Волки Кальи, стр. 58
Да, а человек, у которого болит зуб, может выбить его молотком, но почему ты должен следовать его примеру?
«Нам все равно придется его разбудить. Думаю, без него не справимся».
Возможно, но для этого будет другой день. А этому надо дать спокойно закончиться.
Но пока еще Эдди все никак не мог расстаться с этим днем. Отрывочные образы мелькали в голове, вспыхивали, как осколки зеркала под ярким солнцем. Калья, лежащая под затянутым облаками небом, серая лента Девар-Тете Уайе. Зеленые рисовые поля на берегу. Джейк и Бенни Слайтман, переглядывающиеся и вдруг начинающие смеяться. Полоса зеленой травы, проход от главной улицы до Павильона. Меняющие цвет факелы. Ыш, кланяющийся и говорящий: «Эльд! Спасибо!» Роланд, задающий вопросы, два из трех. Удары его каблуков о деревянные доски — сначала медленные, потом ускоряющиеся, ноги, двигающиеся в невероятном темпе. Роланд, хлопающий, потеющий, улыбающийся. Однако глаза его не улыбались, эти синие глаза оставались такими же холодными, как и всегда.
Но как он танцевал! Великий Боже, как же он танцевал при свете факелов!
«Кам-кам-каммала, рис, рис я сажала!» — подумал Эдди.
Рядом с ним застонала Сюзанна: что-то ей снилось.
Эдди повернулся к ней, просунул руку под ее рукой, чтобы охватить ладонью грудь. Успел подумать о Джейке. Эти ранчеры, пусть только попробуют не принять его, как должно. Иначе им придется горько об этом пожалеть.
Эдди заснул. Ему ничего не снилось. Тем временем ночь двигалась навстречу дню, луна села, а пограничный мир медленно поворачивался, как стрелки останавливающихся часов.
Глава 2
Сухой скрут
Роланд проснулся где-то за час до рассвета от очередного жуткого сна. Рог. Что-то насчет рога Артура Эльдского. Рядом с ним на большой кровати спал Старик. Хмурое лицо говорило за то, что и ему снится что-то малоприятное. Кожу лба перекосило, «сломав» перекладину шрама-креста.
Разбудила Роланда боль, а не сон о роге, выскользнувшем из руки Катберта, когда его давнишний друг упал. Боль начиналась у бедер и уходила вниз, до самых лодыжек. Боль эта ассоциировалась с яркими огненными кольцами. Так он расплачивался за вчерашний танец. Если б этим все и закончилось, он мог бы считать, что легко отделался, но Роланд знал: это лишь начало и каммала дорого ему обойдется. И понимал, что это не ревматизм, достававший его последние несколько недель: так тело всегда реагировало на сырую погоду приближающейся осени. Он видел, что его лодыжки, особенно правая, начали распухать. То же происходило и с коленями. Бедра пока выглядели как прежде, но, положив на них руки, он чувствовал изменения, происходящие под кожей. Нет, это не ревматизм, донимавший Корта в последний год, заставляя коротать дождливые дни у горящего очага. Это артрит, более того, худшая его форма, сухой скрут, и Роланд знал, что с ног он скоро перекинется на руки. Стрелок с радостью отдал бы болезни правую руку, если б она этим удовлетворилась. Он многому научил правую руку после того, как омароподобные твари отгрызли два пальца, но она уже не могла стать прежней. Да только с болезнями такое не проходило. Жертвы их не задабривали. Артрит, если уж начинался, пожирал все суставы.
«У меня, возможно, остался год, — думал он, лежа рядом со спящим священником из мира Эдди, Сюзанны и Джейка. — А может, даже два».
Нет, не два. Возможно, не было и одного. Как там говорил Эдди? «Перестань дурить себе голову». Эдди знал много поговорок своего мира, но одна была особенно хороша. Особенно уместна.
Нет, он все равно будет идти к Башне, даже если Старина Артрит лишит его способности стрелять, седлать лошадь, отрезать полоску шкуры, нарубить дрова для костра. Он будет идти до конца. Но как-то не нравилась ему такая вот картина: он тащится позади, в полной зависимости от остальных, возможно, привязанный к седлу вожжами, потому что руки не могут ухватиться за луку седла. Якорь, тормозящий всех. И им не удастся развернуть парус, если вдруг потребуется резко увеличить скорость.
«Если до этого дойдет, я покончу с собой».
Но он знал, что не покончит. Потому что не мог на такое пойти. «Перестань дурить себе голову».
Эта мысль перекинула мостик к Эдди. С ним нужно поговорить о Сюзанне, и немедленно. С этим он проснулся и, возможно, ради этого сможет перетерпеть боль. Неприятный, конечно, разговор, но его не избежать. Эдди пора узнать о существовании Миа. Теперь, когда они в городе, в доме, уйти ей будет гораздо сложнее, но она все равно будет уходить. С потребностями ребенка и собственными желаниями она могла бороться с тем же успехом, как Роланд — с болью, окольцевавшей бедро и колено правой ноги и обе лодыжки, но еще не добралась до рук. Если Эдди не предупредить, может случиться ужасное. А как раз сейчас им не нужны новые проблемы. Их появление могло привести к катастрофе.
Роланд лежал на кровати, скованный пульсирующими кольцами боли, и наблюдал за светлеющим небом. А светлеть оно теперь начало не на востоке, а южнее.
Место восхода солнца тоже сместилось.
Домоправительницу, симпатичную женщину лет сорока, звали Розалита Мунос, и увидев, как Роланд идет к столу, она сказала:
— Одна чашка кофе, а потом пойдешь со мной.
Каллагэн пристально посмотрел на Роланда, когда она пошла к плите за кофейником. Эдди и Сюзанна еще не встали, так что за кухонным столом они сидели вдвоем.
— Донимают боли, сэр?
— Это всего лишь ревматизм, — ответил Роланд. — Передается из поколения в поколение по отцовской линии. К полудню полегчает, яркое солнце и сухой воздух тому поспособствуют.
— Насчет ревматизма можешь мне не рассказывать, — ответил Каллагэн. — Скажи Богу спасибо, если это ревматизм, а не что-то похуже.
— Я говорю, — потом добавил, повернувшись к Розалите, которая принесла дымящиеся кружки: — И тебе тоже спасибо.
Она поставила кружки на стол, сделала реверанс и застенчиво посмотрела на него.
— Никогда не видела, чтобы кто-то исполнил танец риса лучше тебя, сэй.
Роланд кисло улыбнулся.
— За что и расплачиваюсь этим утром.
— Я тебя поставлю на ноги, — ответила она. — У меня есть кошачье масло, чудодейственное средство. Сначала снимает хромоту, потом боль. Спроси отца.
Роланд повернулся к Каллагэну. Тот кивнул.
— Тогда я верю. Спасибо, сэй.
Она вновь сделала реверанс и вышла из кухни.
— Мне нужна карта Кальи, — заговорил Роланд, как только они остались одни. — Пусть грубая, но достаточно точная, особенно в расстояниях. Ты сможешь нарисовать ее мне?
— Ни в коем разе, — без запинки ответил Каллагэн. — Карту не нарисую, даже если ты приставишь револьвер к моей голове. Нет у меня таких способностей. Но я знаю, у кого они есть. — Он возвысил голос: — Розалита! Рози! Зайди на минуту, пожалуйста!
Двадцать минут спустя Розалита решительно взяла Роланда за руку. Привела в кладовую и закрыла дверь.
— А теперь снимай штаны, прошу тебя. Не стесняйся, я сомневаюсь, что увижу что-нибудь новенькое, если, конечно, у мужчин в Гилеаде и Внутренних феодах то же устройство, что и у всех остальных.
— То же, — заверил ее Роланд и скинул штаны.
Солнце уже встало, но Эдди и Сюзанна еще не поднялись. Роланд не торопился их будить, понимая, что впереди будет много дней, когда не придется отоспаться вволю. Поэтому в это утро он и решил позволить им насладиться мягкой постелью, крышей над головой и возможностью отгородиться от всего мира закрытой дверью.
Розалита, держа в руке бутылку со светлой маслянистой жидкостью, присвистнула. Посмотрела на правое колено Роланда, потом левой ладонью, сухой и горячей, прикоснулась к правому бедру. Он дернулся от ее прикосновения, пусть и легкого, как пух.
Она вскинула на него глаза. Темно-коричневые, почти черные.
— Это не ревматизм. Артрит. Тот, что распространяется очень быстро.