Журавленок и молнии (с илл.), стр. 22

— Вот именно, — подтвердил Капрал и сел рядом с Журкой на подвинутый Студентом табурет. — Только ты в одном не прав, Юрик… Юриком тебя зовут? Видишь, все про тебя знаем… В одном ты не прав: не за воровство.

— А за что? — удивился Журка.

— За то, что попался, — печально сказал Капрал. — Понятно?

— Непонятно, — признался Журка.

— А ты погляди вокруг. Можно купить в магазине дубленку? Нельзя. А люди в дубленках на каждом шагу. Можно купить хорошую книгу? Фиг. А познакомься с директором магазина, вон с его мамашей… — Капрал кивнул в сторону парня на верстаке, — сунь ей подарок, и будет тебе «Королева Марго»… А вот он… — Капрал показал на другого парня, пухлого и веселого, — думаешь, почему такой откормленный? Мама работает в столовой. Скажешь, она в магазине покупает мясо?

— Это не воровство, а равномерная дележка, — отозвался сын столовской работницы.

— Воровство, — сказал Капрал. — Просто оно разное… Вот у Студента его интеллигентный папа на чем погорел? Тихо-мирно брал взяточки у поступающих в институт. А один раз взял да промахнулся — не сумел устроить оболтуса. У того родители расшумелись, дошло до прокуратуры… И пойдет теперь наш Студентик не на папин факультет, а в ПТУ…

— Шиш вам, — отозвался с велосипеда Студент. — Папочка к тому сроку вернется. Да и связи остались.

— Видал? — усмехнулся Капрал. — На завод ему неохота… Хотя на заводе что? Это же самое. Дал мастеру десятку с зарплаты, будет у тебя хороший наряд. Не дал — жуй сухую корку… А сколько добра тащат через проходную! Сколько дач построено за казенный счет!.. А тут несчастный Горька Валохин со своей бутылкой… Преступник! Знаешь, кто его поймал? Некая гражданка Гулявкина, которая в свое время отсидела два года за кражу тканей с текстильного комбината.

— Тебя послушать, так все на свете воры, — ошарашенно сказал Журка.

— Не воры, — объяснил Капрал. — Понимаешь, тут разница теряется между вором и обыкновенным человеком… Вот была у меня в школе классная руководительница. Все про нее: «Ах, какая замечательная, какой показательный класс!» К каждому празднику родительский комитет драл с нас по трояку на подарок. То ей вазу хрустальную, то подписку на Тургенева… А если кто трояка не дал… нет, ругать не будут, только оценочки уже не те. Вот и разберись: подарок или взятка? Воровство или нет? И кругом так, Юрик.

— Нет. Не кругом, — тихо и упрямо сказал Журка.

— Не кругом? Ладно… У тебя отец кто?

— Шофер…

— Да? — почему-то удивился Капрал. — Ну, тем лучше. Он что, никогда не халтурил? Никому дрова и мебель не возил, пассажиров не подсаживал?

«А правда…» — вдруг подумал Журка. Но тут же сказал:

— Он на тяжелых грузовиках работал, все больше на самосвалах. Какие там пассажиры да мебель? Он на стройках…

— Ну ладно. А домой приезжал на своей машине?

— Ну и что?

— А то. Расход казенного горючего для личных целей.

— У него премии за экономию горючего были, — ответил Журка. — Так что ничего он зря не расходовал.

— Ты мне нравишься, — серьезно сказал Капрал. — Ты идеалист. Знаешь, кто такие идеалисты?

— Приблизительно, — ответил Журка. Он вспомнил, что идеалистом отец как-то называл деда. — Ну и что?

— Ничего. Хорошо. Рад, что познакомились… Ты заходи как-нибудь потолковать. Приятно, когда у собеседника ясная душа.

Журка выжидательно молчал.

— Ну, будь, — сказал Капрал и поднялся. Протянул руку. Журка встал и нерешительно подал свою. Вообще-то по законам чести и рыцарства давать руку Капралу не следовало. Он был явный жулик, хотя и симпатичный. Но Журка дал. Не потому, что испугался. Просто постеснялся обидеть Капрала.

Глядя под ноги, Журка сказал:

— До свидания.

Шагая к дому, Журка размышлял: зачем все-таки Капралу нужен был этот разговор? И что он вообще за человек? Просто «шеф» хулиганской компании? А для чего ему это? Ребята говорили, что он учится в монтажном техникуме, причем неплохо. Играет в каком-то ансамбле. Матери во всем помогает. И вдруг какой-то Череп рядом, какой-то Шкалик, явная шпана…

Журка подошел к воротам. Ворота были старинные — из железной узорчатой решетки. Они со скрипом поворачивались на шарнирах, вделанных в кирпичные столбы. Журка задумчиво прокатился на половинке ворот, соскочил и увидел Горьку. Он с беззаботным видом шагал через двор.

— Эй, Горька! — обрадовался Журка.

Тот подбежал, выжидательно заулыбался.

— Ну… как? — со стеснением спросил Журка. — Обошлось?

Горька слегка поморщился.

— Сперва ничего… А потом все же распсиховался и врезал. Но не очень, просто сгоряча. Да и на работу торопился.

Журка вздохнул, будто был виноват.

— Ничего. Теперь пронесло, — успокоил Горька. И сказал откровенно и с удивлением: — Ох и дубина же я был тогда… Ну чего меня дернуло связываться с Капралом? Будто мозги набок…

— А я к нему сейчас в плен попался, — сообщил Журка.

— Как?!

Журка, нервно посмеиваясь, рассказал. А потом добавил:

— Все же непонятный он какой-то. Вроде и не злой…

— Ты ему не верь, — отозвался Горька. — Это он мозги тебе пудрит. Хочет в свою компанию завербовать. Нарочно все подстроил. Шкалика побил за тебя…

— Да зачем я ему нужен?

— Как зачем? — удивился Горька. — Пополняет ряды. Ему тоже смелые люди нужны.

— Какой же я смелый… — растерянно сказал Журка.

— Со стороны виднее.

— Да ну тебя, — поморщился от неловкости Журка. И, подумав, предложил:

— Пойдем ко мне… Только у меня Брандукова… Иринка.

— Ну и что? Пойдем, — охотно сказал Горька.

Иринка в Журкиной комнате вальсировала с Федотом — держала его за лапы и кружила. Федот не сопротивлялся. Увидев Горьку, Иринка не удивилась. Она сказала:

— А, Валохин, привет… Какой ты загорелый! Тоже пойдешь в Исторический сквер?

Горьке было все равно куда идти. Лишь бы с Журкой.

— Пойдет, пойдет, — сказал Журка.

И они пошли.

Стоял безветренный день августа, в солнечном воздухе плыли невесомые пушистые семена. Над большими белыми корпусами в конце квартала подымалось похожее на светлую гору облако. Оно уже начинало розоветь по вечернему. Тревоги и заботы длинного дня постепенно отступали. Иринка шла между Журкой и Горькой, рассказывала про соседского дрессированного пуделя Мишку и смеялась, показывая похожие на пилу зубы.

«Хорошо, что мы сюда приехали, — подумал Журка. — И хорошо, что еще три недели каникул».

Часть вторая. Крушение

Сентябрьские дни

Первая неделя сентября выдалась дождливая и ветреная. Словно осень хотела напомнить школьникам: побегали, побездельничали — и хватит. Но скоро природа смилостивилась и вернула лето. Теперь оно называлось «бабье лето». Пришли ясные тихие дни — с неподвижными листьями, присыпанными золотистой пылью, со стеклянными паутинками в прозрачном воздухе.

Вера Вячеславовна раздумала заклеивать на зиму окна и каждый день распахивала настежь створки. В теплом воздухе был запах увядающих деревьев, натертого шинами асфальта, политых из шланга цветочных гряд. Ласковое это тепло было непрочным, но все-таки еще летним. По-летнему галдели воробьи, по-летнему шумела малышня на площадке недалекого детского сада, и Журавленок прибегал — тоже летний, веселый, загорелый, такой же, как в первый день, когда появился у Брандуковых. Все в той же рубашке с черной ленточкой над карманом.

Надевать эту рубашку просил Игорь Дмитриевич. Он писал с Журки и с Иринки портрет. Вернее, картину. Называлась она «Качели». Но это пока. Может быть, потом у нее будет название «Друзья» или просто «Лето». Не в этом дело. Дело в том, что картина получалась. Вера Вячеславовна видела, что, когда Игорь берется за эту работу, он забывает обо всем, кроме радости. Забывает о ссоре с начальством в отделении Союза художников, о персональной выставке, которую то назначают, то опять откладывают, о шумном приятеле Иннокентии Заволжском, который мнит себя знаменитостью, а думает больше о веселых компаниях и ресторане.