Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов, стр. 271

— Ты имеешь в виду, что мне надо стать пожарником или ковбоем?

— Тебе надо иметь какие–то ценности в жизни, непреходящие ценности.

— Такие же, как у тебя? — спросил он, опять смеясь и не в силах остановиться.

— Я не хочу, чтобы ты был похож на меня, — сказал Мильт.

— Не надо было тебе становиться торговцем, если у тебя такие мысли, — сказал Брюс. — Лично я не вижу в этом ничего дурного.

— О чем я и говорю.

— Умение заставить магазин окупаться — вот что для меня непреходящая ценность, — заявил Брюс. — Я всегда к этому стремился. С детских лет.

— Может, ты сейчас так думаешь, — сказал Мильт. — Это самообман.

— Разве мне не лучше знать?

— Нет, со стороны виднее, — сказал Мильт. — В самом себе никто не разбирается.

— Так ты что, лучше меня способен сказать, чего я хочу? Ты не можешь читать мои мысли. Не знаешь, что происходит у меня в мозгах.

— Я могу сказать, что будет для тебя лучше. Что тебе стоит делать, вместо того чтобы даром тратить свою жизнь.

— Я не трачу свою жизнь даром.

— Еще как тратишь, — сказал Мильт. — Кто ты, как не сопляк, пытающийся захапать дешевые японские печаталки? Чем вообще здесь можно гордиться?

— Пошел к черту, — сказал Брюс.

— Точно, — сказал Мильт. — Пошли все к черту. Я, Сьюзан, все на свете. Но посмотри правде в лицо. Ты эгоистичен и незрел. Ты хороший парнишка, все тебя любят, но ты просто не такой взрослый, как тебе хотелось бы. До этого тебе еще идти и идти, и если ты хочешь вырасти, тебе лучше разобраться, что в этой жизни ценно и духовно.

— Воспользуйся своим советом сам.

— Я знаю, почему ты такой, какой есть, — сказал Мильт, покачивая головой.

— Ладно, я, пожалуй, поброжу вокруг и куплю чего–нибудь почитать, — сказал Брюс. Когда он открыл дверь, солнечный свет ослепил их обоих.

Мильт промолчал.

— Пока, — сказал Брюс, все еще медля. Однако Мильт опять не отозвался.

Ступив за порог, Брюс прикрыл за собой дверь.

Примерно через час, когда он с журналом в руке снова вошел в домик, Мильт сидел на кровати и выписывал чек.

— Держи, — сказал Мильт, протягивал заполненный чек Брюсу. — Это то, что я тебе обещал. Мой свадебный подарок.

Чек был выписан на пятьсот долларов.

— Я не могу его принять, — сказал он.

— Без него ты не получишь эти машинки, — сказал Мильт. — И вообще я даю его не тебе, а Сьюзан. Это моя последняя возможность дать ей знать о своих чувствах. — Он слегка улыбнулся. — После этого говорить о них будет преступно. Все равно денег у меня много, а тратить не на кого.

— Спасибо, — сказал Брюс, убирая чек в бумажник.

Об их давешнем споре никто из них не сказал ни слова.

— Я тебе рассказывал, что звонил Кэти? — спросил Брюс.

— Нет, — сказал Мильт.

— Она нашла ключ от машины. Так что сможет сюда приехать. Я дал ей адрес этого мотеля.

Мильт кивнул.

— И хозяева мотеля в курсе, что ты болен. У них есть телефоны здешних докторов, я у них спрашивал.

— Прекрасно, — сказал Мильт. — Они, наверное, смогут мне помочь. — Вид у него был бесстрастный.

— Как бы ты отнесся к тому, чтобы я поехал дальше?

— Я же сам предлагал тебе это, — сказал Мильт.

— Если ты считаешь, что тебе не станет хуже, то я, пожалуй, поеду.

— Ты по этой дороге будешь возвращаться, когда закончишь дела в Сиэтле?

— Нет, — сказал он. — Я, наверное, проеду по Побережью на юг и вернусь по федеральному шоссе 26, через Орегон.

— Зря ты звонил Кэти, — сказал Мильт. — Нет никаких причин, чтобы она сюда приезжала. Через день–другой я встану на ноги, и мне ничто не помешало бы поехать обратно на «Грейхаунде». — Он откинулся на спину и уставился в потолок. Вскоре добавил: — Надеюсь, ты провернешь эту сделку с машинками.

— Мне даже ехать никуда не хочется, — сказал Брюс, — как подумаю, что ты все еще на меня злишься.

— Я просто беспокоюсь, — возразил Мильт.

— Не надо обо мне беспокоиться.

— Хорошо, — сказал Мильт.

— Пусть даже я и не верю в бога, — сказал он, — но все равно могу жить полной жизнью.

— Только в тебе есть что–то мертвое, — сказал Мильт.

— Ничего подобного.

— Ты похож на этих ученых, придумывающих водородные бомбы, — сказал Мильт. — Холодных и рациональных.

— Но бездушных, — сказал Брюс.

Мильт кивнул.

— Может быть, мы все взорвемся, — сказал Брюс. — И тогда это не будет иметь значения.

— Готов поспорить, что тебя даже это не задело бы.

— Очень даже задело бы.

— Ты даже ничего бы не заметил, — сказал Мильт.

Брюс стал собирать свои вещи в ванной, укладывая их в раскрытый чемодан.

— А может, она, в конце концов, оказалась бы благим делом, — сказал Мильт. — Бомба, я имею в виду. Может, она разбудила бы людей.

— Сомневаюсь, — сказал Брюс. — Сомневаюсь, что она могла бы послужить благу.

— Людям иногда необходимо взглянуть в лицо действительности. — Мильт сказал это с горечью и убежденностью.

Упаковав вещи, Брюс пошел в контору и обрисовал хозяевам ситуацию. Он дал им телефон Кэти, а потом, спохватившись, и телефон в Бойсе, принадлежавший Сьюзан и ему самому. В завершение всего записал название и адрес компании Мильта. И дал им ясно понять, что у Мильта достаточно денег, чтобы себя содержать; ему хотелось знать наверняка, что, когда сам он уедет, к Мильту будут относиться хорошо.

— Не беспокойтесь о нем, — сказала хозяйка, сопровождая его к машине. — Мы за ним присмотрим. — Она с воодушевлением помогла ему выгрузить вещи Мильта.

Он отнес в домик все свертки и чемоданы.

— Что ж, до свидания, — сказал он Мильту. И, помедлив в дверях, добавил: — Не принимай близко к сердцу.

— Точно, не принимай, — отозвался Мильт, не глядя на него. — Деревянных никелей не принимай ни в коем разе.

Вскоре он выехал на дорогу, покинув мотель и Мильта.

Глава 13

В Сиэтл он добрался в тот же вечер и сразу же, припарковавшись на заправке, позвонил Филу Барановскому по тому номеру, что дал ему Мильт.

— Уже очень поздно, — сказал Барановский, когда Брюс объяснил ему, кто он и чего хочет. — Десять часов.

— Тогда как насчет утра? — сказал он, до тех пор не осознававший, что вечер действительно поздний. Да и в любом случае ему требовалось поспать; он не чувствовал себя готовым к деловым переговорам, после того как весь день провел в дороге.

Они договорились встретиться в половине десятого утра на некоем перекрестке в центре, который, как заверил его Барановский, ему не составит труда найти. Барановский никак не намекнул ему на то, какие у него шансы; он просто сказал, что будет не против обсудить продажу данных машинок, вот и все.

Повесив трубку, он ощутил разочарование. Все это множество миль, которое он покрыл… и вот он здесь, говорит с человеком, которому принадлежит склад тех самых машинок. И голос, доносившийся с другой стороны линии, был самым обыкновенным деловым голосом, ничем не отличающимся от любого другого.

На следующее утро он припарковался на оговоренном углу и стал ждать, когда появится Барановский.

Без четверти десять по тротуару к его «Меркурию» подошел худощавый темноволосый человек в блестящем двубортном костюме, синем в полоску. На вид ему было лет сорок пять. Помахав Брюсу, он наклонился к окну и сказал:

— Поедем в вашей машине или в моей? Если хотите, можно и в вашей.

Он впрыгнул на сиденье рядом, и они поехали. Барановский давал указания. Манеры у него были живые и изысканные, глаза сияли, он непрерывно жестикулировал. Он казался добрым малым, но был явно переутомлен. У Брюса появилось чувство, что склад пишущих машинок не представлял для Барановского чересчур уж большой ценности. Нет, он был непоколебим относительно стоимости этих машинок и не собирался уступать их задешево, но их количество было для него незначительным — всего лишь один инвентарный список среди множества других. По пути из центра города к складу Барановский поведал о других своих занятиях. По–видимому, главный его интерес составляло оптическое оборудование, импортируемое из Японии и Европы, — линзы и призмы, бинокли и микроскопы. Он рассказал Брюсу, что много лет назад начинал в качестве шлифовщика линз в некоей фирме в Портленде, изготовлявшей очки; в дальнейшем на пару с одним оптиком они открыли собственную мастерскую, потом, в сороковых, он занимался военными заказами, а вот теперь — этим самым импортом. У него, несомненно, имелись прямые связи с экспортерами в Японии, которые поставляли ему линзы, а пишущие машинки появились в качестве одной из их побочных линий.