Радуга, стр. 19

Он поднял бровь:

— Слышали о братьях Кэррол?

— А, эти! — Софи почти выплюнула слово. — Вы слышали про Тумза?

— Мне рассказывали. Я все думаю, могу ли что-нибудь сделать…

— Не сделать, — коротко сказала Софи. — Они надеются, что кто-нибудь попытается помочь ему убежать, а они на кроют большинство наших. Мы не можем себе позволить потерять вас. В любом случае именно братья Кэррол раскрыли его и груз рабов. Они круче, чем выглядят.

— Вы их видели?

— Нет, — ответила она. — Но у нас уже несколько сообщений о них. Будьте очень осторожны при них.

— Они были на “Лаки Леди”.

— Значит, у них была на это причина. Будьте осторожны, Квинн.

— Я всегда осторожен, дорогая, — ответил он. — А как у нас насчет обеда?

И с этого момента потек обычный легкий разговор: о недостатках местных политиков, о новом певце, который собирается приехать в Каир, о новых книгах, особенно о “Давиде Копперфильде” Чарльза Диккенса, она недавно появилась в Америке; Квинн сейчас как раз закончил ее читать.

Как всегда, это был приятный визит, хотя Квинну так и не удалось избавиться от беспокойства, которое в течение нескольких лет не ощущалось с такой силой.

Наконец, распрощавшись, он побрел к реке. Оттуда, не находя себе места, он вернулся в город и остановился, наконец, у мастерской, торговавшей мебелью и предметами искусства, которую он посещал месяц назад. Именно здесь он нашел тогда пейзаж с радугой, так заинтересовавший его. Он знал, что владелец часто работает допоздна и решил зайти и спросить, нет ли в продаже других еще каких-нибудь работ художника М. Сабра.

В задней части лавки виднелся свет, хотя передняя дверь была закрыта.

Он постучал сильнее, чем хотел.

Появился владелец лавки, человек по имени Дэвис, его лицо выражало сильное беспокойство, которое возросло, когда он увидел Квинна. Он быстро открыл дверь, впустил Квинна и снова запер, в этот раз натянув штору.

— Господи, что вы здесь делаете? У вас неприятности? Квинн почувствовал потребность оправдаться, видя, как дрожат руки у хозяина. Раньше он приходил сюда только в часы, когда лавка была открыта, и сейчас понимал, что лучше бы ему и вовсе не приходить. Случайные контакты между станциями и проводниками не поощрялись.

— Нет, — ответил он успокаивающе. — Я просто хотел спросить… нет ли у вас еще картин этого художника.

Тревога хозяина лавки заметно уменьшилась, хотя в его ответе еще чувствовался страх.

— Нет, — ответил он коротко. — Мы получаем совсем немного, не больше трех в год, а расходятся они очень быстро.

— А художник — вы что-нибудь о нем знаете?

— Ничего, — ответил Девис. — Картины посылают с одной из наших станций в Новом Орлеане. Однажды я спросил, можно ли мне приобрести еще какие-нибудь картины, но мне ответили, что нет. Я расспрашивал о художнике, но ничего не узнал.

— А какие… еще… у него были работы? — Квинн совершенно не мог себе объяснить, почему его так занимает М. Сабр.

— Обычно виды Миссисипи. Был один — рассвет над рекой, — который почти так же хорош, как и тот, что вы купили.

— Не можете ли вы попытаться отыскать еще что-нибудь?

— Я постараюсь, конечно, но не думаю, что у меня что-нибудь получится. Похоже, автор хочет сохранить инкогнито.

— Если будут картины, я куплю их… Неважно, сколько они будут стоить…

— Я отложу для вас. Квинн кивнул.

— Когда вы здесь опять будете?

— Завтра вечером мы прибываем в Сент-Луис, а потом отправляемся назад. Через десять дней, не раньше.

— Специальный груз в этот раз был?

— Десять. Они в безопасности перегружены на катер Камерона.

Владелец лавки изучающе разглядывал своего посетителя. Он был более чем удивлен визитом Девро. Все предыдущие визиты касались только дела.

— Я дам вам знать, когда они доберутся до Канады. Квинн улыбнулся. Владелец лавки не знал о Софи, так же, как и Софи не знала об этой лавке. Насколько Квинну было, известно, у Девиса и Софи были две единственные в Каире станции Подпольной железной дороги, а он и представить себе не мог двух людей, менее похожих друг на друга, чем они.

Он знал, что Девис был глубоко религиозным человеком и стал членом этой организации потому, что считал рабство богомерзким. Софи же была просто сострадательной женщиной чья трагическая молодость научила ее сочувствию к другим. С немного сардоническим любопытством он раздумывал о том, что каждый из них мог бы подумать про другого. Или, к примеру, что они оба думают о нем.

Он кивнул на прощание и стал ждать, пока Девис откроет дверь. —Квинн до сих пор не был готов вернуться на пароход.

Он думал раньше, что ему уже удалось справиться с чувством неудовлетворенности, со смутным стремлением к чему-то, чего он сам толком не осознавал. В последние три го-па его беспокойство было укрощено или хотя бы приглушено но сейчас оно опять поднимало свою мерзкую голову. И было сильнее, чем когда-либо.

“Построй вокруг себя стену, кореш, и сиди внутри. Тогда они тебя не достанут… ”

Одиннадцать лет назад это был хороший совет. Он помог ему выжить. Ему тогда помогли выжить эти слова Терренса О’Коннела, ирландского повстанца, делившего с ним камеру на транспорте, который вез их в Австралию. Квинн построил стену, один за другим кладя тяжелые камни, и стена выдержала натиск тюремщиков. Но по каким-то причинам сейчас она начала рушиться.

Внутри было чертовски одиноко.

ГЛАВА 6

По винтовой лестнице из красного дерева Мередит неохотно спускалась к кабинету брата. Он вызвал ее, и она знала, что отказываться нельзя. Несколько недель она провела дома и уже чувствовала себя в ловушке; она была рада быстрее отправиться в новое путешествие.

С тех пор как она приехала, всюду ее преследовали неодобрительные взгляды, сопровождаемые снисходительными словами.

— Как ты думаешь, дорогая, может быть, тебе удастся что-нибудь сделать со своими волосами? — ее невестка.

— Черт возьми, сделай хоть раз в жизни что-нибудь полезное и прекрати это адское хихиканье, — ее брат.

И хотя она тщательно притворялась и вообще все шло по ее собственному плану, было что-то такое, от чего ей становилось тоскливо и больно. Что-то в ее душе, стремящееся к большему. В последнее время, с тех пор как она покинула “Лаки Леди”, это чувство стало особенно острым.

Она остановилась у двери, услышав в кабинете голоса.

— Все это немного странно, — услышала она голос своего брата, — но Гил настаивает.

— Должно быть, из-за денег, — задумчиво ответила Эвелин, ее невестка.

— Я бы согласился, если бы это был кто-нибудь другой, — сказал Роберт. — У него и своих более чем достаточно.

— Ну какая разница почему. Лишь бы она убралась отсюда со своими ужасными картинами. Она требует, чтобы мы повесили эту… эту вазу с фруктами в столовой. Да у всех расстройство желудка будет!

— Это все из-за того, что она тогда упала, — сказал Роберт. — С тех пор она уже никогда не была нормальной. Бедный Гил. Он не знает, с чем столкнется.

Да, тогда она упала. Мередит прислонилась к стене у двери, ведущей в кабинет. Тогда она упала. После этого все переменилось, но совсем не так, как думает Роберт.

Она помнит, как ей было тогда больно. Боль была мучительной: словно в голове неравномерно стучал молоток. Все болело, и как только в одном каком-нибудь месте сильная боль прекращалась, она тут же возникала в другом. Она закричала, ожидая успокоения, которое могла бы принести чья-нибудь рука или хотя бы слово, но ничего не дождалась. Открыв глаза, она встретила лишь враждебный взгляд отца.

— Ты выставила себя на посмешище, — сказал он резким голосом.

— А Лиза?

— Она уехала.

— Куда? — это было сейчас важнее всего.

Его глаза стали еще холоднее.

— Не знаю, и мне нет до этого дела, маленькая мисс. И не вспоминай о ней больше.

Боль усилилась, и Мередит закрыла глаза, борясь с ней… и с отцом. Она найдет Лизу. Она не знает как, но найдет. Она проглотила слюну, как бы проглатывая и остальные вопросы, которые ей хотелось задать, зная, что все равно не получит на них ответа. Нечто в душе затвердело, и слезы, начавшие скапливаться в уголках глаз, замерзли. Она не доставит ему такого удовольствия. Она отвернулась от него к стене.