В погоне за тайной века, стр. 52

Сведения из «Описания» использовались в первых советских лоциях. Труд Рейнеке, как достоверный источник исторических и географических сведений о русском Севере первой половины XIX века, сохраняет свое большое значение и в наши дни.

Ученик и сподвижник

В 1835 году Рейнеке потерял одного из своих сподвижников по исследованию Белого моря — Петра Кузьмича Пахтусова, которого он считал образцовым полярным исследователем и чьей нелегкой и блестящей жизнью всегда восхищался… Жизнь Пахтусова была заполнена трудом, он рано познал лишения. Его отец, бедный шкипер, умер вскоре после рождения сына. Воспитанием мальчика занималась мать. Она уехала с ним из Кронштадта в Архангельск. Жили бедно. Не было денег купить школьную тетрадку, и Петя собирал дрова, на которые выменивал у портовых писарей бумагу. Учился он в военно-сиротской школе. Его успехи поражали учителей. Шестнадцати лет Петю отправили в Кронштадт в штурманское училище, по окончании которого он снова вернулся на Север.

Одиннадцать лет Петр Пахтусов трудился над описанием северных берегов Европейской России. Он побывал на полуострове Канин, на Колгуеве, Вайгаче, в Чёшской губе и на реке Печоре. Море заливало его шлюпку, гибла провизия, его преследовал голод, ненастье, стужа. Но Петр Кузьмич был неугомонен. Когда море покрывалось льдом, он брал оленью упряжку и продолжал исследования. Десятки дней он в одиночестве путешествовал по серой унылой тундре и берегам Северного Ледовитого океана. Труды и лишения не были напрасными. Он возвращался с новыми листами карты Севера, и многим мысам, островам, бухтам и заливам предстояло вечно носить названия, которые он им присвоил.

Его трудолюбие вызывало восхищение Рейнеке, под начальством которого он трудился с 1827 по 1832 год над описью Белого моря.

Михаил Францевич любил Пахтусова, как верного и честного товарища. Часто бывал в его доме, крестил детей. По его представлению он был несколько раз награжден годовыми денежными окладами и повышен в звании.

У Пахтусова не было секретов от Рейнеке. Он откровенно рассказал ему о своей давней мечте. Несколько лет назад он увидел с острова Вайгач очертания Новой Земли — этого огромного и в те времена почти неисследованного острова, на 600 верст протянувшегося с севера на юг, на границе между Баренцевым и Карским морями.

Пахтусов слышал о Новой Земле много легенд, преданий. Знал, что немало поморов сложило там свои головы. Но его не пугали ни лишения, ни цинга — этот страшный бич Севера. Рейнеке понимал необходимость исследования восточных берегов Новой Земли и вместе с Пахтусовым и Литке считал, что Карское море не всегда забито льдами и что возможно поэтому осмотреть восточные берега Новой Земли. По его совету Петр Кузьмич послал в Гидрографический департамент проект экспедиции, но он остался без внимания. Тогда Михаил Францевич решил планом Пахтусова заинтересовать архангельского купца Брандта и управителя казенных лесов Павла Ивановича Клокова, который был дружен почти со всеми моряками, приезжавшими в Архангельск. Рейнеке, при поддержке Федора Петровича Литке, удалось убедить Брандта и Клокова снарядить Северную экспедицию, которая должна была отправиться на двух судах: одно под командованием Пахтусова шло к восточным берегам Новой Земли, другое к устью Енисея; его командиром был Кротов; Рейнеке хлопотал о посылке Академией ученого-натуралиста, как это видно из письма Литке от 24 мая 1832 года:

«Письмо Ваше от 13 мая, любезнейший Михайло Францевич, я имел удовольствие получить. После письма моего к Клокову я виделся с молодым Брандтом и узнал от него о выписке инструментов для Северной экспедиции. И об натуралисте я с ним говорил. Академия, я полагаю, нашла бы человека, и если уже пошлет, то, конечно, на своем иждивении, следственно, Брандту не в убыток. Брандт хотел обо всем писать в Архангельск, как и о мнении моем, что лучше бы отложить всю историю до будущего года. Магнитные стрелки, я согласно с Вами думаю, что полезнее было бы поручить Пахтусову». [303]

Летом 1832 года суда Северной экспедиции покинули Архангельск. С тревогой ждал Рейнеке следующей навигации. Вернется ли Пахтусов? Привезет ли он карту восточных берегов Новой Земли или возвратится с пустыми руками? Михаил Францевич втайне надеялся, что осенью либо зимой 1832 года придут вести от отряда Кротова. Но судя по отсутствию сообщений от сибирских властей, он в минувшее лето не достиг устья Енисея. Не пришло вестей и от Пахтусова. Неизвестность, окружавшая экспедицию, еще более усиливала тревогу за судьбу недавних сподвижников… Наступила осень 1833 года. Сковало льдом Северную Двину. Ни один из кораблей Северной экспедиции не вернулся в Архангельск. Неужели оба отряда безвестно погибли?.. И вдруг 2 декабря 1833 года, придя домой из Гидрографического депо, Рейнеке нашел записку от Литке:

«Вам, верно, приятно будет слышать, любезный Михайло Францевич, что Пахтусов благополучно воротился в Архангельск, обошел восточный берег южной половины Новой Земли. Клоков прислал мне копию с его рапорта, которого я, однако же, Вам и не дам, покуда Вы сами ко мне не приедете. Видно, Вас иначе к себе не заманишь. Только приходите, пожалуйста, до 9 часов (если поутру) потому, что в 9 меня уже нет». [304]

Рапорт Пахтусова был немногословен и не изобиловал описаниями ужасов. Беря пример со своего наставника, Петр Кузьмич скромно сообщал, что августовскими днями 1832 года он прошел в Карское море и остался на зимовку в губе Каменка, которую со всех сторон окружали льды.

Поздней осенью льды отступили от берегов, и море оказалось свободным. Но бот уже был вытащен на берег, построена жилая изба; приближалась зима, и продолжать плавание было безрассудно. Надо было ждать весны.

Полярная ночь прикрыла тяжелой темной шапкой избушку путешественников. К ним жаловали медведи, песцы, стараясь воспользоваться их запасами. Весной цинга унесла одного матроса.

Как только наступило светлое время года, Пахтусов сразу же приступил к исследованию южного берега Новой Земли. Буря застала его в нескольких десятках километров от зимовья. Три дня отважный исследователь лежал со своими товарищами под защитой скалы. Нечего было есть. Томила жажда. Петр Кузьмич набирал в кружку снег, согревал его на груди и добывал несколько драгоценных глотков воды. Путешественники победили в единоборстве со стихией, но, вернувшись в зимовье, тяжело заболели.

Между тем наступило лето. Распустились во всей красе полярные маки, заголубели незабудки. Губа Каменка очистилась ото льда. Пахтусов вышел в Карское море. Перед ним расстилались восточные берега Новой Земли, которые еще никогда не были положены на карту.

Почти месяц льды продержали Петра Кузьмича в заливе Литке. Впервые за все время путешествия он с тревогой подумал, что экспедиции придется во второй раз зазимовать на Новой Земле. Но он ни с кем не делился своими опасениями и поддерживал в своих товарищах веру в успешное завершение путешествия. Его тайные опасения, к счастью, не оправдались. Ветер отогнал льды от восточных берегов, и в конце августа 1833 года исследователь достиг пролива Маточкин Шар. Пахтусову хотелось идти дальше к северу, но у него почти вся команда была больна цингой. Он не мог подвергать доверившихся ему людей риску второй зимовки в Арктике, которая для многих была равносильна смерти.

Петр Кузьмич повернул в Баренцево море. Но на этом мытарства экспедиции не закончились. По пути на Большую землю мореплаватели попали в жестокий шторм. Судно пришло в негодность, и они были вынуждены выброситься на берег в устье Печоры.

Рейнеке и Литке были восхищены успехами Пахтусова и, убедившись, что Петр Кузьмич горит желанием снова вернуться на Север, добились от Гидрографического депо снаряжения новой экспедиции на казенный счет.

вернуться

303

ЦГАВМФ, ф. 1166, оп. 1, д. 5, л. 147–147 об.

вернуться

304

ЦГАВМФ, ф. 1166, оп. 1, д. 5, л. 151.