

Глава 10

Когда он врезал по кнопке кулаком, я хотел крикнуть, чтобы он не делал этого. Но было слишком поздно — я уже куда-то провалился. Помню, я успел подумать, что не надо было мне доводить дело до конца. Я ведь терял все… И замучил до смерти бедного старикана, который не сделал мне ничего плохого… А я теперь даже не знал, куда меня несет… и смогу ли я добраться куда-либо вообще…

И тут я прибыл. Я упал с высоты фута в четыре, но, поскольку не был готов к падению, шлепнулся на землю, как мешок с картошкой.

— Откуда, черт побери, вы взялись? — спросил кто-то.

Я приподнялся и обнаружил, что сижу на гравии, присыпанном сосновыми иголками. Около меня стоял подбоченившись мужчина лет сорока, лысый, худощавый, но хорошо сложенный. У него был умный, проницательный взгляд, приятное выражение лица. Но сейчас он выглядел рассерженным. Рядом с мужчиной стояла симпатичная женщина гораздо моложе его. Она молча, широко раскрытыми глазами смотрела на меня.

— Где я? — глупо спросил я.

Я бы мог спросить: «В когда я?» — но это звучало бы еще глупее, да я и не подумал о таком вопросе.

Одного взгляда на них было достаточно, чтобы с уверенностью сказать — попал я не в 1970 год. Но и в 2001-м я не остался, судя по их внешнему виду. В 2001-м так одевались разве что для пляжа, а на этой парочке не было ничего, даже стиктайтского костюма, — только ровный слой загара. Но они, казалось, не стеснялись своей наготы и держались вполне непринужденно. Итак, я, должно быть, попал не туда.

— Я уже первый задал вам вопрос, — возразил он. — Я спросил, как вы сюда попали. — Он взглянул наверх. — Ваш парашют не застрял в ветвях деревьев? Во всяком случае, что вы здесь делаете? Эта территория — частная собственность, там висит объявление. Вы нарушили право владения. И для чего вам этот карнавальный костюм?

По-моему, у меня-то с одеждой все было в порядке, особенно если учесть, как они сами были одеты, точнее, как они совсем не были одеты. Но я не ответил: другие времена, другие обычаи. Похоже, здесь меня ожидали неприятности.

Женщина дотронулась до его руки.

— Оставь его, Джон, — мягко сказала она. — Он, кажется, ушибся.

Мужчина повернулся к ней, потом снова бросил на меня внимательный взгляд.

— Вы ушиблись?

Я с трудом поднялся на ноги.

— Да нет, пожалуй. Отделался синяком, похоже. Гм, а какое сегодня число?

— Как? Ну, сегодня первое воскресенье мая, а число — третье. Верно, Дженни?

— Да, милый.

— Послушайте, — настаивал я, — я получил сильный удар по голове, у меня все спуталось. Какая сегодня дата? Полная дата, понимаете?

— Как — полная?

Мне бы помалкивать, пока я сам не выяснил, раздобыв календарь или газету. Но ждать было невыносимо.

— Какой сейчас год?

— Ну, братец, видно, тебя здорово садануло. Конечно, 1970-й. — И он снова принялся разглядывать мою одежду.