Сказки русских писателей. Том 2, стр. 66
Рыжий секретарь, услышав эту просьбу, уронил от ужаса перо. Перо, отлично заостренное, вонзилось в ногу Второго Толстяка. Тот закричал и завертелся на одной ноге. Первый Толстяк, обладатель синяка, злорадно захохотал: он был отомщен.
— Черт возьми! — орал Второй Толстяк, выдергивая из ступни перо, как стрелу. — Черт возьми! Эта просьба преступна! Вы не смеете требовать таких вещей!
Рыжий секретарь удрал. Ваза с цветами, которую он опрокинул на ходу, летела за ним и рвалась на части, как бомба. Полный получился скандал. Толстяк выдернул перо и швырнул его вдогонку секретарю. Но разве при эдакой толщине можно быть хорошим копьеметателем! Перо угодило в зад караульного гвардейца. Но он, как ревностный служака, остался неподвижен. Перо продолжало торчать в неподходящем месте до тех пор, пока гвардеец не сменился с караула.
— Я требую, чтобы даровали жизнь всем рабочим, приговоренным к смерти. Я требую, чтобы сожгли плахи, — повторил доктор не громко, но твердо.
В ответ раздались крики Толстяков. Получалось такое впечатление, будто кто-то ломает щепки.
— Нет! Нет! Нет! Ни за что! Они будут казнены!
— Умрите, — шепнул доктор кукле.
Суок сообразила, в чем дело. Она снова встала на носки, пискнула и покачнулась. Платье ее затрепетало, точно крылья у пойманной бабочки, голова опустилась, — каждую секунду кукла готова была упасть.
Наследник бросился к ней.
— Ах! Ах! — закричал он.
Суок пискнула еще печальнее.
— Вот, — сказал доктор Гаспар, — вы видите? Кукла снова потеряет свою жизнь. Механизм, заключенный в ней, слишком чувствителен. Она окончательно испортится, если вы не исполните моей просьбы. Я думаю, что господин наследник будет не очень доволен, если его кукла станет негодной розовой тряпкой.
Гнев охватил наследника. Он затопал ногами, как слоненок. Он зажмурил глаза и замахал головой.
— Ни за что! Слышите, ни за что! — кричал он. — Исполните просьбу доктора! Я не отдам моей куклы! Суок! Суок! — разрыдался он.
Конечно, Толстяки сдались. Приказ был дан. Помилование было объявлено. Счастливый доктор Гаспар отправился домой.
«Я буду спать целые сутки», — размышлял он по дороге.
Въезжая в город, он уже слышал о том, что на Площади Суда горят плахи и что богачи очень недовольны тем, что казнь бедняков не состоится.
Итак, Суок осталась во Дворце Трех Толстяков.
Тутти с нею вышел в сад.
Наследник мял цветы, напоролся на колючую проволоку и чуть не свалился в бассейн. От счастья он ничего не замечал.
«Неужели он не понимает, что я живая девочка? — удивлялась Суок. — Я не дала бы себя так провести».
Принесли завтрак. Суок увидела пирожные и вспомнила, что только в прошлом году осенью ей удалось съесть одно пирожное. И то старый Август уверял, что это не пирожное, а пряник. Пирожные наследника Тутти были великолепны. Десять пчел слетелись к ним, приняв их за цветы.
«Ну как же мне быть? — мучилась Суок. — Разве куклы едят? Разные бывают куклы… Ах, как мне хочется пирожного!»
И Суок не выдержала.
— Я хочу кусочек… — сказала она тихо. Румянец покрыл ее щеки.
— Вот хорошо! — обрадовался наследник. — А прежде ты не хотела есть. Прежде мне было так скучно завтракать одному. Ах, как хорошо! У тебя появился аппетит…
И Суок съела кусочек. Потом еще один, и еще, и еще. И вдруг она увидела, что слуга, следивший издали за наследником, смотрит на нее; и мало того: смотрит на нее с ужасом.
У слуги был широко раскрыт рот.
Слуга был прав.
Ему никогда не случалось видеть, чтобы куклы ели.
Суок испугалась и уронила четвертое пирожное, самое рассыпчатое и с виноградиной.
Но дело обошлось благополучно. Слуга протер глаза и закрыл рот.
— Это мне показалось. Жара!
Наследник говорил без умолку. Потом, устав, он замолчал.
Было очень тихо в этот жаркий час. Вчерашний ветер, как видно, залетел очень далеко. Теперь все застыло. Даже птицы не летали.
И в этой тишине Суок, сидевшая рядом с наследником на траве, услышала непонятный, равномерно повторяющийся звук, подобный тиканью часов, спрятанных в вату. Только часы делают «тик-так», а этот звук был такой: «тук-тук».
— Что это? — спросила она.
— Что? — Наследник поднял брови, как взрослый человек в минуту удивления.
— А вот: тук-тук… Это часы? У тебя есть часы?
Опять наступила тишина, и опять в тишине что-то тукало. Суок подняла палец. Наследник прислушался.
— Это не часы, — сказал он тихо. — Это бьется мое железное сердце…
Глава X
Зверинец
В два часа наследника Тутти позвали в классную комнату. Это был час уроков. Суок осталась одна.
Никто, конечно, не подозревал, что Суок — живая девочка. По всей вероятности, настоящая кукла наследника Тутти, находящаяся теперь во власти учителя танцев Раздватриса, вела себя с не меньшей непринужденностью. Должно быть, очень искусный мастер сделал ту куклу. Правда, она не ела пирожных. Но, может быть, наследник Тутти прав: может быть, действительно у нее просто не было аппетита. Итак, Суок осталась одна.
Положение ее было затруднительное.
Огромный дворец, путаница входов, галерей, лестниц.
Страшные гвардейцы, неизвестные суровые лица в разноцветных париках, тишина и блеск.
На нее не обращали внимания.
Она стояла в спальне наследника, у окна.
«Нужно выработать план действий, — решила она. — Железная клетка с оружейником Просперо находится в зверинце наследника Тутти. Я должна проникнуть в зверинец».
Вы уже знаете, что наследнику не показывали живых детей. Никогда, даже в закрытой карете, его не возили в город. Он рос во дворце. Его учили наукам, читали ему книги о жестоких царях и полководцах. Тем людям, которые его окружали, запрещено было улыбаться. Все его воспитатели и учителя были худые, высокие старики с плотно сжатыми губами и скулами цвета пороха. Кроме того, все они страдали несварением желудка. А при такой болезни человеку не до улыбок.
Наследник Тутти никогда не слышал веселого, звонкого смеха. Только иногда до него доносился хохот какого-нибудь пьяного колбасника или самих Толстяков, угощавших своих не менее толстых гостей. Но разве это можно было назвать смехом! Это был ужасный рев, от которого делалось не весело, а страшно.
Улыбалась только кукла. Но улыбка куклы не казалась Толстякам опасной. И кроме того, кукла молчала. Она не могла бы рассказать наследнику Тутти о многих вещах, скрытых от него дворцовым парком и стражей с барабанами у железных мостов. И поэтому он ничего не знал о народе, о нищете, о голодных детях, о фабриках, шахтах, тюрьмах, о крестьянах, о том, что богачи заставляют бедняков трудиться и забирают все себе, что сделано худыми руками бедняков.
Три Толстяка хотели воспитать злого, жестокого наследника. Его лишили общества детей и устроили ему зверинец.
«Пусть он смотрит на зверей, — решили они. — Вот у него есть мертвая, бездушная кукла, и вот у него будут злые звери. Пусть он видит, как кормят тигров сырым мясом и как удав глотает живого кролика. Пусть он слушает голоса хищных зверей и смотрит в их красные дьявольские зрачки. Тогда он научится быть жестоким».
Но дело сложилось не так, как хотели Толстяки.
Наследник Тутти прилежно учился, слушал страшные летописи о героях и царях, смотрел с ненавистью на прыщавые носы воспитателей, но не становился жестоким. Общество куклы он полюбил больше общества зверей. Конечно, вы можете сказать, что двенадцатилетнему мальчику стыдно развлекаться куклами. В этом возрасте многие предпочли бы охотиться на тигров. Но здесь была некая причина, которая в свое время откроется.
Вернемся к Суок.
Она решила дождаться вечера. В самом деле, кукла, шатающаяся среди бела дня в одиночестве по дворцу, могла бы возбудить подозрение.
После уроков они снова встретились.
— Ты знаешь, — сказала Суок, — когда я лежала больная у доктора Гаспара, мне приснился странный сон. Мне снилось, что я из куклы превратилась в живую девочку… И будто я была цирковой актрисой. Я жила в балагане с другими актерами. Балаган переезжал с места на место, останавливался на ярмарках, на больших площадях и устраивал представления. Я ходила по канату, я танцевала, умела делать трудные акробатические штуки, играла разные роли в пантомимах…