Ликвидация, стр. 55
— Стой, кто идет! — Из дверей показался нацеленный на кабину ствол ППШ. «Сейчас шмальнет, — в ужасе подумал Сенька, покрываясь ледяным потом. — От страха ж все семьдесят патронов выпустит, мама дорогая». Но его мысли оборвал властный, уверенный голос Чекана:
— Часовой! Там склады громят, а ты тут прохлаждаешься! Окопался, мать твою!
— Я на посту, — неуверенно отозвался солдат. — А вы кто?
— Я майор контрразведки Спиридонов. Вот мои документы…
Ствол ППШ исчез, вместо него выглянуло круглое, щекастое лицо. Чекан дал по нему в упор короткой очередью из «шмайссера»…
Погрузка заняла немногим более двадцати минут. Тяжело дышащие, потные люди дружно, помогая один другому, таскали в кузов машины тяжелые ящики. На углу слышалась перестрелка — это Живчик с тремя помощниками отбивал атаку уцелевших солдат охраны.
Мимо Чекана торопливо пробежал подрывник, разматывая за собой длинную катушку провода. Присел над миной, секунду поколдовал над ней и торопливо бросился к машине, кивая на бегу Чекану — готово, мол. Двигатель загудел, грузовик вздрогнул. Последний ящик, не удержавшись в кузове, грохнулся оземь, крышка с него отскочила, и в пыль посыпались новенькие, тускло блестящие заводской смазкой автоматы…
— Пригнись!.. — зычно скомандовал Чекан.
Взрыв, наверное, был слышен в Софии и Бухаресте, а может, и в Стамбуле. Складская крыша тяжело просела, две стены сложились, словно карточный домик. С грохотом повалилась на землю вышка с бесполезно бьющим куда попало пулеметом. Взрывная волна напрочь вышибла лобовое стекло «Мерседеса». Кашляя от заволокшей все вокруг душно-ядовитой пыли, на ходу стряхивая с волос осколки стекла, Сенька Шалый дал полный газ, и перегруженный грузовик, словно перекормленный бегемот, медленно, вслепую выполз за территорию склада…
Глава шестнадцатая
На дальнем конце длинного полированного стола был накрыт скромный ужин на одного. На тарелке саксонского фарфора дымился замысловато наструганный картофель, источал дразнящий аппетит запах бефстроганов. Рядом на отдельной тарелочке — пара крупных соленых огурцов. Запотевший графин сулил уставшему от дневной жары и государственных забот командующему военным округом неземные радости.
Маршал, в расстегнутом белом кителе, утопив руки в карманах синих брюк, слушал доклад адъютанта, подполковника Семочкина, и иногда по привычке угрожающе выпячивал нижнюю челюсть, хотя адъютант его — редчайший случай — всем устраивал.
— …Операция прошла успешно, — бодро, несмотря на ночь, частил Семочкин. — Арестованы пятнадцать уголовных авторитетов плюс находящиеся в розыске. Все доставлены в изолятор комендатуры. Это, правда, вызвало некоторые беспорядки в городе. В частности, было разграблено несколько коммерческих магазинов и совершен налет на армейские склады с вооружением. Но полковник Чусов заверил, что разберется с этим в ближайшее время.
— А где он сам? — помедлив, поинтересовался маршал.
— Работает! — убедительно предположил адъютант. Еще раз двинув челюстью, Жуков отвернулся от Семочкина и тяжело подсел к столу.
— Ужинать буду. Не беспокоить.
— Приятного аппетита, товарищ Маршал Советского Союза.
Семочкин аккуратно прикрыл за собой двери в кабинет. Крепко взяв графин за ледяное горло, Жуков налил себе полный стакан, до краев. Прищурился на саженный портрет Сталина, висевший над массивным письменным столом, слегка приподнял стакан в его сторону и медленно, двигая кадыком, выцедил водку до дна. Откусил половину огурца, захрустел.
Водка пошла хорошо, неожиданно пробрала до самого дна, что случалось с маршалом в последнее время нечасто. Он прошел к большому сейфу в углу кабинета, отомкнул его, достал с нижней полки баян. Этот инструмент он освоил самоучкой в войну и теперь пробежался пальцами по кнопкам, выдав импровизированную плясовую. Баян тяжело вздохнул в руках командующего, потом рванул во всю ивановскую и так же неожиданно стих.
Жуков снова налил стакан водки, духом выпил. Закусывать не стал. После паузы неожиданно ударил по полу чечетку, выкинул озорное коленце, как делали в былые времена в деревенских ватагах. Да он, Жуков, и был простым деревенским парнем, поднявшимся до невиданных высот. Вспомнил, как двигались во всю ширину улицы две ватаги из разных сел, каждая со своим атаманом, с гармонистом. Разойтись было невозможно, улица узкая, кто-то кого-то толкал, кто-то говорил про «наших» девчат… Но сразу начинать драку считалось неприличным. Для этого у каждой ватаги существовал свой затейник, который, выйдя вперед, раззадоривал своих и одновременно дразнил противника — с особым шиком сплевывал ему под ноги, ругался матерно, пел похабные частушки. Называлось это — прикалываться на драку. И только после таких вот приколов обе ватаги сшибались в смертном бою… Не участвовать в нем разрешалось лишь одному человеку из ватаги — гармонисту. Он мог драться по собственному желанию…
Не оттуда ли, не на этих ли грязных улицах, где ломались носы и дробились челюсти, зародилось в нем, Маршале Победы, это неистребимое — сокрушить, сломать, уничтожить, подавить?..
Разойдясь, Жуков рывком сорвал с себя китель, швырнул на спинку стула. Тяжело взгромоздился задом на столешницу и, отталкиваясь руками и ногами, дергая ширинкой в сторону портрета, с грохотом проскакал так весь длинный стол… Так «прикалывался» к его ватаге один из затейников соседней деревни, после чего драка становилась неизбежной.
Усталый, раскрасневшийся, сел боком на край стола и довольно ухмыльнулся портрету. Генералиссимус, не обративший ни малейшего внимания на хамскую выходку, продолжал уверенно и мудро смотреть куда-то вдаль, должно быть, в светлое будущее всего человечества. Но маршалу на мгновение показалось, что глаза вождя на портрете налились мгновенным ледяным холодом. На то он и мудрый. Все знает…
В углу кабинета раздался едва уловимый шорох. Жуков, закаменев лицом, обернулся. Из-за массивных напольных часов неторопливо появился откормленный кот, равнодушно мяукнул.
Командующий натянул китель, спрятал в сейф баян. Распахнул дверь в приемную. Семочкин, клевавший носом за столом, мгновенно вскочил.
— Что за кот? — раздраженно бросил Жуков. — Шляется тут…
— Это здешний, штабной, товарищ Маршал Советского Союза, — изобразил улыбку адъютант. — Секретов не выдает…
— Ладно, подавай машину, — не поддержав шутки, буркнул маршал. — Засиделся я что-то.
Черный ЗИС-101 затормозил у руин одесского железнодорожного вокзала. С переднего сиденья выпрыгнул молодой офицер МГБ, резко распахнул дверцу. Из глубин необъятной машины показалось бледное, уставшее лицо человека, прекрасно известного всей Одессе. Еще несколько часов назад его встречало на этой площади полгорода. Теперь не было никого.
Ну что же, все правильно, все справедливо. Утесов, помедлив на выщербленных каменных ступенях, повернулся к родному городу, скорбно взглянул на его темные, неосвещенные, лежащие в развалинах кварталы. И снял с головы модную велюровую шляпу.
— Прости, Одесса, я не знал…
Солдат, несущий чемоданы, притормозил при виде этой сцены. Но офицер за спиной Утесова показал ему кулак и махнул в сторону вокзала — пошел, нечего таращиться!..
Скорый поезд Одесса — Москва стоял у перрона. Проводник в белой полотняной куртке, проводив Утесова до купе, вежливо поинтересовался, не подать ли товарищу артисту чаю или свежую газету. Утесов, устроившийся на мягком диване, поднял глаза:
— А водка у вас есть?..
— Для вас — сделаем, — заговорщически подмигнул проводник.
— Тебе хорошо со мной? — тихо спросил Кречетов у Тони.
Она блаженно улыбнулась, закинув руки за голову:
— За-ме-ча-тель-но… Только ты сегодня какой-то… не такой. Устал, да?..
— Есть немного, — согласился Виталий. — На работе сумасшедший день был… Да и вечер этот в театре… Извини, что не сумел достать пригласительного. — Он поцеловал Тоню в висок. — Там правда все было распределено и закуплено заранее… Да и закончилось раньше времени.