Дикий восторг (ЛП), стр. 17
пути.
Талли.
Наша Талли.
«Ты причинил боль многим людям, не так ли?»
37
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
– 5 –
3 года
26 недель
0 дней
Доктор Фенвол – Санта. Если Санта сидит на «Слим фаст», чтобы похудеть, и каждый божий
день носит вельветовые брюки, ох, да, а еще использует такие слова как: «эндометрий».
– Теперь, Айсис, просто ложись на спину…
Я плюхаюсь на кушетку томографа и пыхчу:
– Док, я делала это и раньше! Я каждый гребанный день ложусь на спину с тех пор, как
попала сюда! Так что я делала это, по меньшей мере, семьдесят миллиардов раз!
В уголках глаз Фенвола появляются морщинки, а его седые усы изгибаются, когда он
начинает улыбаться.
– Ты должна уже немного привыкнуть к этому.
– Вы никогда не сможете привыкнуть к тому, чтобы быть впихнутыми во влагалище
гигантского пончика, – указываю я на томограф, который оживленно пищит, и начинаю
разрабатывать план его гибели.
– Ну что ж, ты делаешь это последний раз, а теперь ложись.
Я выкрикиваю «УХХ» и шлепаюсь на спину, ударяясь при этом головой.
– И будь осторожней, ладно? Мы провели много часов, зашивая этот череп, – журит Фенвол.
Он нажимает кнопку, и кушетка томографа скользит внутрь, в туннель, засасывающий меня в
темноту.
– Ты в порядке? – спрашивает он.
– Здесь тесно и пахнет ватой.
– Что ж, прекрасно. Запускай, Клео!
Женщина за панелью управления в соседней комнате машет через окно, давая понять, что
услышала его, и машина начинает рычать. Слышу, как уходит Фенвол, и я остаюсь наедине с
Большой Бертой. И ее вагиной.
– Как… как там погода в… Роботленде? – начинаю я. Машина булькает мне в ответ.
– Хорошо. Это хорошо. Как дети?
Большая Берта с энтузиазмом издает звуковой сигнал, и синий свет ослепляет меня.
– Ахх! – прикрываю я глаза. – У них, наверное, переходный возраст!
Машина печально издает короткий, высокочастотный звуковой сигнал, и свет гаснет.
– Это нормально, – уверяю я ее. – Когда им будет двадцать, они снова сочтут тебя умной и
станут прислушиваться к тебе.
– Айсис, наклони голову влево, – оглушает меня голос Фенвола по интеркому.
– Грубо! У меня! Здесь! Разговор!
– Ты снова разговариваешь с неодушевленными предметами? Мерних бы очень обрадовалась,
услышав об этом. – Я слышу усмешку в его голосе.
– Нет! Нет, я ни с чем не разговариваю! Вообще! Просто… сама с собой! И, по сути, в этом
нет ничего такого. Ничего особенного! Ну, за исключением моей задницы, поскольку мой зад –
определенно нечто чертовски особенное…
– Налево, Айсис. – Фенвол не покупается на мою чушь, давая понять это в дружелюбной,
дедушкиной манере. Я наклоняю голову, и Берта пищит один раз, затем второй и замолкает.
Возвращается обычный белый свет, и кушетка медленно выдвигается.
– Фух! – вскакиваю я и стряхиваю клаустрофобию. Ненавижу замкнутые пространства. Почти
так же сильно, как я ненавижу соевое молоко. И игрушки Фёрби. Заходит Фенвол.
– Хорошо себя чувствуешь? – спрашивает он.
– Ну, мне нужно провести пять терапевтических лет на открытых равнинах Монголии, а в
остальном полный порядок.
– Превосходно. Твои результаты будут готовы через секунду. Давай пойдем к твоей маме.
Я следую за ним в холл. Как же хорошо находиться в своей одежде, а не в больничном наряде.
38
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
Да и отсутствие вонючей повязки-тюрбана, нацепленной на мою голову, тоже небольшой плюс. Я
практикуюсь, встряхивая волосами подобно величественному льву, однако чуть не врезаюсь в
интерна и останавливаюсь. У бедолаг и без моих сказочных волос в их глазах достаточно проблем.
Мама ждет в холле. Она, улыбаясь, встает и обнимает меня.
– Итак? Каковы результаты?
Фенвол смотрит на бумаги в своих руках.
– Все выглядит нормально. Внутритканевое кровотечение полностью прекратилось.
– А что насчет этого? – указываю я на шрам сбоку, чуть выше лба. – Волосы не отрастают. Я
никогда не выйду замуж!
– Шрам будет заживать и в итоге исчезнет, но на это уйдет время. Годы, – отвечает Фенвол.
Мама гладит меня по голове.
– Он не слишком большой, конфетка. Если не быть ростом в семь футов и не смотреть на
твою голову сверху, никто его вообще не увидит.
Она права. В любом случае, что такое еще один шрам на уродине?
– Мне надо принимать какие-нибудь лекарства? – спрашиваю я. Фенвол улыбается.
– Нет. Ты можешь идти. Мы хотели бы провести контрольный осмотр через несколько
недель…
Он жестом приглашает маму, и они вдвоем подходят к стойке, где разговаривают с
медсестрой. Здесь не так много людей, однако, народу больше, чем обычно бывает по субботам. Но
это не мешает мне заметить копну ярко-рыжих волос, идущих по холлу.
– Эйвери-Бобейвери!
Девушка с огненной шевелюрой оборачивается, идеальная фарфоровая кожа усыпана
веснушками. Ничего не изменилось. Однако ее глаза выглядят совсем по-другому: усталые и
налитые кровью. И одета она совсем не модно. А выражение ее лица остается абсолютно
неизменным, вместо того, чтобы исказиться в гримасе или усмешке, когда она узнает меня. Что-то
действительно не так.
– Ты, – ее голос звучит жестко.
– Да, я! Я жива! Но это может быть легко исправлено.
– Убирайся с дороги.
– Ну, как поживаешь? Занята? Как обычно обязанностями красивой сучки?
Губы Эйвери остаются прямыми, нет ни малейшего намека на ухмылку.
– Если сама не отойдешь, я заставлю тебя это сделать.
– Можешь попробовать! Может быть, толкнешь меня? Отбросишь? Хотя не стоит становиться
слишком радикальной. Если ты разрежешь меня пополам, то ничего кроме радужных искр и
«Бакарди» не выплеснется. А также ты станешь убийцей.
– Я должна разрезать тебя пополам, – наконец огрызается Эйвери, ее бесчувственная маска
ломается. – Ты запудрила ей мозги.
– Что?
– Ты, – Эйвери тычет пальцем мне в грудь. – София наконец-то начала со мной разговаривать,
а ты все испортила.
– Каким образом?
Лицо Эйвери перекошено и выражает жестокость.
– Где же здесь херова справедливость?! Я годами была ее подругой. Потом появляешься ты, и
спустя всего две недели ей уже нравишься ты? А теперь ты оставляешь ее. И она не хочет ни с кем
разговаривать. Ни с медсестрами. Ни со мной.
– Я… я не ухожу навсегда…
– Это не важно. Она думает, что уходишь. Она считает, что все ее оставляют.
В наступившей тишине я нервно тереблю свою толстовку, пока Эйвери не усмехается:
– Но я не могу слишком сильно на тебя злиться. Ведь когда ты появилась, она сказала, что я
могу изредка ее навещать. Так я и сделала. И я получила возможность сказать ей, что сожалею. – Она
задумчиво смотрит вдаль. – Я должна была извиниться. Так что. Спасибо. Полагаю.
–Пожалуйста? Но я собираюсь увидеться с ней прежде, чем уйти? И я буду навещать ее? Так
что фактически я не, эм, оставляю ее.
– У нее скоро операция. – Эйвери, кажется, не слышит меня. – А теперь я даже не могу с ней
39
LOVE IN BOOKS|ЛЮБОВЬ В КНИГАХ
попрощаться.
– Можешь. Я имею в виду, ты можешь сказать ей это. Может быть, она и не разговаривает с
тобой, но она слушает. Я в этом уверенна.
Эйвери пожимает плечами, ее лицо вновь становится безучастным и унылым, когда она
проталкивается мимо меня.
Это не Эйвери. Это оболочка великолепной стервы, которой она была раньше.
Мама с Фенволом возвращаются, дружелюбно беседуя. Мама говорит что-то о контрольном