Ликвидация, стр. 8

— Э-э… генерал Худимов просил передать, что… — начал было Максименко, но умолк, потому что понял: Жуков уже потерял к нему всякий интерес. Теперь он смотрел на начальника контрразведки округа.

— Почему меня пропустили через посты?! Почему не стреляли?! Не преследовали?!

Полковник понуро опустил голову.

— Виноват, товарищ Маршал Советского Союза…

— Под арест, — сухо бросил Жуков в пространство. — Кто первый зам?

— Полковник МГБ Чусов. — Чусов шагнул вперед, козырнул.

— Вы — начальник контрразведки.

— Есть…

Впереди по ходу движения возникли высокие, предупредительно распахнутые двухстворчатые двери — вход в кабинет командующего округом. Над столом возвышался большой портрет Сталина. Жуков решительно устремился туда, на ходу продолжая говорить:

— Первое. Сегодня к двадцати ноль-ноль всем подготовить отчет по состоянию дел. Никакого словесного поноса! Только факты! Второе… Предложения — как думаете выбираться из этого дерьма!.. Третье…

Что именно предлагал Маршал Победы на третье, новый начальник контрразведки округа полковник Чусов уже не услышал. Впустив в кабинет Жукова и толпу свиты, рослый капитан из личной охраны маршала быстро притворил обе створки высокой двери и встал рядом, всем своим видом показывая, кто здесь главный.

Другие офицеры охраны споро и деловито, будто их только к этому и готовили в военном училище, снимали с арестованного полковника ремень с кобурой, извлекали из карманов кителя документы… Резкое, ястребиное лицо бывшего начальника контрразведки было неподвижно, только под левым глазом судорожно билась одинокая жилка.

Рука Чусова непроизвольно дернулась к козырьку фуражки, но на полпути замерла. Он чуть заметно поклонился арестованному и поспешно направился к кабинету командующего. Рослый капитан охраны, скользнув глазами по погонам Чусова, вежливо отступил и приоткрыл створку дверей.

— …рассупонились?!! — выплеснуло в коридор львиный рык Жукова. — Решили — можно?! Ни хрена нельзя!!! Считайте, что снова у меня на фронте!..

В конце коридора показался запыхавшийся старший лейтенант. В его руках были чистое полотенце и кувшин с водой. Капитан охраны снова приоткрыл дверь, впуская его в кабинет.

— Вас, товарищи, конечно же, интересует, почему меня назначили командующим Одесским округом, — говорил между тем Жуков, тяжело упираясь кулаками в столешницу. — По этому поводу могу рассказать вам одну поучительную историю… Замерз как-то зимой, в лютые холода, воробей. Валялся себе замерзший на дороге. Тут шла по своим делам корова, задрала хвост и кое-что сделала… — По кабинету порхнул чей-то робкий смешок, впрочем не встретивший поддержки. — Прямо на воробья. Воробей понемногу отогрелся, ожил, расправил перья и сдуру зачирикал, А тут откуда ни возьмись — кошка!.. Набросилась на воробья и сожрала его одним махом.

В кабинете воцарилась мертвая тишина. Старший лейтенант, принесший кувшин, застыл на месте.

— Ну, к чему я вам это рассказал?.. А?.. Молчание явно затягивалось. Маршал Победы наставительно поднял к потолку палец:

— Видимо, не надо было чирикать…

Новый командующий Одесским военным округом вступил в должность…

Глава третья

Недалеко было море. Об этом говорили басовитые гудки буксиров-трудяг, встревоженные взвои тральщиков, ползающих по прибрежным водам в поисках случайных мин прошлой войны, да крепкий, насыщенный йодом ветер, трепавший волосы Гоцмана. Нигде в мире не было такого сладкого морского ветра, как в Одессе.

Оставив в покое гоцмановскую шевелюру, ветер начал причесывать травку, пробивавшуюся сквозь жесткую, жженую корку земли. Она была начинена железом так основательно, что трава здесь росла еле-еле. Пожалуй, это был единственный признак жизни посреди молчаливых, жутких развалин на северной окраине города.

Сенька Шалый, щурясь на солнышко и изредка морщась от боли в раненой ноге, крутил на припеке самокрутку. Рядом в напряженных позах сидели двое милиционеров в гимнастерках защитного цвета, оба держали в руках фуражки с синим околышем и то и дело отирали бегущий по лицам пот. Несколько человек выносили из того, что когда-то, видимо, было полноценным подвалом, свертки и тюки и складывали их у ног скучающих понятых.

— Ото уже бумажкой разжился, — проворчал Гоцман, проходя мимо Сеньки. — Жизнь, погляжу, налаживается…

— Мне бы огоньку, Давид Маркович, — нагло осклабился щербатым ртом Шалый.

— И два ковша борщу, — в тон ему ответил Гоцман и кивнул старшему милиционеру: мол, дай ему спичку…

Из двери подвала появился запыленный и потный, но довольный Леха Якименко.

— Почти все цело! — весело крикнул он Гоцману. — Убивать та грабить научились, а сбыт наладить — мозга не хватило.

— Ладно вам — мозга! — обиженно встрял Сенька Шалый, с наслаждением выпуская клуб дыма. — Просто мы светиться не хотели, время выжидали…

— А ты сиди, босота! — оскалился Якименко. — Точи руки под кайло! Твой номер 59 дробь 4 — от десятки до высшей меры справедливости…

— Умри, нечестный мусор! — взвизгнул Сенька, поперхнувшись дымом. — Ты ж обещал до вышака не доводить! Мамой клялся при свидетеле…

— Я, Сеня, сирота, — печально сообщил Леха, вытирая о штаны пыльные руки. — И мама моя встретит тебя там… — поднял он глаза в небо, — хорошим дрыном. Не говоря за тех, кого ты грохнул! Так что мечтай за двадцать пять, как та ворона за голландский сыр…

— Ну, спи тогда спокойно, мусор, — процедил Сенька, не сводя с капитана ненавидящих глаз. — И жди, когда к тебе вернется Сеня Шалый…

Гоцман, не обращая внимания на эту театральную перепалку, оглядывался по сторонам. Интересно, где носит Фиму?.. Хотел подумать, а оказалось — произнес вслух.

— Та вон, — отозвался Якименко, тыча пальцем вбок. И верно, там, по развалинам, осторожно пробирались Фима и пацан-малолеток. — Малый здесь живет. Фима ему пачку махорки погрозил… Так он тут же вспомнил за военный грузовик. Говорил, ночью приехал та амбалы при погонах что-то там сгрузили — я не знаю. Пошли смотреть…

Подоспел запыхавшийся Фима. На его узком небритом лице струйки пота прочертили несколько извилистых дорожек. Тюбетейку он комкал в руках.

— Додя, там таки есть на шо взглянуть… Пацан бесцеремонно дернул его за рукав:

— Дядька, обещал пачку махорки? Так гони… Фима безропотно достал из кармана пачку, протянул пацану. Но тот не успел завладеть гонораром — Гоцман, мрачно глядя на Фиму, перехватил пачку на полпути.

— Э! — заныл пацан. — Уговор!..

— Додя, я так и так не курю, а мальцу обещал, — мило улыбнулся Фима.

Гоцман ядовито ухмыльнулся. Обливавшиеся потом милиционеры как раз выносили из Сенькиного схрона початый ящик махорки.

— Давай, давай, — поощрил он Фиму. Пожав плечами, тот извлек из карманов еще три пачки, которые Гоцман аккуратно уложил обратно в ящик. Под ироническим взглядом Якименко Фима обиженно фыркнул, пожал плечами и закатил глаза к небу.

— Будешь? — Гоцман вынул из нагрудного кармана пачку папирос.

Глаза пацана загорелись. Еще бы, «Сальве» вместо махры!.. Он аккуратно подцепил грязными ногтями две папиросины, одну тут же сунул за ухо, а вторую предложил Гоцману:

— Держи. Я угощаю.

— Себе оставь, — обронил Гоцман. — Ну, показывай, куда идти…

Богатое оказалось место, куда их привел девятилетний шкет, ох и богатое. Под потолком млела в жестяном наморднике тусклая лампочка, в кулаке у Гоцмана — карманный фонарь. А на полках аккуратными рядами лежали комплекты военного обмундирования. Гимнастерки, брюки, шинели, кители… Остро, терпко пахло кирпичной пылью и чуть глуше — тканью, успевшей полежать в душном помещении.

— Я уже подсчитал… — Голос Фимы глухо бился в потолок и углы подвала. — Уже подсчитал. Около тысячи комплектов. Почти дивизия.

— Полк, — сухо уточнил Гоцман.

Фима пожал плечами, мол, не возражаю. Стоя у полок, Гоцман быстро перебирал одежду. Новенькая. Недавно пошитая.