Радуга, стр. 64

ГЛАВА 20

Мередит ждала и ждала.

И это было для нее худшей из пыток. Она весь день видела Квинна, но не могла поговорить с ним, коснуться его.. , Да и вся неделя была ужасна.

А Квинн, похоже, сражался с собственными дьяволами. Было заметно, что он пытался бороться с симпатией, вспыхнувшей между ними. Он все время проигрывал в этой борьбе и не всегда легко мог с этим смириться.

Она знала, что он придет сегодня ночью, так же, как знала, что он будет раздумывать — приходить или нет. Ее ободряло, что он, как и она, был совершенно беспомощен против силы, связавшей их вместе. Мередит долго раздумывала, что бы такое надеть, и, наконец, остановила свой выбор на простой белой ночной рубашке. В Цинциннати она подумывала о том, не купить ли что-то более экзотическое, но, обманывая других, она вовсе не хотела обманывать себя. А экзотическая ночная сорочка и была бы таким обманом. Ей не было бы уютно в такой сорочке.

Мередит знала, как нравились Квинну ее волосы, поэтому она распустила их и почти час расчесывала щеткой, пока они не засияли. Затем она зажгла две масляные лампы, одну из них поставила у кровати и взяла книгу Чарльза Диккенса.

Однако ей не удалось сосредоточиться на несчастьях Оливера Твиста. То она чувствовала лихорадочное возбуждение, вспоминая о Лизе, то трепетала перед таинственной загадкой Квинна Девро.

Странно, но, несмотря на все часы, проведенные вместе, она до сих пор не знал а о нем. Она не знала, почему он начал работать с Подпольной железной дорогой. Она мало что знала о его детстве и совсем ничего не знала о том времени, что он провел за границей. О своем брате Квинн говорил с привязанностью, но без особой теплоты, словно устал от него. Когда же задавались вопросы или прорывались чувства, он отступал.

Казалось, он был самим собой только с Кэмом. Хотя он легко сошелся с Мерриуэзерами, тем не менее делал, если так можно выразиться, предупредительные выстрелы, когда вопросы становились уж очень личными. Даже с Леви и, как заподозрила Мередит, с другими членами Подпольной железной дороги он держался настороженно.

Мередит забралась в постель. В каюте было холодно, и на огромной перине лежало еще и пуховое одеяло. Она нырнула внутрь, в тепло, сожалея, что не может согреться по-другому.

Она оставила дверь незакрытой, чувствуя себя в безопасности на этой роскошной палубе парохода, предназначенного для богачей.

Она догадывалась, что Квинн будет дожидаться того времени, когда сможет прийти незамеченным. Днем им надо быть очень осторожными, чтобы соблюдать дистанцию, хотя каждая секунда, казалось, тянулась целую вечность. Ей так его не хватало! Ей хотелось поговорить с ним о Лизе и о нем самом. Ей хотелось, чтобы он касался ее, ободрял ее, любил ее.

А что, если он совсем не придет? Как не пришел тогда на “Лаки Леди” после того, как они занимались любовью. Сомнения стали одолевать ее.

Она попыталась прочесть еще несколько страниц, и ее и так не очень хорошее настроение вконец испортилось, когда Билл Сайке убил Ненси. Что это? Знамение? Она уронила книгу на пол возле кровати.

Почему же он не пришел? Должно быть, уже очень поздно.

Мередит натянула одеяло и закрыла глаза. Возможно, ей удастся немного поспать. Может быть, таким образом время пройдет быстрее.

Уснуть казалось не так трудно, как она думала. За прошедшие несколько недель она мало спала, и приглушенный звук двигателей звучал для нее как колыбельная песня, а корабль раскачивался, убаюкивая ее. Через несколько минут она задремала.

Такой и нашел ее Квинн.

Ее золотистые волосы были рассыпаны по подушке, а густые черные ресницы закрывали глаза.

Ее стройное тело едва вырисовывалось под тяжелым одеялом, дыхание было ровным и спокойным.

Нежность окутала его душу как теплый утренний туман. Это привело его в замешательство, потому что до тех пор, пока он не встретил Мередит, нежность была ему незнакома. Но это было хорошее чувство. Нежное, мирное чувство. Оно заполнило пустоту в его душе, изгоняя мрак, долгое время обитавший там.

За прошедшие годы он испытал много других сильных чувств, включая страшное и жестокое горе. Был и гнев, и безнадежность, когда произошло то, что ни в коем случае не должно было произойти, что не могло бы произойти, если бы не глупое упрямство влюбленного мальчика. Он был уверен, что ошибка стоила трех жизней, жизней самых дорогих ему людей.

Но, глядя на Мередит, милую Мерри, он понимал, что не сможет уйти от нее. Он слишком в ней нуждался. Нуждалось его тело, но еще сильнее нуждались душа и сердце. Он понимал, что ему некуда деться.

А она выглядела невероятно беззащитной. Да она такой и была. Мягкой, ранимой. Желанной. И так легко было ее обидеть. Не в силах противостоять грациозной чувственности ее движений, он приглушил свет и сделал несколько шагов к ней. Взяв ее за руку, он сел рядом с ней.

— Я ждала вас, — сказала Мередит застенчиво.

— Мне пришлось ждать, пока все уснут, — ответил Квинн.

— Это была единственная причина? — вопрос казался простым.

Он едва мог видеть ее глаза, но ее голос, хоть и сонный, был полон сострадания, словно она понимала, какие бури раздирают его душу.

— Нет, — честно ответил он. — Но, похоже, я ничего не могу поделать с другими причинами. — Он наклонился и, с трудом сдерживая страсть, поцеловал ее в шею.

Из ее груди вырвался сонный стон удовольствия, возбудивший его больше, чем любые слова. Он потянулся к ее губам, целуя их сначала нежно, а потом с нарастающей страстью. Его руки, почти по собственной воле, коснулись ее ночной рубашки там, где мягкий материал обтягивал бутоны ее грудей.

Ее губы встретили его с пробуждающимся желанием, с жадной страстью. Его руки двигались по ее телу упоительно медленно, словно запоминая каждый изгиб, каждый трепет в ответ на его прикосновение.

Их глаза встретились, и Мередит поразилась смятению в его взгляде, обычно таком бесстрастном. Он был подобен шторму на море, который завораживает своим величественным великолепием. Жесткие морщины на его лице стали глубже от напряжения. А руки, оставаясь такими же нежными, продолжали ласкать и возбуждать ее.

— Милая Мерри, — прошептал он хриплым от страсти голосом, — моя дорогая Мерри.

Его слова дурманили ее, — как будто бы мне нужен дурман, — подумала она грустно. Ее тело трепетало от предвкушения, ее желание росло, в то время как его руки продолжали нежно изучать ее тело. Он развязал ленточку у ворота ее ночной рубашки, и она почувствовала его руки на своей груди. В тот момент, когда она подумала, что взорвется от наслаждения, его губы пришли на смену пальцам и мягко, очень мягко стали ласкать чувствительную кожу, прежде чем добраться до упругого соска; его язык посылал сполохи пламени по всему ее телу.

Она засунула руку в его волосы и касалась губами его лба теми легкими поцелуями, которые говорили то, что они оба были не в силах произнести вслух. Каждая ласка была наполнена любовью. Ее другая рука коснулась его щеки, ощущая легкую шершавость пробивающейся щетины; проводила пальцами по морщинкам вокруг глаз, раздумывая над тем, откуда они взялись.

Но у нее не было времени раздумывать над этим долго, так как его губы снова двинулись вверх и встретились с ее губами в поцелуе, который отправил их обоих в головокружительное, ослепительное путешествие в те миры, о существовании которых Мередит и не подозревала, миры, полные света, солнца и великолепия. Она не знала, когда или как он снял брюки, но вдруг она почувствовала, как тепло и сила проникают в нее, погружаясь все глубже и глубже, словно пытаясь достичь самого дна ее души, а потом она начала содрогаться, каждый раз сильнее, чем в предыдущий, пока все не слилось в одном ослепительном сияющем взрыве.

Они крепко обнимались, смакуя наслаждение, разделяя удовольствие друг друга. В их объятиях сквозил восторг и в то же время некое отчаяние. Мередит почувствовала его и поняла, что и Квинн тоже его чувствует, когда ощутила на губах его поцелуй, сладкий и горький одновременно. Мередит не понимала это отчаяние, но не могла ошибиться в настроении Квинна, потому что теперь все, что приносило боль ему, приносило боль и ей, и она без слов сострадала ему. Квинн почувствовал и оценил ее участие и сострадание и еще крепче сжал ее в объятиях.