Гимназия №13, стр. 60

– Погоди! – крикнул он Лёле прямо в ухо, и та замерла от неожиданности.

– Никому не прыгать! – приказал Антон. – Следим за ситуацией! Прыгаем по моей команде все разом и вытаскиваем…

Он секунду боролся с искушением сказать «Любу», но все-таки произнес:

– …хотя бы Мишку.

Никто не спорил, все напряженно наблюдали за происходящим в воде.

Мишка, как оказалось, не слишком хорошо плавал. По-собачьи он добрался до разделительного каната и повис на нем. Все это время Люба с таинственным видом кружила вокруг.

– Сладенький мой! – пропела она, останавливаясь прямо напротив Мишки. – Сам пришел, умненький…

Люба тихонько рассмеялась, словно хрустальный гейзер зазвенел. Антоха и Севка невольно потянулись к ней, но получили синхронные пощечины: Севка от Маши, Антон – от Лёли. Мишке не от кого было получить оплеуху, но он как-то держался.

– Любка! – сказал он твердо. – Вылезай. Я за тобой.

– Конечно, – проворковала Берегиня. – Ты ведь мой… Ты всегда будешь только мой…

Она, чуть шевельнув хвостом, подплыла поближе и нежно провела кончиками пальцев по мокрым волосам Мишки. Он сжал зубы и вцепился в канат так, что костяшки пальцев побелели.

– Я не твой, – почти просипел он. – Но я за тобой. Это ты моя! Я – Бер, ты Берегиня…

– Глупенький! – Люба покачала головой, не то осуждая, не то сочувствуя. – Ты просто не понимаешь, от чего отказываешься… Ничего, сейчас ты узнаешь, как сладок поцелуй Берегини…

У Антохи даже на расстоянии голова шла кругом, но тычок Лёлиного локтя его немного отрезвил.

– Приготовиться! – скомандовал он вполголоса и чуть присел.

Остальные тоже изготовились броситься в воду. Но тут случилось непонятное.

– Нет! – твердо сказал Мишка. – Ты не Берегиня. Ты – Люба. И я тебя отсюда достану.

Люба, которая уже сложила губы для поцелуя, замерла в нерешительности.

– Нет, – проговорила она без особой уверенности, – я Берегиня…

– Если ты Берегиня, – сказал Мишка отчаянно, – то я Бер! И можешь меня утопить! Но ты знай, что я Любу люблю! Понятно?! А никакую не Берегиню! И шли бы эти боги…

Последние слова вырвались у Мишки явно помимо воли. Люба замерла с приоткрытым ртом. А Мишка, зарычав от бессилия, оторвался от каната, схватился за Любу… и сам прижался губами к губам русалки. Они так и пошли ко дну, обнявшись.

– За мной! – крикнул Антоха и первым нырнул…

…Когда они подтащили Мишку и Любу к бортику, все смотрели только на Любкины ноги.

Ноги, а не хвост…

Эпилог

И началась четвертая четверть.

Во внутреннем дворе гимназии собралась скорбная толпа. Такого траура здесь не было с тех пор, как в прошлом году объявили, что учиться придется весь июнь. Тогда нововведение, к счастью, отменили. Сейчас горе гимназистов было неподдельным, а утрата необратимой и невосполнимой.

Дуба не было.

Человек пятьсот стояли во дворе, остальные висели в окнах и почти со слезами на глазах смотрели на необъятный пень диаметром метров шесть. Казалось, что он занимает полдвора. Совершенно пустого, лысого и противно солнечного двора.

– Говорят, это было самое старое дерево в мире, – всхлипнул кто-то.

– Три дня пилили, говорят… Чтоб вынести через ворота.

– Увезли куда-то. Ботаники какие-то. Изучать будут…

– А я на нем слово неприличное вырезал…

– Ну вот, теперь и ботаники его узнают…

Прозвенел звонок на урок, но никто из гимназистов не двинулся с места. Через пару минут во дворик влетел директор.

Николай Иванович протиснулся к пню, оглядел присутствующих, глянул в их понурые лица и… одним прыжком запрыгнул на пень.

– Так, – прокашлялся он, – наша гимназия понесла тяжелую утрату…

Кто-то хихикнул.

– Да, нам всем грустно, – продолжил директор, – но в этот скорбный час мы все должны быть вместе.

Хихиканье усилилось.

– Я предлагаю собрать на школьном сайте все фотографии нашего дорогого дуба. А также объявить конкурс рисунков и сочинений на тему «За что я любил наш дуб».

Все засмеялись.

– Я рад, что вы развеселились, – сказал директор, – потому что нам тут было не до смеха… Окна, выходящие во двор, пришлось менять практически все.

– А отчего он рухнул? – спросил худенький мальчик-пятиклашка.

– От старости, – сказал Николай Иванович. – Видимо, время его пришло. Ветки спилить не могли, а внутри, оказывается, было огромное дупло. Под собственной тяжестью и рухнул. Но вот почему именно сейчас… Загадка. Наверное, он специально ждал каникул, чтоб не покалечить кого-нибудь из вас.

– Он нас любил, – хныкнула девочка-восьмиклассница.

– Ну не грустите, – сказал директор, – основную часть дуба мы оставили у себя, так что вполне сможем сделать из него что-нибудь для нашей гимназии.

– Давайте обереги сделаем, – предложила вышедшая из тени Лёля.

– Что сделаем? – спросил кто-то из толпы.

– Обереги. Например, таблички на двери в кабинет. Они нас оберегать будут.

– От двоек? – хохотнул кто-то.

– От глупости, – отрезала Лёля.

– Отличная идея! – сказал директор. – Будут еще – озвучивайте. А сейчас митинг памяти дуба объявляю закрытым.

– Нееет, – пронеслось по двору.

– На урок! – железным голосом сказал директор.

Гимназисты потянулись в школу.

– Кстати, – добавил Николай Иванович, – мы обнаружили во дворе два молодых дубка. Как их раньше не заметили, непонятно, наверное, за старым не видели. Это родные дети нашего старого дуба.

– И где они?

– Мы долго думали, и решили перенести их из внутреннего двора гимназии. Семиклассники во главе с Волковым и Солнцевой взяли их под свою опеку и обещают высадить прямо сегодня. Так что берегите, поливайте, хольте и лелейте.

Все окончательно повеселели, загомонили и отправились на урок.

– Это белый дуб! – упрямо сказала Маша. – Видишь, у него кора светлая?

Севка закатил глаза.

– Маш, – терпеливо произнес он, – светлый дуб мы пересадили с восточной стороны гимназии, а это – черный!

– Ты ничего не помнишь! – Маша сложила руки на груди. – Спорим, это белый?

– Ладно, – неожиданно сдался Севка, – давай спросим у надежного свидетеля. Васька!

Но Васька, который с независимым видом тащил куда-то кусок колбасы, не стал отвлекаться. Наоборот, бросив короткий взгляд за плечо, он прибавил ходу. За ним, потрясая полотенцем, неслась Нина Константиновна.

– Стой, зараза! – кричала она, понимая, что безнадежно отстает.

Кот, описав на повороте сложный пируэт, ввинтился в кусты.

Нина Константиновна, тяжело дыша, остановилась.

– Каждый день что-то с кухни ворует! – пожаловалась она. – Как пробирается – не пойму! Все закрываю на три замка… И куда ему столько еды? Его же и так все подряд откармливают, морду ненасытную!

– Может, он угощает кого-нибудь? – подмигнув Маше, предположил Севка.

– Кого? – недоверчиво уточнила завстоловой. – Котят?

– Ну например… – Маша сделала вид, что задумалась. – Например, русалку!

Нина Константиновна поджала губы и степенно отправилась восвояси. Когда она отошла достаточно далеко, Севка и Маша позволили смеху вырваться наружу.

– Не вижу причин для веселья, – донесся из кустов голос Васьки.

– Вась! – встрепенулась Маша. – Ты нам скажи: это белый дуб или черный? Тут Перун или Кощей?

– Не скажу, – гордо ответил кот. – Во-первых, вы бестактно комментируете мою личную жизнь…

– Прости-прости-прости! – затараторила Маша, а Севка покаянно сложил руки на сердце.

– …А во-вторых, какая разница? – закончил Васька. – Белый хрен черной редьки не слаще!

Антоха влетел в кабинет за секунду до звонка. Не успев ни с кем поздороваться, плюхнулся за парту, машинально пробурчав: «Здравствуй, кабинетный-батюшка».