Кто бы мог подумать?, стр. 13

В кустах сильно зашуршало. Ох, эти дрозды! Один дрозд способен шуршать как десять мышей. Всегда они двигаются, бегают, суетятся. Беспокойные, милые птицы!

Верхушка утёса порозовела. Ой, не опоздать бы к завтраку! Стеша выбралась из балки и помчалась в интернат.

Тоже «оказия»

Что такое чи-кот? Этот вопрос не давал Матвею покоя. Девочка, которую он встретил в балке, сказала: «У меня есть чикот. Хочешь, покажу?» Тогда они уже подошли к интернату, спросить ни о чём не удалось. Воспитательница увела второклассников готовить уроки, а девочка куда-то убежала. Потом Любовь Андреевна читала им вслух книгу, потом они ужинали. После ужина ходили ненадолго гулять в лесок. Потом улеглись спать.

Матвей запомнил, что девочку зовут Стешей и что учится она в пятом классе. В столовую они ходили в разные смены, а где пятый класс, он не знал. Противная девчонка! Зачем же она обманула его? Обещала показать какой-то «чикот» и не показывает!

Безразличным тоном Матвей спросил маленького Воронкова:

— Ты никогда не видел чикот? Говорят, интересная штука. Но я как-то забыл, что это такое?

Воронков заморгал:

— В жисть не слыхал такого слова. Может, это какая-нибудь порода слона?

— Сам ты слон! — Матвей с досадой отошёл от Воронкова.

К такому глупенькому не стоило и обращаться. Ведь если бы у девочки из пятого класса был слон, об этом знал бы не только весь интернат, а, наверно, весь Крым.

Нигде Стеша Матвею не попадалась. И неудивительно. Ребят в интернате много. Целый день все чем-нибудь заняты. Каждый класс — своими делами.

Пионеры устраивают сборы. Случается, уходят куда-нибудь. На экскурсии, может. Кто знает. У старших ребят другая, более сложная жизнь. Первый и второй классы в этой жизни участия не принимают. Впрочем, и третий класс не принимает.

С третьим классом вообще случилась «оказия», как сказала ночная няня. Матвей решил, что «оказия» — это слово для обозначения карантина. Можно сказать «карантин», а можно — «оказия».

Дело в том, что в третьем классе один мальчик заболел скарлатиной. Теперь третьеклассники гуляли отдельно, вдали от всех, их позже всех приводили и в класс, и в столовую, и в спальни. Когда они проходили по коридору, то другим ребятам не позволяли к ним приближаться. Издали некоторые третьеклассники показывали язык, дразнились, очевидно, гордясь своей «оказией».

Найти сразу человека из другого класса и так-то было не просто. А тут ещё и Любовь Андреевна заболела. Не скарлатиной, на «оказию» её не посадили, но всё равно в интернат она не пришла. Учительница Антонина Васильевна задержалась с ними после уроков, сама отвела их в столовую. Когда второклассники готовили уроки, за ними присматривала чужая воспитательница, кажется, из четвёртого класса.

А к концу «самоподготовки» к ним в класс вдруг прибежала шестиклассница Тоня. Эта длинноногая девица, почти такая же вертлявая, как Митька Лихов, объявила:

— Я член учкома и пока буду за вами присматривать. Ну-ка, живо построиться!

На площадке перед интернатом Тоня ни с того ни с сего заставила их делать зарядку. И при этом громко командовала:

— И раз! И два! И три!

Наверно, ей показалось, что она на уроке пения руководит хором. От неожиданности её слушались даже Окуньки.

Когда они закончили зарядку небольшой маршировкой, Тоня милостиво разрешила:

— А теперь играйте! Играйте, малыши, а я немножко почитаю.

Она уселась на скамейку под олеандром с книжкой в руках. Но стоило кому-нибудь из второклассников отбежать за угол здания или в одну из аллей, как Тоня вскакивала, ястребом бросалась на того, кто посмел хотя бы на секунду скрыться с её глаз, и притаскивала нарушителя обратно на открытое место. Если кто сопротивлялся, Тоня прикрикивала:

— Поартачься у меня! Я член учкома!

При Любови Андреевне Матвей отставал, уходил в сторону, а то и совсем убегал. Ему часто удавалось побродить одному.

Сейчас уйти и поискать Стешу было ему просто необходимо. Но при первой же попытке улизнуть Тоня за рукав извлекла его из кустов жимолости, куда Матвей углубился, чтобы потом незаметно исчезнуть.

— Это ещё что? — закричала она. — Изволь играть на виду! И только посмей не слушаться!

Весь красный от обиды, Матвей так и остался стоять у кустов с низко опущенной головой, сжав губы, чтобы не заплакать.

И он был очень рад, что никто на него не смотрел, потому что все глядели на Лихова.

Лихов влез на грецкий орех, почти на самую верхушку, и закричал оттуда:

— Ой, член учкома, я, кажется, убежал!

— Слезай сейчас же! — крикнула Тоня, отбегая от Матвея.

Но Лихов кривлялся в ветвях, как обезьяна, корчил рожи, размахивал руками, а слезать и не думал. Ребята смеялись ужимкам Лихова.

— Сломаешь ногу — я не отвечаю! — задрав голову, сердито заявила Тоня.

С гордым видом она уселась на скамейку и открыла книгу. Однако через две-три минуты захлопнула её и вскочила, беспокойно оглядываясь:

— Что такое? Мальчишек вроде стало меньше?

Ещё бы не меньше! Пятеро мальчиков притаились за толстым стволом ореха и там хихикали, а Воронков спрятался под скамейкой — он как раз там уместился.

— Мальчики, не надо дразниться, — уговаривала Томка, которая пожалела даже лютую шестиклассницу. — Будем играть на виду, не надо убегать.

Но в эту минуту Тоня прикрикнула за что-то на Соню Кривинскую, и Томка сразу встала в воинственную позу:

— Да что ты на неё кричишь? Что она тебе сделала? Смотри, она сейчас заплачет.

Соня Кривинская захныкала и кулаком пыталась выжать слезинки из левого глаза. Правым сощуренным и смеющимся глазком она наблюдала за раскрасневшейся сердитой Тоней.

«Кривляка какая!» — подумал Матвей. Внимательно следил он за всем, прекрасно видел, что Соня едва удерживается, чтобы не рассмеяться, и удивлялся простодушию Томки.

Вдруг несколько ребят кинулись к человеку, вышедшему из аллеи:

— Сергей Петрович, она на нас всё время кричит!

— Нас-то зачем она карантинит? В нашем классе скарлатины не было!

— Скажите ей, Сергей Петрович, что мы не дошкольники!

Немного смущённая, Тоня, накручивая на палец косу, подошла к директору школы:

— Сергей Петрович, мне поручили за ними смотреть до ужина, а они не слушаются! Ужасные ребята! Всё время разбегаются, и вообще…

— Ну и пусть побегают, — спокойно сказал директор. — Никуда не денутся. Ничего. Не надо, Болдина, их «карантинить». — Он усмехнулся и неторопливо зашагал по асфальтовой дорожке, огибавшей интернат.

При появлении директора Лихов спрятался в ветвях ореха. Теперь ему показалось, что директор уже ушёл. Лихов высунулся из густой листвы и крикнул:

— Члену учкома — ку-ку!

— Видите, какие они невозможные! — обиженно закричала Тоня.

Сергей Петрович обернулся на ходу и погрозил пальцем в сторону ореха. В этот момент взгляд его упал на мальчика у кустов жимолости. Чёрный, как жук, кудрявый, худой мальчишка стоял, расставив ноги, и смотрел на него исподлобья, пристально и странно.

«Что это он?» — подумал директор. Сергей Петрович вспомнил, что мальчик этот — сын геофизика, уехавшего в экспедицию. Многое знал директор о каждом из своих воспитанников и теперь в одну минуту перебрал в памяти то, что знал о воспитаннике Горбенко: упрямый, нелюдимый, плохо привыкает к коллективу, избалованный дома, страстный математик… «Но почему он так смотрел на меня? Хотел о чём-то спросить и не решился? Не похоже. Надо бы остановиться, поговорить с ним, но уж очень некогда… Тысячи дел ждут… Вернуться, что ли?»

Досадуя на себя, директор всё-таки не вернулся. Но если бы и вернулся и заговорил с Матвеем, тот, ни за что не признался бы, что так поразило его в директоре.

Когда Сергей Петрович сказал «ничего», а потом усмехнулся, Матвей вздрогнул. Ему вдруг послышался голос отца.