Шалтай–Болтай в Окленде. Пять романов, стр. 120

— Может быть.

Ее как судорогой пробило… ведь уже поздно. Завтра утром нужно встать пораньше; когда она пойдет по объявлению, надо быть свежей и бодрой. Думая об этом, она вцепилась в сумочку.

— Ты дружишь с Нитцем? — спросил Туини.

— Пожалуй.

— Он тебе нравится?

Он сидел, весь расслабившись, лицом к ней.

— Тебе нравится Нитц? Отвечай.

— Ну, ничего такой, — сказала она; ей было неловко.

— Он маленький, — глаза его заблестели, — уверен, что ты предпочитаешь мужчин покрупнее.

— Нет, — раздраженно сказала она, — мне все равно.

У нее начинала болеть голова, а близость Туини почти угнетала. И ей был отвратителен запах пива — он напоминал об Эде.

— А почему вы здесь не убираетесь? — спросила она, отодвигаясь от него подальше. — Бардак–то какой, повсюду мусор.

Он откинулся назад, и его лицо опало.

— Ужасно. — Она встала и взяла плащ и сумочку. Квартира больше не представляла для нее интереса — он сам все тут испортил.

— Здесь воняет, — сказала она, — все захламлено, и проводка наверняка плохая.

— Да, — согласился Туини, — проводка плохая.

— Так почему ж не починить? Это ведь опасно.

Туини ничего не ответил.

— А кто здесь убирается? — допытывалась она. — Почему бы вам не нанять уборщицу?

— Ко мне приходит одна женщина.

— Когда?

— Время от времени.

Он посмотрел на свои часы, усыпанные каменьями.

— Пора нам и возвращаться, мисс Мэри Энн.

— Да уж. Мне завтра рано вставать.

Она смотрела, как он пошел за пиджаком; он снова прятался в свой панцирь, и это была ее вина.

— Я рада, что ваш водогрей в порядке, — сказала она, как будто извиняясь.

— Спасибо.

Когда они шли по темной ночной улице, Мэри Энн сказала:

— Завтра я иду искать работу.

— Вот как.

— Хочу попасть в магазин пластинок.

Она чувствовала, что ему неинтересно, и ей хотелось вернуть его внимание.

— В тот, новый, который еще только откроется.

От порыва ветра она вдруг затряслась.

— Что с вами?

— Носовые пазухи. Думаю, нужно сходить и прочистить их. А то болят, когда температура меняется.

— Сами доберетесь? — спросил он. Они подходили к концу торгового района; впереди, на улице закрытых магазинов, уже виднелся «Королек».

— Да, — сказала она, — пойду домой и лягу спать.

— Спокойной ночи, — произнес Туини и двинулся дальше.

— Пожелайте мне удачи! — крикнула она вслед, внезапно почувствовав, что удача ей необходима. Подступало одиночество, и ей пришлось пересилить себя, чтоб не метнуться за ним.

Туини помахал рукой и пошел дальше. Она постояла, с тревогой смотря на его удаляющуюся фигуру, затем покрепче сжала сумочку и повернула в сторону дома.

Глава 5

В восемь тридцать следующего утра Мэри Энн зашла в телефонную будку молочного магазина Эйкхольца и позвонила в офис «Готовой мебели Калифорнии». Трубку взял Том Болден.

— Мне нужно поговорить с Эдной, — сказала Мэри Энн.

— Что? Кого вам надо?

Когда ей удалось добиться миссис Болден, Мэри Энн объяснила:

— Простите, но я не смогу прийти сегодня на работу. У меня начались месячные, а я всегда их тяжело переношу.

— Понятно, — произнесла миссис Болден нейтральным тоном, в котором не слышалось ни сомнений, ни уверенности, лишь приятие неизбежного. — Что ж, ничего не поделаешь. Завтра ты встанешь на ноги?

— Я буду держать вас в курсе, — пообещала Мэри Энн, вешая трубку. Идите вы к черту, подумала она. Вместе со своей фабрикой и хромовыми стульями.

Она вышла из молочного. Цокая каблуками, она быстро шла по тротуару, уверенная в том, что все выбрала правильно — и прическу, и укладку, и ненавязчивый макияж, и духи. Два часа ушло у нее на то, чтобы привести себя в порядок; она съела только тост с яблочным пюре и выпила чашку кофе. Она была на взводе, но ничего не боялась.

Новый магазин пластинок раньше был салоном «Букеты и подарки». Плотники вовсю обустраивали помещение, монтировали в потолки встроенные лампы, стелили ковры. Электрик затаскивал проигрыватели из припаркованного рядом фургона. Повсюду стояли ящики с пластинками. В глубине двое рабочих крепили плиты звуконепроницаемого материала к потолку еще не достроенных будок для прослушивания. А заправлял всем этим пожилой мужчина в твидовом костюме.

Она перешла улицу и медленно попятилась, стараясь разглядеть нависшую над плотниками фигуру. Размахивая тростью с серебряным набалдашником, мужчина расхаживал туда–сюда, давал инструкции, устанавливал порядки. Он ходил так, будто земля возникала из небытия под его ногами. Из вороха тканей, досок, проводов, плитки он создавал свой магазин. Было интересно наблюдать, как работает этот большой человек. Это и есть Джозеф Р. Шиллинг? Хватит околачиваться, решила она и пошла к дверям. Еще не было и девяти.

Зайдя внутрь, она внезапно почувствовала, что пустоты улицы как не бывало — тут вовсю кипела бурная деятельность. Все предметы здесь, казалось, были такими крупными и важными. Она ощутила сгустившуюся атмосферу, бодрящее напряжение, которое так много для нее значило. Она уже рассматривала свежесколоченный прилавок, когда мужчина в твидовом костюме бросил на нее взгляд.

— Вы мистер Шиллинг? — спросила она, слегка напуганная.

— Так точно.

Вокруг стучали молотками плотники; было даже шумнее, чем на мебельной фабрике. Она сделала глубокий вдох, с удовольствием втянув в себя запах опилок и новых нехоженых ковров.

— Мне нужно с вами поговорить, — сказала она, все больше удивляясь. — Это ваш магазин? А зачем столько стекла?

Рабочие заносили оконное стекло в глубь магазина.

— На будки для прослушивания, — ответил он. — Пройдемте в офис. Там разговаривать удобней.

Она неохотно оставила свой наблюдательный пост и пошла за ним следом через коридор, по лестнице, ведущей в подвал и в заднюю комнату. Он закрыл дверь и повернулся к ней.

Первым побуждением Джозефа Шиллинга было отослать девушку домой. Она определенно была слишком молода, не старше двадцати. Но он был заинтригован. Девушка была необычайно привлекательна.

Перед ним стояла маленькая, пожалуй, даже тощая девчушка с каштановыми волосами и бледными, почти соломенного цвета глазами. Его очаровала ее шея — длинная и гладкая, как на портретах Модильяни. Маленькие ушки с большими кольцами золотых сережек не алели ни чуточку. Безупречно чистая, с легким загаром кожа. Никакого акцента на сексуальности; ее тело не было излишне развитым, в нем был даже некоторый аскетизм, необычная, освежающая строгость линий.

— Вы ищете работу? — спросил он. — Сколько вам лет?

— Двадцать, — ответила она.

Шиллинг потер ухо и задумался.

— Какой у вас опыт?

— Восемь месяцев я работала в приемной кредитного общества, так что привыкла иметь дело с людьми. А потом я год с лишним печатала под диктовку. Я профессиональная машинистка.

— Это мне без надобности.

— Не глупите. Вы что, только за наличные собираетесь торговать? И даже кредит открывать не станете?

— Вся бухгалтерия будет в другом месте, — сказал он. — А вы решили, что именно так и нужно себя вести, когда нанимаешься на работу?

— Я не нанимаюсь. Я ищу работу.

Шиллинг задумался, но разницы так и не понял.

— Что вы знаете о музыке?

— Все, что нужно знать.

— Вы имеете в виду популярную музыку. А что вы скажете, если я спрошу вас, кто такой Дитрих Букстехуде [101]? Вам знакомо это имя?

— Нет, — просто ответила она.

— Значит, вы ничего не смыслите в музыке. Вы попусту тратите мое время. Вы только и знаете, что песенки из хит–парада.

— А хиты у вас продавать и не получится, — заметила девушка, — во всяком случае, в нашем городе.

— Почему это? — спросил удивленный Шиллинг.

— Хэнк — один из самых толковых закупщиков в поп–индустрии. Люди приезжают сюда из Сан–Франциско за пластинками, которых им не удалось достать в Лос–Анджелесе.