Орлята, стр. 14
Лида Матвеева всегда была рядом. Помогала выползти из горящего танка, выплыть на берег, выжить, победить.
И в память о ней в освобожденных городах на обгорелых стенах домов старшина Алеша Сенцов писал мелом две буквы: «Л. М.» — Лида Матвеева.
А. Шейнин
МЛАДШИЙ БРАТ
Разведчик был отважен и ловок. Он пробрался в гущу позиций противника и высмотрел все: сколько пулеметов и пушек, где находятся склады снарядов, где расположен штаб. Он слышал, как переговариваются часовые.
— Теперь уже скоро, — сказал один.
— Да. Совсем скоро, — ответил другой.
«Скоро — это когда они пойдут в наступление. Но теперь они нас не захватят врасплох», — подумал разведчик.
Осторожно, так что не хрустнула ни одна даже самая тонкая ветка, не шелохнулся ни один лист на кустах орешника, он начал ползти назад. И вдруг замер: на ветке сидела белогрудая птица. Разведчик полз так тихо, что она подпустила его близко-близко. Выпрямиться — и достанешь рукой!
У разведчика загорелись глаза. Он узнал птицу: щеглиха!
Щеглы были его любимцами — доверчивые, хлопотливые, неунывающие певуны, гроза вредителей-насекомых, враг сорных трав, семенами которых они питаются. Сколько разведчик помнил себя, у них в избе всегда жили щеглы. Их держал отец; потом, когда отец умер, клетки перешли к старшему брату, а потом и к нему — разведчику.
Разведчик чуть слышно засвистал по-щеглиному: «Пюи-пюи...»
Щеглиха покосилась на него блестящей бусиной круглого глаза. Разведчик увидел, что в клюве у нее белеет муравьиное яйцо.
Разведчик осторожно двинулся дальше. Щеглиха, все еще продолжая сидеть на ветке, судорожно затрепетала крылышками.
— Да сиди ты, глупая, — прошептал разведчик. — Ты ж меня выдашь...
Он приподнял голову, оглядываясь, куда ползти дальше, и вдруг увидел на земле щеглиное гнездо, проткнутое палкой, а немного поодаль мертвых птенцов с раскрытыми клювами — это был бессмысленный, жестокий разбой...
Разведчик вскочил на ноги. Испуганно вспорхнула щеглиха, задрожали ветки орешника, затрещали сучья под ногами разведчика, и тотчас в лагере противника поднялась тревога.
— Стой! Стой! Стой! А-а, попался! Теперь не убежишь! — это кричали вражеские дозорные.
А разведчик стоял во весь рост, злой, взъерошенный, со сжатыми кулаками и вовсе не пытался бежать.
Его окружили, стали вырывать оружие. Лишь тогда он ответил:
— Буду я вам попадаться... Да я с вами вообще не играю. Вы гнезда разоряете. Это ты, Васька? Ты?..
Васька, двенадцатилетний мальчишка в милицейской фуражке с синим лоскутом на околыше, в трусах и босой, но зато с настоящей командирской сумкой на боку, грудью толкнул разведчика:
— Ишь ты, хитрый какой! Его в плен захватили, он сразу — не играю.
— И не буду!
— Жалостливый какой. — Васька отступил назад и, словно глашатай на площади, обвел рукой вокруг. — Внимание! Смотрите на него: Колька Леонтьев — защитник пернатых!.. А если настоящая война будет, врагам тоже скажешь: «Воевать с вами не буду — вы птичек обижаете... Тю-тю, мои птенчики...»
Еще мгновение — Васька и Колька Леонтьев, сцепившись клубком, катались по траве.
— Васька, ты ему прием покажи! — кричали «синие».
Подбежали «красные» — у них на шапках были красные лоскуты — и тоже стали кричать:
— Колька! Ты за голову хватай — Васька кусаться любит!..
Но вдруг и те и другие умолкли, а Коля почувствовал, что его сильно тянут за ухо.
— Это нечестно! — закричал Коля, мотая головой и невольно освобождая Васькину шею. Васька изловчился и укусил его за руку.
— Это еще что такое! — Коля узнал голос своего старшего брата Андрея.
— Ну вот, вечно ты. — Коля отпустил Ваську и поднялся с земли.
Васька тоже встал и, размазывая по щекам слезы, заныл:
— Ты меня за шею, да?.. За шею... А что у меня шея — казенная?..
У Коли очень болел локоть, но он молчал.
— Как маленькие, — продолжал Андрей. — Ну что не поделили?..
— Мы в «красных» и «синих» играли, — с обидой ответил Коля. — А он щеглиное гнездо палкой... И птенцов побил... А щеглиха прилетела и сидит. — Коля умолк, заметив вдруг, что Андрей слушает совсем не его, а музыку, доносящуюся от деревни, — это у дома, где был сельсовет, гремело радио.
— Ты мне нужен, пошли, — с какой-то удивившей Колю медлительностью в голосе сказал Андрей. — Вы, — кивнул остальным ребятам, — тоже по домам идите. Там вас отцы да матери ждут. — Он снова прислушался к музыке и прибавил совсем загадочное: — Не до игрушек теперь... Да-а...
И, не ожидая ответа, он зашагал к околице. Коля побрел за ним.
Когда они подошли к сельсоветскому дому, Коля увидел, что под столбом с репродуктором молча стояли почти все жители деревни.
Музыка уже не играла, а из репродуктора раздавались слова:
— Враг жесток и коварен, он тщательно готовился к нападению на нашу страну, но советские люди уверены — враг будет разбит, эта война принесет гибель фашистской Германии...
— Ой! — воскликнул Коля. — Война! — Он поглядел на Андрея. — По-настоящему? Как с белыми воевали?
— Война, — ответил Андрей. — Уже Киев бомбили.
Коле вдруг стало стыдно своей палки-винтовки, торчавшей у него за спиной. Он осторожно снял ее и швырнул под изгородь.
А из репродуктора доносилось:
— Советские люди отстоят Родину, они не позволят Врагу растоптать счастливое будущее своих детей.
Андрей положил руку на плечо Коле.
— Я, Коля, должен срочно в Лугу уехать. Может, меня там сразу в Красную Армию призовут, один останешься. Ты тетку Веру, как родную мать, слушай.
— Тебя воевать возьмут? — с занявшимся духом спросил Коля. — Тогда пусть и меня берут. Тетка Вера знаешь какая? Да и никакая она нам не тетка, просто на квартире живем.
Громкие звуки марша, хлынувшие из репродуктора, заглушили его слова.
— Тетку Веру слушай, — повторил Андрей, наклонившись к Коле. — И чтоб без всяких капризов. Деньги буду присылать. Она тебе теперь вместо отца-матери. Понял?
— Понял, — недовольно ответил Коля. — Всегда вы, взрослые, по-своему делаете...
Так кончилось детство. Васька, правда, пытался еще раз затеять игру в войну, но никто из ребят не захотел быть фашистом, а играть в «синих» и «красных» было неинтересно.
Да и некогда стало играть! Каждое утро ребята собирались у школы и вместе с учительницей шли на колхозные поля, чтобы хоть немного заменить взрослых, ушедших на фронт. Дел было много: пололи овощи, потом начали рыть щели-бомбоубежища. И так — все дни. По-другому представлял себе раньше Коля свою жизнь в военную пору. Эх, если бы ходить в лихие атаки, огнем пулеметов отражать вражеские цепи, гранатами подрывать танки, — вот это была бы война! И чтобы тишину вспарывали разрывы снарядов, а смельчаки разведчики уничтожали бы вражеские штабы. И чтобы среди героев обязательно был бы и он, Коля Леонтьев, — вот это была бы война! А тут — копай да копай бесконечные щели-бомбоубежища.
Село их стояло в стороне от дорог, и за первые недели войны в нем почти ничего не изменилось. Так было до той самой августовской ночи, когда окна изб задрожали от гула десятков моторов и лязганья танковых гусениц. Потом все стихло. Утром узнали, что за селом расположился танковый полк и зенитные батареи.
Мальчишки сразу же попытались пробраться туда. Их задержал часовой, отвел к командиру. Тот угостил ребят сгущенным молоком и отпустил, сказав на прощанье, чтобы они больше не приходили.
Ребята решили, что придут обязательно снова, но уже на следующий день на деревню налетели фашистские бомбардировщики. Вместе с другими ребятами Коля работал в это время на поле. Сперва они услышали далекое гудение самолетов. Потом гудение затихло и вдруг послышалось снова, с каждым мгновением становясь все громче и громче. И как-то внезапно самолеты оказались так близко, что ребята разглядели и черные кресты на крыльях и паучью свастику на хвостах.
Облачка разрывов зенитных снарядов окружили самолеты, но те, будто собираясь обрушиться на дома, начали круто снижаться. От их крыльев отделились какие-то черные палочки. Это были бомбы, потому что, едва только они достигли земли, столбы дыма взметнулись над крышами домов и раздались взрывы. Часто-часто стреляли зенитки. Один из вражеских самолетов вдруг потянул за собой густую полосу огня и копоти и рухнул где-то в лесу, а остальные снова взмыли вверх и, сделав круг, опять начали снижаться.