Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов, стр. 52

Не вынимая рук из карманов, он пошел к остановке, чтобы дождаться автобуса, который отвез бы его из центра к его дому.

Они набрасываются на слабых, сказал он себе. То есть на больных, как старик. На беспомощных, как я. На вдов, как Лидия Фергессон. И они нас заполучают. Для нас нет способа сопротивляться, потому что даже сам язык работает против нас. Сами слова так устроены, что попробуй объяснить положение, и для них оно будет выглядеть хорошим, а для нас — дурным. Настолько дурным, по правде говоря, что мы испытываем облегчение, когда нам дают возможность не оказаться в тюрьме, радуемся, когда нам позволяют ходить по улицам.

Полагаю, подумал он, они позволят мне вернуться к бизнесу с подержанными машинами. Туда, где я был. Там я никого не беспокоил. Я был там на своем месте, так же как Тути Дулитл находится на своем.

Но разница между мной и Тути, понял он, состоит в том, что Тути знает, где лежит граница; он знает, насколько далеко ему можно зайти, прежде чем на него наступят. А я этого не знал. Я думал, что если воспользуюсь всеми словами, той же речью, что Харман, Росс, Найт, Гэм и все остальные из них, то у меня тоже все получится. Как будто речь была единственной преградой, отделявшей меня от них.

Подкатил желтый автобус компании «Ки–систем». Вместе с другими людьми на остановке он втиснулся в него, двери с пыхтением закрылись, и автобус тронулся. Он возвращался в свою квартиру в трехэтажном доме, где жили Маккекни и чета молодых мексиканцев. Где он начал свою борьбу, свою жизнь, полную обманов и преступлений.

Хотел бы я знать, дома ли Джули, подумал он. Возвращаться в пустую квартиру ему не хотелось.

Глава 16

Дверь его квартиры не была заперта, и, отворяя ее, он услышал голоса, доносившиеся изнутри. Значит, она дома, подумал он. Он так сильно толкнул дверь, что она хлопнула. Но это была не Джули. В гостиной стоял Боб Росс, покуривая свою трубку и просматривая автомобильный журнал, который взял со стола. А в другой комнате находился Крис Харман. Он говорил по телефону.

Увидев Эла, Харман завершил свой разговор и положил трубку. Пройдя в гостиную, он сказал:

— Мы только что перезванивали, пытаясь определить местонахождение вашей жены.

— Понятно, — сказал Эл. — Вы нашли ее?

— Очевидно, она где–то в Неваде, — сказал Боб Росс, — или, может быть, на калифорнийской стороне озера Тахо. Она может находиться на одном из этих озерных курортов, например в клубе Харры.

— Она появится, — сказал Харман своим непринужденным, дружелюбным голосом и улыбнулся Элу той улыбкой, которую Эл хорошо знал. — Однако, вероятно, без денег. Но рада будет снова оказаться дома.

— Вам–то что? — сказал Эл.

— Вы в этом деле понесли множество неоправданных убытков, Эл, — сказал Харман. — Лично я очень озабочен тем, чтобы они были вам возмещены.

Росс, стоявший с ним рядом, кивнул и положил обратно автомобильный журнал.

— Каких убытков? — спросил Эл.

— Вы испытали унижение, — сказал Харман. — Взять хотя бы это. — Он шевельнул рукой. Росс, заметив это движение, пригнул голову и пошел из гостиной в прихожую. — Я буду минут через пятнадцать, — сказал Харман ему вослед.

— Подожду в машине, — сказал Росс и закрыл за собой дверь.

— Не испытывал я никакого унижения, — сказал Эл. — Хоть один пример приведите.

— Возможно, это не то слово. Прошу простить, если гак. Я немного неловок, когда пытаюсь выразить более глубокие чувства; смотрите на это сквозь пальцы. Вы не заслуживаете того, что с вами случилось, Эл. Вы это знаете, и я это знаю. Боб тоже в курсе. Собственно, мы обсуждали это вчера вечером, когда узнали, что вас взяли в Солт–Лейк–Сити и держат под арестом. Моя жена, Бодо, особенно переживала, как бы с вами чего–нибудь не сделали. Я связался с адвокатом миссис Фергессон… — Харман сделал паузу и ухмыльнулся, едва ли не скорчил гримасу. — Она невероятная личность, эта Лидия. Я, разумеется, никогда ее раньше не знал. До этого дела. Должен сказать, что пробыть рядом с ней сколько–нибудь длительное время — это настоящее испытание. Но, как ни удивительно, мы обнаружили, что у нас много общего в сфере интересов. Ее образование значительно превосходит ее внешние манеры; как только вы добираетесь до подлинной ее сущности, вам хочется узнать ее получше.

Эл кивнул.

— Она была бы на высоте положения в любом салоне, — сказал Харман. — В любой европейской стране.

Эл кивнул.

— Как вы ко мне относитесь? — спросил Харман.

Эл пожал плечами.

— Не слишком недружелюбно, — сказал Харман. — Нет ничего такого, чего вы не смогли бы со временем преодолеть, хотя, видит бог, у вас нет никаких разумных оснований для того, чтобы питать ко мне враждебность. Но не будем на этом задерживаться. Сознание — сложный инструмент. — Он задумался. — Во всяком случае, — сказал он, расхаживая по гостиной, — я хочу вас реабилитировать.

— Понятно, — сказал Эл.

— Я чувствую, — сказал Харман, — что это моя ответственность. Во многих отношениях. Некоторых из них вы не поймете.

Они оба помолчали.

— Что вы подразумеваете под «реабилитацией»? — спросил Эл. — Вы что, собираетесь направить меня к психиатру?

— Черт, нет! — ответил Харман. — Что это за реабилитация? Средство социальной защиты, обеспечивающее поверхностный присмотр и уход, или идиотская фрейдистская религия для выкачивания денег из невротических теток? Я имею в виду реабилитацию посредством приличной работы, которая вернет вам самоуважение и достоинство. Посредством полного использования ваших способностей. — И добавил: — Которых у вас немало. Возможно, больше, чем вы сами осознаете.

— Я что, буду работать на вашу организацию? — спросил Эл. — Или вы имеете в виду, что где–нибудь замолвите за меня словечко?

— Откровенно говоря, — сказал Харман, — я бы хотел, чтобы вы были со мной. Но если вам это не по душе… — Он пожал плечами, продолжая улыбаться. — Я не обижусь. Постараюсь, чтобы вас приняли где–нибудь в другом месте. — Он взглянул на часы.

— Вам надо идти? — спросил Эл.

— Да. Через минуту. Смерть Джима стала для всех нас ужасным испытанием. Господи, он был таким… — Харман сделал жест, подыскивая слово, — активным. Энергичным. Исполненным старой доброй моральной силы. Таким же он был и в то время, когда я только начал пригонять к нему свою машину. Любил шутки откалывать.

— Старина Джим, — сказал Эл.

— Как будто, — сказал Харман, — это в нем сохранилось, — как бы здесь выразиться? — эта его способность мгновенно загораться. И быть полностью захваченным. А после — уже ничего не осталось.

— Действительно грустно, — сказал Эл. — И наводит на мысли.

— Так вы подумаете? — сказал Харман. — Насчет того, чтобы вернуться и продолжить? Я имею в виду работу.

— Да–да, — сказал Эл. — Непременно.

— Вот и молодец, — сказал Харман. — Знаете, Эл, вы всегда должны быть способны начать сначала. Если научитесь этому, то сможете. Сумеете забыть о несчастьях и продолжать. Продолжать и продолжать; никогда не прекращать этого. Потому что — ну, мне, Эл, это видится именно так. Ничто не может быть важнее этого. Даже смерть. Понимаете?

Он кивнул.

Харман резко протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Потом Харман открыл входную дверь, взмахнул рукой, улыбнулся короткой, проникающей, официальной улыбкой — и вышел. Но затем, почти сразу же, дверь приоткрылась, и он появился снова.

— Вы не питаете ко мне непреодолимой неприязни, а, Эл? — спросил он резко.

— Нет, — сказал Эл.

Кивнув, Харман закрыл дверь. На этот раз он действительно ушел.

Долгое время Эл в одиночестве стоял у окна пустой квартиры, глядя на улицу внизу. Джули не появилась обратно даже к шести часам, а он к тому времени настолько проголодался, что больше не мог там оставаться. Он прошел на кухню и порылся среди тарелок и жестянок, но без толку. Поэтому, написав ей записку, он покинул квартиру.

Выйдя на темный тротуар, он заметил во мраке чьи–то движущиеся, подпрыгивающие очертания. Сначала он подумал, что это какое–то животное. Но это оказался Эрл Маккекни, занятый чем–то своим, так же усердно и безмолвно, как обычно. Когда Эл проходил мимо, мальчик поднял голову. Они посмотрели друг на друга, ничего не сказали, а потом Эл пошел дальше по тротуару, держа руки в карманах.